Мастер побега - Дмитрий Володихин

Затем, угомонив душевную бурю, Толстый перевел взгляд на медсестру. Теперь-то он «заметил» женщину, признал ее существование. И вгляделся в ее лицо, будто пытаясь нечто тайное прочитать в нем, какую-то угрозу на будущее. Та встретила его остро-неприязненным взглядом И тогда Толстый произнес официальным голосом:

– Я поздравляю вас, госпожа Тану. – И добавил, обращаясь к Рэму. – Во всяком случае, она, кажется, не из тех, кто врет, приспосабливается. Будет тебе честной женой. И то хорошо.

Сделал шаг вперед и похлопал Рэма по плечу.

– Держись, сукин сын. Можешь не объяснять, какого хрена ты с нами не поедешь. Ты ведь не поедешь с нами, Рэм.

– Не поеду…

– Ну, чтоб хоть женщина хорошая… Понимаю, хоть и… ладно. Теперь дай-ка сюда приказ о назначении тебя комиссаром Продбригады.

Рэм, не понимая, все же подчинился.

– Свистун, сюда. Спину подставь.

Толстый вынул из планшета химический карандаш ядовито-синего цвета, пристроил планшет на спину Свистуна, а Рэмов приказ, перевернув тыльной стороной, расправил на планшете.

– Лысый, придержи бумажку, чтоб не загибалась… А ты, брат мой блудный, подержи над нами шинель.

Рэм наконец-то сообразил и поспешил с шинелью.

Толстый, послюнявив карандаш, принялся выводить на тыльной, незаполненной стороне приказа буковки, деловито комментируя написанное:

– Писчей бумаги у меня с собой нет. Ждать, пока твоя драгоценная принцесса отыщет ее в больничке, некогда. Чернильницы я тут, на улице, тоже не наблюдаю. А официальная бумага вам с ней, как бы там ни было, понадобится. Вот тебе официальная бумага, бестолковый упырь.

Начало ядовито-синего текста составлено было так:

«Я, командир Продбригады Повстанческой армии справедливости, начальник состава дальнего следования, предоставленного вышеозначенной Продбригаде, прим-лейтенант Рагу Телеску официально регистрирую брак, заключенный по закону и по взаимному согласию между комиссаром вышеозначенной Продбригады прим-лейтенантом Рэмом Тану и медсестрой Черожской уездной больницы Тариши…

– Фамилия-то как твоя?

– Шанизам-Чааргоол.

– Ну, хоть наполовину наша… – пробормотал Толстый. – А хочешь какую?

– Шанизам-Тану.

«…Тариши Шанизам-Чааргоол, в присутствии свидетелей: сержанта Тоота, а также бригадного писаря рядового Варибобу…»

– Извините, ребята, всех перечислять – места не хватит.

«…рядового Варибобу, с присвоением названной Тарише Шанизам-Чааргоол фамилии Шанизам-Тану (Дата, подпись)».

– Кстати, число тут вчерашнее, это когда мы договор заключили. Чтоб у бумажки имелась официальная сила. Вчера я стал начальником состава дальнего следования, поскольку объявил, куда мы драпаем отселева в столицу. А приказ мой о командовании Продбригадой до вчерашнего дня никто не отменял: кому в голову придет делать лишние телодвижения? Забавная штука выходит…

– Спасибо! Век помнить буду! – радостно сообщил Толстому Рэм.

– Еще не все, – буркнул тот.

Он вынул из планшета маленькую печать в латунной оправе.

– Мне это Дэк выдал – удостоверять расписки за реквизированный у «благодарного населения» хлеб. Ни рожна я не удостоверял, мужики, сами понимаете, зато теперь эта штучка-дрючка для дела пригодилась.

Толстый прижал печать к листу, а когда отнял, Рэм едва разглядел сильно смазанную надпись по кругу: «Черожский военный округ. Императорская воинская часть № 2233». В центре красовался вензель последнего монарха.

«Хоть что-то будет со мной из того мира, который относился ко мне ласково…» – умилился Рэм.

Толстый подул на оттиск, свернул листок вчетверо и протянул Рэму.

– Владей. От лица командования… не-пойми-пока-чего… приказываю: счастья вам, уродцы! – сказал и заржал.

К Рэму и – чуть-чуть, осторожненько – к Тари полезли обниматься остальные. Улица наполнилась ободряющими мужицкими голосами. Когда новобрачных поздравили все желающие, Толстый обратился к своим бойцам командным голосом.

– А теперь, сержант Тоот, назначаю вас старшим группы. Немедленно ведите солдат к поезду. Я догоню вас. Командуйте.

– Так точно!

Тоот отдал честь, как это делали в императорской армии.

– К составу шаго-ом… арш!

Толстый глядел им вслед. Скоро дистанция между ним и подчиненными стала достаточной для того, чтобы его слова наверняка не достигли их ушей. Тогда он с горечью произнес:

– Мы все умрем скорее всего. У Шекагу, как я понял, народу мало. И нас тоже – капля в море… Перед столицей отпущу всех, кто побоится идти со мной на смерть. Ты вот… остался. Оно и хорошо, наверное. Будешь жить. Давай-ка, брат, живи за нас за всех. Если тебя тут припрут к стенке, а нам в столице хоть какой-нибудь фарт выйдет, я тебе говорю: ступай к нам… ко мне. Всегда тебе помогу. Только… – и он махнул рукой. Мол, фантазии все это, нечего выдумывать на пустом месте.

– До свидания, Толстый.

– Прощай, Рэм!

Обнялись еще разок перед расставанием Потом командир не-пойми-пока-чего захрустел сапогами по снегу. Спина его, шинельно-винтовочная спина смертника, медленно удалялась. Он не обернулся ни разу.

– Тари…

– Что, Рэм? Грустно тебе?

– Тари, у меня чувство… я уверен, Тари… что больше никогда не увижу этого человека.

– Вот и не смотри на него. Хватит. Посмотри на меня!

За пятнадцать месяцев до того

…на нем была какая-то новая, невиданная форма – не императорского образца и не раларовского. Офицерский… вот уж не пойми что – комбинезон или китель? – с серебряными пуговицами и полковничьими знаками различия на погонах и петлицах. Черный ремень. Черные галифе. Черные блестящие сапоги с короткими голенищами. Черный берет, щегольски сдвинутый на правую бровь… Впрочем, тут у всех береты, и все сдвинуты на правую бровь. Похоже, ребята даже перед девками красуются строем… Грудь украшает Огненный крест, языки пламени на нем утратили цвет красного золота, как водилось при последнем монархе, и сделались черными. И только повязка на руке – вызывающе белая.

Под глазами у него появились темные мешки весьма устойчивой формы. И еще он здорово отощал. До такой степени, что старое его прозвище воспринималось теперь как издевательство: называют же иногда здоровяка с бандитской мордой «малышом» или, еще того потешнее, «малюткой», а фатально лысого человека «кудрявым». Вот и этого скелета, на котором офицерский китель выглядел то ли как саван, то ли как ночная рубашка, когда-то именовали…

– Толстый! Приветствую тебя.

Рэм жалко улыбнулся.

– А? – Похоже, его второй раз в жизни не узнали. Когда-то его не узнал Дэк, теперь – Толстый. Немудрено – в таком-то дикаре. Он не брился вот уже полторы недели и не мылся как следует с неделю. Не больно-то легко оказалось сюда пройти сквозь позиции двух армий… Ох и вонь от него, наверное! Прямо как на фронте.