Курьер - Андрей Силенгинский

Я стоял на желтом-прежелтом песке под черным небом и улыбался. Я уже победил тебя, Тоннель, ты это понимаешь? Победил заранее, еще до входа. Я знаю все наперед, все мои шаги расписаны, я просто повторю однажды пройденный путь.

Я окинул окружающее пространство взглядом победителя... и вдруг сел на теплый песок. Тоннель смеялся надо мной. Взахлеб, от души, веселясь искренне и беззаботно. Нет, я не слышал ничего — тишина вокруг была всеобъемлющей. Я ничего нового не видел, все та же желто-черная статичная картинка. Не мог я этот смех обонять, осязать или попробовать на вкус. Но он был, и его реальность была столь же однозначной, как мое собственное тело.

Тоннель только смеялся, не объясняя причину веселья, но я все понял сам. Нельзя пройти Тоннель заранее. Никакой, даже самый заурядный. Что уж говорить об этом... Невозможно пройти Тоннель оттуда, из строгого и правильного мира нерушимых физических законов. План, выработанный там, не сработает. Не в силах пройти Тоннель тот я, что сидит сейчас в кабинете Инессы с обручем на голове. Тоннель может одолеть только я-другой, я-из-Тоннеля...

Тоннель еще пару рас всхлипнул и затих, жадно ожидая моих действий. Он играл со мной, и ждал, когда я начну играть с ним. Причем для него не важен итог игры — дотронусь ли я до Белого шара, выскочу в испуге в реальный мир или погибну. Для него важен процесс. Он не добрый и не злой, ему нет дела до судьбы отдельного человека или целого человечества. Тоннель играет. Сам себе и игрок, и игровое поле.

Ладно, поиграем. Я лег на спину и закрыл глаза. Не ты один ведь устанавливаешь правила игры, верно? Я тоже в этом участвую. Плохой курьер тем и отличается от хорошего — пытается играть исключительно по правилам противника. Так победить нельзя, если учесть, что он может менять их ежесекундно...

Я очистил разум от мыслей о курьерах и Тоннелях, от всего, что мне сейчас не нужно. Есть знакомый, родной желтый песок, есть привычный, радующий глаз черный свет. Есть Белый шар, он где-то здесь, неподалеку. Раз, два. три, четыре, пять, я иду его искать...

В прошлый раз он прятался на дне моря, но не станет же он снова прятаться в том же месте. Так в прятки не играют. Море... Зачем я искал море? Потому что мне не нравилась пустыня. Чем море лучше пустыни? Наличием еще одного измерения. Кроме горизонтальной плоскости там можно двигаться еще и в вертикальной.

Я даже фыркнул от негодования. Как можно быть таким глупым? Пустыня ничем не хуже! И я теперь знаю, где прячется Белый шар!

Опустившись на колени, я принялся бодро рыть яму. разбрасывая песок во все стороны. Тут неглубоко, я точно знаю. Какое-то время все шло просто замечательно, но на глубине примерно полуметра песок вдруг стал гораздо более плотным. Я остервенело скреб его ногтями, обдирал пальцы в кровь, но продвигался до обидного медленно. Неприятно, копать-то осталось совсем немного, я чувствовал.

Впрочем... зачем мучиться голыми руками? Не оглядываясь, я протянул руку за спину и схватился за черенок лопаты. Взвесил инструмент на руке, рассмотрел, удовлетворенно провел пальцем по остро отточенному лезвию и вонзил лопату в песок. Дело пошло куда веселей.

Краем глаза я заметил, что Тоннель взялся за старое — на меня надвигается знакомая пустота. С той же стороны, что и раньше? Я огляделся кругом. Нет. Со всех сторон. И движется заметно быстрее, чем в прошлые разы. Торопишься, Тоннель, нервничаешь? Понимаешь, что я уже у цели?

Я вгрызался в песок... впрочем, уже не в песок — в глину, не с яростью дикого зверя, а с монотонностью робота. Так эффективней. Взявшись за черенок обеими руками, прогнув спину, поднимал лопату высоко над поверхностью и с кряканьем опускал, роняя на режущую кромку весь свой вес. Отковыривал тяжелый, спекшийся комок и отбрасывал его в сторону. И, не давая себе ни секунды отдыха, повторял цикл.

Мне бы очень хотелось не смотреть на надвигающуюся пустоту, но это было выше моих сил. И, как бы я ни старался верить в неизбежность успеха, тревога все глубже проникала в мое сознание. Сотня шагов до пустоты... полсотни... два десятка...

Еще немного — и все. Выходить? А получится ли? Не стоит уповать, что отделаюсь всего лишь больничной койкой. То, что я выжил в прошлый раз — это просто родился в рубашке, прав Дмитрий Стефанович. Никто не рождается в двух рубашках.

Десяток шагов. Все-таки, наверное, нужно попытаться... Или я выхожу, или...

Точно могу сказать, сознательно я не принимал такого решения. Его попросту невозможно принять сознательно. Само действовало мое тело или подчинилось нелепой подсознательной команде... не знаю.

Но я нырнул.

Если в тот раз мне пришлось нырять за Белым шаром, то почему бы не сделать этого сейчас? Море, пустыня — какая разница?

Я подпрыгнул и вонзился руками и головой в дно ямы. Боль в руках была просто ничем по сравнению с болью в голове и шее. В глазах вспыхнуло, затем потемнело. Я уже почти почувствовал, как хрустят крошащиеся позвонки, как вдруг понял, что подо мной больше нет опоры. Я падаю в пустоту, но не в ту — страшную и всепоглощающую, а в самую обычную, наполненную воздухом и черным светом, милую и добрую пустоту.

Увы, милая и добрая пустота через мгновенье сменилась совсем недружелюбной твердой поверхностью, со всей дури двинувшей меня по спине. Дыхание вышибло напрочь, и я с полминуты подобно рыбе на берегу беспомощно открывал и закрывал рот, силясь втянуть в себя хоть пару молекул живительного кислорода.

Более или менее восстановив дыхание и отогнав на периферию зрения часть плавающих перед глазами кругов, я огляделся. Тоннель! На самом деле тоннель, круглого, метра три в диаметре сечения. Стены темно-серые, неровные, словно слепленные наспех. А впереди, в полусотне примерно шагов... он! Белый шар, собственной сверкающей персоной. Ну ладно, насчет «сверкающей» это я преувеличил. На радостях. Но беленький такой, чистенький, аккуратный на фоне этих неказистых стен.

Тратить время на празднование этого события я не стал, разве что издал короткий победный клич. И тут же побежал к шару.

Как выяснилось, вовремя. Тоннель — тот, что с большой буквы — словно давал мне время прийти в себя, но не секундой больше. И начал сжимать стены своего темно-серого тезки. Стены сжимались равномерно, со всех сторон, с негромким низким и печальным гулом. Из тоннеля словно выпускали воздух, причем, довольно интенсивно. Едва миновав середину пути мне пришлось пригнуться, чтобы не задевать макушкой потолок. Потом пригнуться еще ниже...

Это была честная игра с открытым забралом. Победа или смерть, все как в романтических средневековых балладах. У меня не было ни малейшего шанса даже подумать о том, чтобы остановиться и попробовать выйти из Тоннеля. Только бежать вперед, яростно матерясь и нацепив на лицо звериный оскал. Успею — или буду раздавлен.

Успел. Потому что по-другому быть не могло. Тоннель не предложил бы мне игру с заведомо проигрышным исходом. Он всегда дает шанс, пусть мизерный, пусть ничтожный. А мое дело выковать из этой малости победу. Я и выковал. Не могу рассказать, как я преодолел последние метры дистанции, — сам бы с интересом взглянул на это чудо. Заканчивал бег я практически на четвереньках, со скоростью, сделавшей бы честь чемпиону собачьих бегов. Наверное... да практически наверняка, человек с такой скоростью передвигаться не может. А я смог.

Вылетел из этой узкой трубы я кубарем, перекувырнулся через голову и неподвижно застыл, лежа на спине в шаге от возвышающейся громады Белого шара. С такой позиции он казался поистине колоссальным. Через несколько секунд печальный гул исчез, растворившись в черном воздухе вместе с остатками тоннеля. Мы остались с Белым шаром один на один.

А. нет. Конечно, нет. Я приподнялся на локте и поприветствовал выходящего из-за шара старого приятеля.

Глава тридцатая

Казалось бы, мы оба так или иначе стремились к этой встрече, но прошло две или три минуты, прежде чем мы обменялись первыми словами. До этого просто сидели рядом. Не лицом друг к другу, а плечом к плечу, повернувшись к Белому шару.

— Так чего ты от КОМКОНа-то сбежал. Миша? — задал я. наверное, далеко не самый важный вопрос. Томашов коротко хмыкнул.

— Ну вот, ты уже со мной знаком. А я, между прочим, до сих пор не знаю, как тебя зовут.

— А если я скажу, что на данном этапе это лишняя информация? — с простительной мстительностью спросил я.

Томашов дернул плечом.

— Скажи...

— Вадим. — после небольшой злорадной паузы представился я. — Так ты на мой вопрос ответь, ладно?

— Долго рассказывать, — протянул он.

— Ничего, до пятницы я совершенно свободен, — заверил я.

Прежде чем начать говорить. Томашов еще немного повздыхал.

— Прежде всего, не «от», а «из», — непонятно сказал он.

— Чего? — я вывернул шею, чтобы взглянуть собеседнику в лицо.