Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова

И картина действительно раз от раза менялась…

Получается, что Аля намекала ему на эту картину.

А зачем на нее намекать, если похититель прямо о ней говорил?

Значит, Аля считает, что картина ему должна что-то подсказать…

Глеб нашел картину, поверх которой наскоро намалевал натюрморт, достал бутылку растворителя и начал осторожно смывать верхний слой краски.

По мере того как с холста исчезали торопливо намалеванные квадратные апельсины, под ним проступали знакомые дома старого Петербурга…

Знакомые?

Да, поскольку по всему старому центру в конце девятнадцатого века строили похожие доходные дома. Но на этот раз дома на картине были не теми, что прежде, уж такие вещи он отмечал сразу, у него наметанный глаз художника.

Шестиэтажный дом с балконами, которые поддерживали мускулистые атланты и кариатиды. Рядом — дом с пилястрами, в первом этаже которого разместилось кафе. Нет, не кафе, понял Глеб, приглядевшись. Не кафе, а восточная закусочная, где подают шаверму и кебабы. На улице — несколько столиков, за одним из которых сидели два человека восточного вида, перед которыми стояли тарелки с едой…

Глеб присмотрелся к этим двоим.

Один — постарше, с густыми усами, другой — совсем молодой… Чем-то неуловимо похожи.

Да это были те самые два абрека, которые приходили в студию с теткой из жилконторы!

Те самые, которые хотели украсть роковую, злополучную картину — а вместо этого похитили работу энергичной старушки Констанции Теодоровны!

Точно, это они едят шаверму на первом плане картины!

Никаких сомнений!

Глеб просто не верил своим глазам.

Ведь он сам собственноручно загрунтовал эту картину, прежде чем написать на ней натюрморт с апельсинами, — и тогда на ней не было уличного кафе, и уж точно не было двух абреков.

Не было и быть не могло!

Что же это значит?

Это значит, что картина необыкновенная и что она дает ему, Глебу, подсказку — где искать Алю.

Точнее, кто знает, где ее искать.

После разговора с Глебом злодей бросил телефон на пол и собирался было уже топтать его ногами, но видно было, что взял себя в руки. Он отошел от меня в сторону, но бормашину не убрал. Так что я решила потянуть время.

— А почему у тебя фамилия не Фиолетов, а Чернов? — спросила я.

— Ты и это знаешь? — неприятно удивился он. — А, после смерти мамы меня отдали в семью дальних родственников, и дядька дал мне свою фамилию, хотел, чтобы я продолжил его династию.

— Вот как? И кем же он был? Князем? Бароном?

— Он держал магазин хозтоваров! — фыркнул злодей. — И хотел, чтобы я потом работал с ним вместе! Отвратительный человек!

Я мысленно пожала плечами — что уж такого отвратительного? Взял в семью сироту, кормил-поил, хотел пристроить к делу. У меня вот и такого в детстве не было.

— А до этого с кем ты жил? Когда мать тебя бро…

— Она не бросила! Ее дед из дома выгнал! Она не могла меня взять с собой!

Все ясно: сбежала Карина из дома, а ребенка оставила родителям. Что ж, это мне знакомо… И в общем, совершенно меня не интересует, но нужно тянуть время, пока Глеб меня не вытащит отсюда. Если же он этого не сделает… нет, про такое я и думать не буду.

— А он, дед… это он во всем виноват! Он превратил жизнь моей матери в настоящий ад, он бесконечно к ней придирался, он не давал ей денег, заставлял тяжело работать! Потом, когда она сбежала, он наговаривал мне на нее! Он называл ее… нет, я не могу такое повторить! Это из-за него она умерла! Если бы он не выгнал ее из дома, она жила бы со мной… Он первый…

Вот как, все у него виноваты. Если так думать, то список виноватых можно пополнять сколь угодно долго.

Тут меня посетила неожиданная мысль.

— Он — первый? Что ты имеешь в виду?

— То самое, — злодей ухмыльнулся, — он был в моем списке первым. Понимаешь, у него было больное сердце. То есть это он так говорил. И врача сумел обмануть, тот ему лекарства сильные выписывал. Таблетки нужно было пить каждый день, не пропускать больше двух дней. А он к тому же еще стал плохо видеть, так что я просто подменил таблетки, насыпал в его пузырек другие, с кальцием — такие же маленькие и белые. Он ничего не заметил и принимал их недели две. Ну и потом… я сказал ему, что вызвал «Скорую»… а он все ждал, пока соседка-сволочь сама не вызвала. Но… было уже поздно.

Так, когда умерла Карина, ему было лет семь. А после ее смерти его почти сразу взяли родственники, стало быть, деда он уморил в таком же возрасте… Силен внучек! Как-то мне поплохело.

— А потом настал черед моего папаши, — продолжал злодей, видно, вошел в раж от приятных воспоминаний.

— Так ты и отца своего знал? — удивилась я.

Странно, мне казалось, что Карина, по выражению моей бабки, принесла ребенка в подоле.

— Меня просветили лет в пять, — ответил он, — там, знаешь, всем про всех все известно. В общем, когда мама меня родила, этому типу было уже восемнадцать, он испугался, что его посадят или женят насильно, уехал, потом служил в армии, потом болтался неизвестно где и вернулся, когда про маму уже все забыли. Но я-то не забыл.

— Что ты с ним сделал?

— Я? — он фальшиво рассмеялся. — При чем тут я? Его зарезал муж одной там… Ему позвонили, и он помчался домой днем. И застал свою жену и этого типа тепленькими. Ну, и зарезал обоих, он был очень ревнив. Горячая южная кровь…

— Позвонили, говоришь… — протянула я, — женским голосом…

— Ну да, у меня тогда как раз голос ломался…

— Круто, — невольно вырвалось у меня.

И этот гад снова довольно рассмеялся, а потом включил эту чертову бормашину!

— Слушай, а как же ты нашел картину?

— О, это интересный вопрос! Когда я приехал в Петербург, то понял, что здесь, в большом городе, те методы не подействуют. Не могу же я подкарауливать всех людей, которые виновны в смерти мамы, и убивать их на улице! Все-таки полиция рано или поздно вышла бы на мой след.

Он выключил бормашину, и я немного приободрилась.

— Время шло, и наконец мне случайно удалось познакомиться с Каракозовым. Он, конечно, считает себя философом, хотя на самом деле полный придурок.

Тут я не то чтобы согласилась, но признала за злодеем некоторую правоту.

— И, как у всякого философа, у него