Грешная любовь - Тереза Медейрос

Сверху на нее внимательно смотрел Саймон. Определенно в его взгляде мелькали торжествующие огоньки.

Она подняла руку и не смогла удержаться, от соблазна коснуться его лица. Строго посмотрев на него, Катриона промолвила:

— Я, верно, судила о тебе. Ты бессовестный негодяй, в твоем сердце нет ни капли совести и чести.

— Может быть, ты права, любимая, — шепотом отозвался Уэскотт и обеими ладонями обхватил ее лицо. — Но в эту ночь я еще и твой муж.

Через мгновение его губы прижались ко рту Катрионы, и новый пьянящий поток острых ощущений заставил ее быстро позабыть обо всем, кроме ликующей сладости во всем теле. Забравшись пальцами рук в шелковистые волосы Саймона, она прижалась к нему и ответила поцелуем, столь страстным, что из горла у него вырвался громкий стон.

Правильно расценив этот звук как призыв к новой активности с ее стороны, Катриона стащила с Уэскотта рубашку, позволяя себе получить удовольствие от прикосновения к его плоти, удовольствие, о котором она так часто мечтала. У Саймона было чудесное тело, идеал мужской красоты, сплошные мускулы и сухожилия. Теплый, гладкий, упругий и сильный. Не удержавшись от желания попробовать на вкус то, что осязали ее руки, Катриона разорвала поцелуй и прижалась губами к коже Саймона в области сердца. Немного соленый и одновременно невероятно сладкий. Уже не стесняясь нескромных чувственных желаний, она дала полную волю своему любопытному язычку.

Уэскотт приподнял Катриону в полу сидячее положение и снял через голову ее ночную рубашку.

Некоторое время он разглядывал, белые полушария женских грудей со странной смесью преклонения и похоти во взгляде.

— По-моему, даже твой любимый Робби Берне ничего не сумел сочинить, достойного такого зрелища. — Затем Саймон перевел взгляд на лицо Катрионы, и легкая озорная улыбка тронула его губы. — Позволь уж тогда мне что-нибудь сотворить моим скромным языком.

Он наклонился и кончиком языка обвел торчащий розовый сосок. Катриона почувствовала, что у нее нет ни сил, ни желания возражать такому его творчеству. Отдаваясь новым ощущениям, она запрокинула голову, предоставляя Саймону доказывать, каким вдохновенным и искушенным мастером он является. Не тратя времени на слова, Уэскотт ласкал то одну, то другую грудь, упругим кончиком языка, увлажняя жарким ртом, осторожно царапая нежную кожу зубами. Так и создавался обещанный им сонет во славу женской прелести. Что касается Катрионы, то она лишь цеплялась за его волосы и судорожно стискивала ноги, особенно в те мгновения, когда он втягивал острый кончик груди в рот и с силой принимался его сосать. Балансируя на грани наслаждения и боли, она испытывала вновь уже знакомое чувство восторга, которое жарким пламенем разливалось в самом центре ее женского естества.

Почувствовав, что настало время, Уэскотт ловким движением освободился от брюк. Катриона даже не успела взглянуть, что открылось при этом, так как Саймон нежно привлек ее к себе, обнял и положил на ложе из одеял и мха. Обнаженное мужское тело прижалось к Катрионе, и Уэскотт вновь начал осыпать ее поцелуями.

Время словно остановилось для нее в этой неприхотливо устроенной спальне, залитой светом луны. И в объятиях Уэскотта. Перемежающееся дыхание двоих, безмолвное переплетение ног и рук, все ласки и поцелуи, давно изведанные под старушкой луной бесчисленными мужчинами и женщинами, стали для Саймона и Катрионы одним сплошным сладостным откровением, восхитительным уроком плотской любви со всеми ее пьянящими ощущениями.

Неожиданно Уэскотт отпрянул от Катрионы, и она протестующе обхватила его гладкую мускулистую спину.

— Все хорошо, дорогая — успокаивающе пробормотал он, целуя Катриону в висок. Потянувшись рукой к одному из лежащих камней, Уэскотт взял с этой импровизированной полки небольшую лакированную коробочку. Под крышкой обнаружился изящный стеклянный флакончик, уложенный на шелковую подушечку. Саймон вытащил пробку, и в воздухе возник густой экзотический аромат мирры, смешивающийся с мускусным запахом, исходящим от возбужденного мужского тела.

— Боюсь, что мне не удастся уменьшить мои размеры даже ради тебя. Собственно, как раз из-за тебя и происходит противоположное действие. И знаешь, это началось с того самого момента, когда ты вошла ко мне в тюремную камеру. Однако я могу, — он провел холодной твердой пробкой между податливо мягкими грудями, оставляя на коже поблескивающий маслянистый след, — несколько облегчить наше дело.

Как только до Катрионы дошел смысл сказанного, она покраснела и нахмурилась:

— Наверное, ты постоянно носишь это средство с собой, на случай если захочется совратить девственницу?

Щеки Саймона потемнели от прилива крови, и это несказанно поразило Катриону.

— Что это, мистер Уэскотт, да неужто вы покраснели?

Саймон шумно выпустил воздух и смущенно запустил пятерню в волосы.

— Я сейчас открою тебе очень большую тайну, настоящий мой секрет. Если об этом узнают другие, это сильно повредит моей репутации. — Склонившись к уху Катрионы, он прошептал: — У меня еще никогда не было девственницы.

Удивлению Катрионы не было предела.

— Ты, в самом деле, не шутишь? Уэскотт кивнул с самым серьезным видом:

— Ты у меня первая такая.

Катриона улыбнулась, почему-то радуясь такой новости.

— Значит, ты теперь сам вроде девственника? — Хлопнув по груди Уэскотта, она добавила: — Не волнуйся, я постараюсь обращаться с тобой нежно.

— Ну, уже не надо, — проворчал он и вдруг осторожно захватил ее нижнюю губу зубами.

От легкого покусывания и игривого потягивания губы по телу Катрионы пробежала новая волна наслаждения.

Она ожидала, что Саймон нанесет на пальцы лишь несколько капель масла, но, к ее удивлению, он решительно опрокинул флакончик и стал поливать ее живот и бедра.

— О! — воскликнула Катриона, чувствуя, что масляные струйки стекают между ног.

Искусные мужские пальцы скользили по чувствительным впадинкам ее живота, от их движений то вниз, то вверх расслабленные бедра Катрионы раздвинулись. От завораживающих поглаживаний Уэскотта ей казалось, что масло разогревается под искусными мужскими руками. Все ее тело покорно расслабилось, словно она была уже не Катриона, а изнеженная обитательница гарема или даже сама персидская царица Эсфирь в ожидании любовных утех с повелителем.

Саймон продолжал свои волшебные движения, его ладони то описывали круги на ее животе, то вновь продвигались к бедрам, пока, наконец, весь мир не сосредоточился в маленьком шелковистом треугольнике между ног Катрионы. До этой минуты он еще не пересекал его границы.