Пуля нашла героя (География одиночного выстрела - 3) - Андрей Курков

К одиноко сидевшему за столиком народному контролеру подошел вдруг Сева, опустил перед ним записку на обрывке бумаги.

"Поговорил?" - спрашивал дрожащий детский почерк.

Добрынин отрицательно покачал головой. В этот момент в столовую зашел Медведев. Сева быстрым движением забрал со стола записку, сунул ее в карман комбинезона.

Капитан Медведев имел мрачный вид. Он обвел всех пытливым взглядом и остановил этот взгляд на Вершинине.

- Завтрака не будет, - сказал он. - Идите работать, а инженер Вершинин пусть останется. И вы, Павел Александрович, останьтесь.

Канюкович перевел сказанное рабочим, и они нехотя поднялись из-за столов. Светлана, выходя из столовой, с грустной нежностью посмотрела, обернувшись, на закрытое окошко раздачи.

- Ну что, Вершинин, - скривив губы, заговорил капитан Медведев, когда рабочие и переводчик ушли. - Будешь сам говорить или придется дознание проводить?

Вершинин потупил свой взгляд. Вид у него был довольно помятый, и заоспенное лицо имело вместо обычного красного бледно-желтый цвет.

- А чево? - пробубнил он. - Чево я сделал?

- Ты избил повара Сагаллаева, чем сорвал рабочий ритм завода, - Медведев постепенно закипал.

Добрынин первый раз видел капитана в таком состоянии, и, надо сказать, сердитый капитан вызывал в нем больше доверия, чем тот, которого он привык видеть: мягкий, вежливый и почти незаметный на высоте Н.

- Ну мы же выпили... - поднял глаза на капитана инженер. - Выпили, и как-то без закуски. Вот я ночью из-за голода встал и разбудил татарина...

- Дальше! - потребовал Медведев. - И не забудь, мы говорим при свидетелях, но без протокола. И товарищ Добрынин, если будет расследование, все твои слова, здесь сказанные, подтвердит. Да, Павел Александрович?

- Да, - кивнул народный контролер.

- Ну разбудил его, попросил мяса... А он не дал. Ну я и того... немного его... ударил...

- Какого мяса ты попросил?

- Ясно какого, каким лучше всего закусывать... свинину попросил...

Добрынин слушал очень внимательно, ловил каждое слово, зная, что придется ему, возможно, свидетелем выступать.

- А ты разве не знал, что Сагаллаев никогда свинину не готовит и со склада не выписывает? - допытывался капитан.

- Ну так поэтому я его и ударил... - развел руками Вершинин. - Как можно русского человека на голодной пайке держать?

- На какой голодной пайке? Каждый день - говядина, каша?

- А что, если душа свинины хочет! - Вершинин осмелел и смотрел капитану прямо в глаза. - Я русский человек, а не татарин какой-нибудь! Почему меня должны кормить по-татарски? Да если б эти глухонемые разговаривали - они тоже сказали б!..

Видно, аргумент был серьезным, и Медведев на минутку задумался, замолчал.

- И поэтому ты избил Сагаллаева до потери сознания? - наконец спросил он.

- Да, - спокойно ответил Вершинин, видимо, считая, что все выяснено и разговор подходит к концу.

- Иди в цех, позже продолжим! - приказал инженеру Медведев.

Когда инженер ушел, Медведев повернулся к Добрынину и устало покачал головой.

- Что делать? - спросил он словно сам себя, пожав при этом плечами. -"В конце концов я же и виноватым окажусь! Недостаток атеистической работы с поваром, который из религиозных заблуждений отказывается прикасаться к свинине. Потом эта водка вчера...

- А где сейчас Сагаллаев? - спросил Добрынин.

- У меня лежит... В синяках весь, губы разбиты. Говорит, что домой хочет и больше даже каши не сварит... Что с ним делать? Не знаю...

Ситуация показалась народному контролеру довольно серьезной. Само собой, не хотелось ему голодать, но и о других он тоже думал и беспокоился.

- Может, поговорить с ним? - спросил Добрынин. - По-человечески поговорить?

- А что я, не по-человечески с ним разговаривал? - Медведев глянул на Добрынина несколько озадаченно. - Тут другое дело. Надо его куда-то перевести, в другое место... А сюда нового повара и, конечно, не татарина... Вот если б с Высотой Ж. поменяться. Там повар - пальчики оближешь. Хохол, фамилия у него смешная - Ковинька, кажется...

- Так, может, и надо поменяться? - спросил Добрынин.

Медведев подумал с минуту, а потом решительно рукой махнул.

- Точно! - сказал он. - Значит, так, я сейчас же радиограмму в Москву пошлю, сообщу, что... а что же им сообщить? - Медведев вопросительно посмотрел на народного контролера.

- Сообщите, что в связи с возникшей на религиозной почве неприязнью между инженером Вершининым и поваром Сагаллаевым необходимо срочно перевести повара Сагаллаева в другое место. И передайте, что проще всего поменять поваров Высоты Н. и Высоты Ж. местами, так как для этого не потребуется ни транспорта, ни особых усилий...

- Да, - согласился с предложением капитан. - Значит, я пошел передавать, а вы, Павел Александрович, проконтролируйте в цеху, чтобы там ничего такого не было...

- А что с обедом? - поинтересовался Добрынин у собравшегося было уже выйти капитана.

- Что с обедом? - повторил Медведев и остановился. - 0-о-ой, - вздохнул он. - А что с обедом? Сагаллаев не пойдет...

- Давайте Светлану попросим. Она женщина, она должна уметь готовить, предложил Добрынин.

- Спасибо, - искренне сказал Медведев. - Без вас было бы трудно!

В цеху было тихо. Рабочие жужжали напильниками, обрабатывая и доводя заготовки. Канюкович отсутствовал. Какой-то негромкий шум доносился из комнаты Вершинина.

Добрынин вытащил из кармана пиджака бумажку и карандаш, написал на ней: "Ты умеешь еду варить?" и подошел с запиской к Светлане.

Светлана кивнула.

Тогда Добрынин написал: "Пойдем со мной, будешь обед готовить!"

Он привел ее в кухню столовой. Вместе они осмотрели запасы продуктов. Добрынин открыл для Светланы большую пятилитровую банку говяжьей тушенки, зажег печь, подбросил в ее топку угля, помог набрать воды в большую кастрюлю.

Светлана знаками попросила карандаш и бумагу. Потом, получив это, написала: "Спасибо, дальше я сама все сделаю!"

На завод возвращаться Добрынину не хотелось.

Он вышел на край каменной площадки, заглянул вниз, в зеленую цветущую пропасть.

Настроение было приподнятое. Эта единственная на Высоте Н. женщина словно растворялась в воздухе, которым дышал Добрынин. И так приятно становилось думать о ней, думать о ней с нежностью постороннего человека и без всяких умыслов. Даже не потому, что был Добрынин уже давно не молод. Просто знал он, что Светлана и Сева любят друг друга, а любовь народный контролер очень уважал. Любовь вызывала в нем такое же уважение, как и порядок, и поэтому, думая об этом настоящем чувстве, всякий раз ощущал Добрынин, как внутри его тела само собой рождается удивительно сильное тепло, рождается, растекается с кровью по венам, согревая конечности, и потом вдруг ударяет в голову, отчего возникает легкое головокружение и появляются моложавые мысли. После таких минут, остывая, так хорошо вспоминать прошлое счастье, даже если это счастье было чужим, или не совсем чужим, а счастьем близких людей.