Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

— Мой дорогой Тельман, я прекрасно понимаю, что если бы вы пришли к власти, меня не стали бы избивать — вы просто сразу сняли бы с меня голову.

Он пообещал наказать любого, кто осмелится в будущем с ним дурно обращаться, но если Тельман надеялся получить свободу, то был разочарован, потому что Геринг вернул его обратно в тот же лагерь, где он содержался. Из-за случаев жестокости, ненужной жестокости, как он это называл, Геринг переживал, но, как сказал впоследствии, «лес рубят — щепки летят».

Что его сильно беспокоило — оттого что создавало угрозу его авторитету, — были незаконные лагеря, которые устраивали штурмовики. Он винил в этом Карла Эрнста, потому что самой дурной славой, наряду с концлагерем самого Эрнста, пользовались те, что принадлежали двум его ближайшим дружкам-гомосексуалистам: гауляйтеру Померании Карпфенштейну, основавшему концлагерь у Штеттина, и обергруппенфюреру Хайнесу, установившему особенно садистский режим в концлагере возле Бреслау.

Наконец, Геринг вызвал Эрнста в свой кабинет, чтобы окончательно с ним разобраться. Но что тогда произошло между ними, никто не знает, известно лишь, что Эрнст вышел от Геринга ухмыляющийся, а тот — вскоре вслед за ним, странно подавленный и бормочущий под нос:

— Когда-нибудь я прибью это чудовище!

По-видимому, Эрнст проигнорировал его. В конце концов Геринг обратился через его голову к самому Рему, и «дикие лагеря» закрыли. Однако когда он отдал распоряжение закрыть четвертый концлагерь, разбитый у Оснабрюка без его разрешения, то натолкнулся на сопротивление не Эрнста и штурмовиков, а Генриха Гиммлера и его эсэсовцев. Эсэсовские охранники не только преградили вход в лагерь полицейским Геринга, они открыли по ним огонь, когда те стали настаивать, вынудив поспешно отступить с одним раненным в живот. Ситуация для Геринга достаточно накалилась, и на этот раз Геринг пошел со своими жалобами прямо к Гитлеру. В результате концлагерь Оснабрюк был закрыт (позднее его опять открыли), а Гиммлеру и Рему было указано избегать в будущем «излишних жестокостей» в отношении заключенных в официальных лагерях. Гиммлер не стал напоминать Гитлеру и Герингу, что он уже создал еще один концлагерь в Дахау, куда доступ всем посторонним (исключая несчастных узников) был закрыт. И он, и Рем согласились с доводами Геринга о необходимости «перевоспитания» и «исправления» заключенных, с тем чтобы «честными немцами» вернуть их в поток жизни в новой Германии.

И начальник штаба СА, и рейхсфюрер СС презирали Геринга, называя его «брезгливым». Но если Рем открыто смеялся над его «заботами» о заключенных, то Гиммлер свое презрительное отношение к нему за его «слабость» осторожно скрывал.

Не вызывает сомнений, что Герингу претили развязанные в таких масштабах террор и пытки. Как-то он признался Эмме, что никогда не испытывал угрызений совести, стреляя в человека или животное.

— Я охотник по натуре, — сказал он, — и ко мне не приходят дурные сны, связанные с убийствами. Но я никогда не причинял человеку боль, с тем чтобы заставить его страдать. Когда я подстреливал человека на войне, я почитал его как поверженного противника, если он погибал, или заботился о нем, если он был ранен. Я не давал ему вновь сражаться против меня, но при этом я хорошо с ним обращался. Точно так же я всегда предпочитал относиться к любому своему политическому противнику. Зачем мне его мучить? Какое удовольствие от этого получают эти монстры? Застрели его, если ты должен. Но терзать его — так же дурно, как ранить животное и не добивать его.

Коридоры министерства внутренних дел наполнились жутким духом террора и эхом от криков боли, и Геринг, как руководитель этого ведомства, счел необходимым принять соответствующие меры.

Когда Гитлер формировал свое первое коалиционное правительство, одним из назначений, которые получил Геринг, был пост комиссара по делам воздухоплавания, и он сохранил его и после того, как нацисты взяли всю власть. Никто за пределами Германии поначалу не воспринимал эту должность слишком серьезно, потому что было хорошо известно, что, по условиям Версальского договора, иметь военно-воздушные силы рейху было строго запрещено. Это была просто почетная должность, дань уважения старому боевому пилоту, решили союзники и предсказали, что Геринг будет тратить некоторое время, занимаясь вопросами пассажирских и почтовых перевозок «Люфтганзы», а также маленькими аэро- и планерными клубами, составлявшими все «военно-воздушные силы», которые было разрешено иметь Германии.

Согласно Парижскому авиационному соглашению 1926 года, державы-победительницы разрешили германским сухопутным войскам и военно-морскому флоту обучать ежегодно 36 спортивных летчиков. Благодаря особой системе увольнения в запас, после краткой подготовки могло быть обучено небольшое число пилотов, которые потом дополнительно проходили боевую подготовку за границей. В начале тридцатых годов положения Версальского договора уже настолько изжили себя, что можно было приступить к обучению летных кадров и в немецких школах пилотов гражданской авиации. Однако боевая подготовка здесь все еще не велась; немецкие летчики могли проходить ее только за границей, да и то не в полном объеме. И все-таки к 1933 году удалось подготовить примерно две с половиной тысячи летчиков из состава сухопутной армии и военно-морского флота.

Значительно труднее было решить проблему строительства пригодных для войны самолетов. Согласно Парижскому соглашению 1926 года, на германскую авиационную промышленность налагались ограничения, которые делали невозможным строительство боевых самолетов в Германии. Но некоторые немецкие самолетостроительные фирмы создали «дочерние» предприятия за рубежом, так что построенные там машины могли использоваться для обучения немецких летчиков и испытываться ими. В самой Германии строились только учебные и тренировочные самолеты, вполне пригодные в качестве самолетов-разведчиков.

Чтобы обучить наземные войска взаимодействию с авиацией и практически познакомить летчиков-наблюдателей с разведкой, было создано несколько соединений таких самолетов. Теперь, в 1933 году, германской авиационной промышленности, уже успевшей накопить опыт за границей, предстояло настроиться на производство современных военных самолетов, которых в Германии было еще очень мало.

Герман Геринг никогда не забывал того черного дня в 1918 -м, когда приказал своему полку разбить аэропланы на взлетном поле у Ашаффенбурга, и одним из его главных стремлений в жизни было увидеть возрожденные люфтваффе. С 1929 года он просил в рейхстаге об организации фондов для помощи «Люфтганзе» в ее расширении и укрупнении, потому что знал, что коммерческая фирма будет нанимать и обучать пилотов, которые в один прекрасный день поведут истребители и бомбардировщики. Геринг также боролся за поддержку авиационных фирм, которые в должное время смогут переключиться на выпуск военных машин.