Солнцеворот желаний - Даша Игоревна Пар

в скалы комнат, здесь ничего не было. Дворец был воздвигнут при жизни Карга и Клэрии, и позднее у его подножия появились первые городские постройки.

Забавно, что до сих пор нет единого мнения, что же произошло с первой королевской четой: Умерли ли они от старости или же Карг убил Клэрию, как все последующие черные драконы – белокрылых? Или пара имитировала свою смерть, а сама отправилась за пределы этого мира и исчезла навсегда, растворившись в тропах путешественников между мирами?

От Ктуула Никлос узнал, что первыми, кто открыл порталы между ожерельями и бусинами. Ими были так называемые гролы – мифические создания с птичьим телом и человеческой головой. Один из первых вымерших видов. Из слов старого бога король догадался, кто приложил руку к их вымиранию. Монополия на путешествия должна быть у сильнейших. Этот постулат отчетливо звучал в обманчиво-мягких словах вечного.

Дойдя до нужного коридора, Ник остановился, успокаивая бешеное биение сердца. Нельзя идти таким к Ктуулу. Слишком много власти будет у того, кто так умело играет словами. Доверие, о котором говорил вечный, не возникает с полпинка. К нему ведет тернистый путь, и пока Ктуул был слишком опасен для короля, чтобы тот желал перед ним полностью открыться.

Что-то было не так. Подходя к решетчатой двери и оглядывая пространство, освещенное тусклым светом, Ник и видел, и не видел отличия. Сквозняк, гулявший вместе с шепотом эха, приносил дуновение морской соли из далекого открытого выхода к побережью и немного запахов с нижних уровней кухни – самой глубокой части дворца. Создавалось впечатление, что король здесь не один, однако пущенные в разные стороны нити нориуса ничего не нашли, и он решил, что это просто разыгралось воображение.

Коридор освещался желтым светом потолочной лампы за дверью. Подойдя ближе, мужчина увидел замершего на ковре в расслабленной позе вечного, закрывшего глаза и разведшего руки в стороны. Он что-то неслышно говорил, медленно шевеля губами. Приближение короля Ктуул встретил с улыбкой, а потом сощурился, по одному виду гостя догадываясь о беде, хотя тот старался сохранять спокойствие.

– Дважды за сутки. Видимо, проблема и правда сильна, раз ты здесь.

Как бы Ник ни хотел сдержаться, его гнев прорвался наружу. Мужчина врезал носком ботинка по решетке, и удар разнесся эхом по пустому коридору, неприятно отдавшись в голове. Одним движением сбив замок, король вошел и, подняв Ктуула черной волной нориуса, пришпилил того к стене, сдавливая горло.

– Как ты посмел влезть в мою сокровищницу?! – его бешеный голос громом отразился от стен, и показалось, что сейчас обвалится потолок и треснет пол, прорываемый огненной лавой. Никлос вжимал в стену вечного, наслаждаясь подобием власти над древним существом и вымещая на нем свою, вмиг ставшую сладкой ярость. – У тебя есть тридцать секунд, прежде чем я отправлю тебя обратно в клетку, из которой ты выполз! А может, и того хуже – навсегда запру в этом теле, лишив и света, и тепла, и еды, оставив лишь муку существования в немощном старике!

Ктуул царапал пальцами каменную кладку, пытаясь дотянуться до горла, ужом извивался в черных нитях, закатывая глаза и явно не соображая, что происходит. Из его глотки доносился птичий клекот, и сам он чем-то напоминал седую птицу с белой головой и бельмом на обоих глазах.

Прошло несколько часов с их последней встречи, а королю показалось, что бог постарел на пятнадцать человеческих лет. Это убедило Ника в мысли, что именно вечный стоит за ограблением. Отсюда и ускорившееся старение.

Чуть ослабив хватку, но сильнее сдавив по рукам и ногам, он спустил Ктуула ниже, оказавшись напротив, и схватил того за подбородок, выросшими когтями до крови царапая старческую кожу. Он глядел в пустые глаза и видел раздражающее непонимание, от которого хотелось сильнее надавить, больнее цепляясь за ослабевшее тело. Утренняя охота совсем не помогла. Не ослабила терзающей глотку жажды, из-за которой невыносимой дрожью заходилось тело и желваки сводило нестерпимой судорогой.

– Мой ученик, помилуй меня, ибо я не знаю, что именно ты вменяешь мне в вину… – звук голоса – наждачная бумага; он треснул, раскалывая и без того больную королевскую голову. И пал старик, а Ник схватился за волосы, натягивая их до боли, пытаясь унять бешеное биение барабанов.

– Сомкни печали страсти, – прошептал вставший рядом Ктуул, кладя руку на спину согнувшегося пополам короля. – Дыши и воздух полни огнем.

Мужчину развернуло в обратную сторону, раскрылся рот, ставший звериной пастью, и в потолок поднялся столб огня, дотла сжигающий все вокруг. Полопалась кожа улыбающегося старика, обнажая мышцы, а затем и кости, запузырился жир, обуглилась одежда, а позже все скрылось в густом, едком дыме. И ничего не стало.

– Вот, молодец, дыши, дыши, – негромко уговаривал чей-то голос, вливая в рот холодную воду и проводя кубиками льда по вспотевшему лбу. – Сейчас пройдет, и станет легче. Не переставай дышать, давай, гони дым из мыслей. Молодец!

Голос причитал на разные лады. Нику то растирали руки, то массировали виски, то подливали воды и промокали раскалившийся лоб льдом и чем-то вроде снега. Когда перед глазами посветлело и скрылся черный дым, король увидел совершенно целую комнату без следов гари. Он запрокинул голову, уставившись в потолочную лампу, свет которой безбожно слепил обожженные видением глаза. Вытянул руку, заслоняясь от этой яркости, а потом задышал глубоко и очень медленно.

Гнев, пожиравший Никлоса в последние часы, ушел, оставшись во рту пепельным послевкусием. Казалось, будто он сутки, а то и больше, проработал на каторге, и от этого не осталось никаких сил на новый бой. Суетившийся вокруг Ктуул ярости не вызывал. Более того, король сообразил, что у морвиусов не было никакой возможности провернуть ограбление, и искать нужно в ином месте.

– Продышался? Выгнал гнев? – участливо спрашивает невозмутимый и как-то даже посвежевший вечный. В его глазах – сплошная забота и участие, а холодные пальцы остужают лучше, чем растаявшие кубики льда, приложенные ко лбу.

На мгновение Никлосу вспомнилось, как заболел его личный слуга, когда ему было около семи лет. Мать тогда сама ухаживала за мальчиком, наставляя сына поступать так же. Показывая, как важно заботиться о тех, кто рядом. Даже если они – всего лишь прислуга. Эту политику равенства проводили и отец, и мать, и дед с бабушкой, почившей еще до его рождения. В той материнской опеке, что видел Ник, он острее чувствовал связь с семьей. И сейчас он вспоминал об этом, ощущая себя на месте того давно умершего мальчишки.

– Не тревожься. Я не в обиде, – разгадав королевские