Грешная любовь - Тереза Медейрос

Однако воспитание Саймона было, очевидно, лишено подобных поучений. В результате он дарил Катрионе такие удовольствия, которые не шли ни в какое сравнение с радостями от ласки, совершаемой его умелыми губами и руками. И она чувствовала, что всецело в его власти, наслаждалась тем, что отдается ему, была готова навечно принадлежать ему. Катрионе казалось, что она может выполнить любое его желание, позволить ему делать с ней все, что он захочет, пусть даже это будет что-то совсем шокирующее или запретное. Если уж он стал ее наставником в искусстве любви, то в эту ночь она будет его послушной и старательной ученицей.

Катриона обхватила ладонями лицо Саймона, заставляя его посмотреть ей в глаза и понять ее состояние.

— Саймон, ты подарил мне все, о чем я могла только мечтать. Скажи мне теперь, чего хочешь ты?

— Тебя, — хриплым голосом отозвался он. — Только тебя одну.

После этого никакие слова стали не нужны, мысли тоже потеряли всякую ценность. Во всем мире осталось лишь одно — восхитительный ритм слияния двух тел.

Саймон стиснул зубы и стал отдавать всю свою безудержную дикую энергию этому волшебному слиянию мужской и женской плоти. Неожиданное прикосновение Катрионы к его лицу и ее слова высвободили в нем ту необузданную силу страсти, удержать которую он старался на протяжении всей своей жизни. Теперь, отбросив мысли об удовольствиях возлюбленной, он слышал лишь мелодию своих чувств.

Тем более удивительным оказалось для Уэскотта, что Катриона вдруг громко выкрикнула его имя, и он почувствовал, как сладкая судорога пробежала по нежной женской плоти, выгибая все ее тело в сильном взрыве экстаза. Неописуемый восторг пронзил его подобно удару молнии, лишая остатков рассудка. Когда Саймон вновь пришел в себя, он все еще лежал на Катрионе, чувствуя затихающую дрожь расслабленного и наполненного сладкой негой собственного тела.

Они еще долго оставались в объятиях, слыша прерывистое дыхание, друг друга и бешеный стук сердец.

Первой заговорила Катриона, и в ее голосе явственно отдавался пережитый восторг:

— Вот теперь я поняла, почему так кричали Джем и Бесс.

— Да, а я припоминаю, что я сказал, когда они снова взялись за свое: «Опять двадцать пять», — едва слышно пробормотал Саймон, уткнувшись в волосы Катрионы.

Ее глаза расширились, ей показалось, что находящаяся внутри плоть Саймона просыпается, наполняясь новой силой.

— Ну, знаете ли, мистер Уэскотт, нельзя быть таким несерьезным!

Саймон поднял голову и озорно подмигнул:

— Что вы, миссис Уэскотт, никогда еще в жизни я не был таким серьезным.

Глава 18

Катриона проснулась от приятного ощущения ласковых пальцев Саймона на своей груди. Теснее прижавшись к нему спиной, она в первый момент хотела лишь поуютнее устроиться в теплой чаше его тела. Но в следующую минуту Катриона уже прошептала:

— Тебе должно быть стыдно, Саймон. Знаешь ведь, что я сплю и не могу защитить свою добродетель, а все равно начинаешь дразнить меня своими ласками.

Рука Саймона скользнула между ее ног и принялась нежно поглаживать укромные местечки.

— Ты абсолютно права. Мне должно быть очень стыдно за свое поведение. А ты чем собираешься ответить на это?

Катриона ахнула от приятного, уже знакомого ощущения пальца, очутившегося внутри ее тела.

— Мм… Не знаю. Наверное, буду делать вид, что сплю.

Она закрыла глаза, но долго притворяться было невозможно. Катриона не могла сдерживать свои вздохи и стоны от удовольствия; когда Уэскотт ласково теребил ее сосок, ее тело само прогибалось, отвечая на прикосновения мужской руки, точно знающей путь к самым греховным местам женщины.

— В день нашей первой встречи, — шептал он, нежно щекоча губами, изгиб шеи Катрионы и вызывая в ней сладостный трепет, — ты, помнится, рассказывала мне о своих познаниях в искусстве любви. Как это ты тогда выразилась? Мужчина попросту кусает женщину за шею сзади, чтобы стояла спокойно, пока он не заберется на нее сзади?

Катриона вздрогнула, так как в эту минуту Саймон легонько куснул ее за шею, одновременно входя сзади в ее плоть.

— Но ты никогда не говорила мне, что следует за этим, — шепнул он в самое ухо Катрионы, до отказа погрузившись в нее и замерев всем телом.

— Следует вот что, — почти не дыша, откликнулась она и стала ритмично двигаться под ним подобно всем женщинам на свете. — А что же еще?

Через несколько минут Катриона снова лежала, расслабившись, на согнутой руке Саймона. Ее окутывала приятная дремота, но было жалко тратить чудесное ночное время на сон. Уэскотт нежно перебирал локоны ее волос, накручивая на палец один золотистый завиток за другим. В воздухе стало заметно холоднее от усилившегося ветра. На опавших листьях и стебельках травы засверкали замерзающие капельки воды. Саймон натянул одеяла, стараясь сохранить уютное тепло их ложа.

— В тот день, когда ты возвращался после Трафальгарской битвы, я думала, что мое юное сердце разорвется от счастья, как только на пристани ты мне улыбнулся, — призналась Катриона. — Мне было всего шестнадцать лет, и я почему-то была уверена, что в следующую минуту ты заключишь меня в свои объятия прямо на глазах у Элис и всего мира, а потом громогласно объявишь, что влюбился в меня на всю жизнь.

— Боюсь, что в ту минуту меня занимали немного другие заботы. — Саймон глянул на мерцающие россыпи звезд. В его профиле было что-то загадочное. — Тогда в толпе встречающих нас людей не только ты одна могла напомнить мне о прошлой жизни. Там была и моя мать.

Катриона нахмурилась, полагая, что ослышалась:

— Твоя мать? Не понимаю. Ты же говорил, что она умерла.

— Я это всем твердил. Но настоящая, правда, в том, что ей удалось, в конце концов, найти состоятельного любовника, который был к тому же неженатым. Да, она заверяла меня, что вынуждена отдать меня отцу ради моего же блага. Говорила, что я достиг того возраста, когда мне необходимо мужское воспитание, что отец предоставит мне возможность жить в настоящем доме и обеспечит мне такое будущее, которое она при всем желании не в силах мне дать. — Он продолжил с горькой усмешкой: — Перед тем как оставить меня в кабинете стряпчего, она еще так прижалась ко мне, будто ни в какую не хотела меня отпускать. И плакала так трогательно и искренне, что вряд ли тебе приходилось видеть что-либо подобное. Она только забыла, что за долгие годы я много раз видел такие же искренние слезы на сцене, когда она исполняла различные драматические роли в театре.

— А ты не думал, что ее слезы были на самом деле искренние при вашем расставании? — тихо спросила Катриона. — Может быть, она всерьез считала свой поступок ради твоего будущего правильным, хоть этот шаг и разбивал ей самой сердце.