Месть Танатоса - Михель Гавен

— Мама! Мамочка! — вбежав в комнату, Джилл с криком бросилась на него, повиснув на руке, держащей пистолет. Одинокий выстрел разорвал предутреннюю тишину. Выпущенная пуля разбила фарфоровую вазу и врезалась в угол комода. Встрепенувшиеся собаки с глухим рычанием заметались по саду.

— Не надо, не надо, — умоляла Джилл, упав на колени; глаза девушки широко раскрылись от страха, она дрожала. Пистолет еще дымился в руке оберштурмбаннфюрера. Рванувшись к матери, все еще лежащей неподвижно, Джилл закрыла ее собой.

Словно очнувшись от страшного наваждения, Отто Скорцени опустил пистолет, скулы на его лице дрогнули. Он спрятал оружие в кобуру и, взяв лежащие на столе перчатки и фуражку, вышел из комнаты, не проронив ни слова. Собаки снова разразились заливистым лаем.

Остыв, он, конечно, вспомнил, что сделал, и понимал, что исправить случившееся невозможно — теперь Маренн не простит его. Она слишком часто прощала прежде. В первые дни он даже не сожалел — сжимал раненое сердце в кулак и кровь останавливалась.

Он убеждал себя, что вовсе не хотел любить ее, временами он ненавидел ее прекрасное тело, которое так волновало его. Он ненавидел те чувства, которые эта женщина в нем пробуждала. Незатихающая страсть, как ахилессова пята, становилась источником постоянной опасности для ледяного покоя, который он выбрал для себя, — она расслабляла. Она рождала мечты и надежды.

Злодейка-юность догоняла его через десятилетие и вносила смятение, переворачивая вверх дном все его существо. Нельзя позволять женщине иметь такую власть над сердцем мужчины. Он так решил однажды — и так будет.

Но что она делает сейчас там, в Берлине? Ужинает с Шелленбергом? Или… Нет, это уж слишком. Оберштурмбаннфюрер раздраженно затушил сигарету в пепельнице и снова придвинул к себе карту…

На следующий день, 12 сентября, в 13.00 диверсионный отряд в составе ста семи человек под командованием оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени погрузился в планеры, и самолеты подняли их в воздух. Приземлившись на ровном, покрытом травой лугу в сотне метров от отеля, где содержался дуче, диверсанты буквально опрокинули отряд солдат, пытавшихся их остановить. Скорцени взбежал вверх по лестнице и распахнул дверь комнаты, в которой находился Муссолини.

— Дуче, — объявил он. — Вы свободны. Фюрер прислал меня.

Муссолини, небритый, растрепанный, в мешковатой гражданской одежде, обнял его и благодарил дрожащим от волнения голосом.

К 15.00 они уже сидели в маленьком самолете «Физелер-Шторх», пилоту которого чудом удалось посадить машину на крошечном пятачке среди гор. Взлет с такой маленькой площадки казался очень опасным.

Подскакивая на камнях, самолет начал разбег, приближаясь к обрыву. Наконец он оторвался от земли, но тут же ударился колесом о камень, снова взмыл и завис над пропастью. Отто Скорцени зажмурил глаза и затаил дыхание, ожидая неминуемой катастрофы. Муссолини, догадавшись, в чем дело, побелел. Однако пилот сумел удержать машину. Переведя дыхание, Скорцени по-дружески похлопал дуче по плечу.

Под ликующие крики немцев на лугу самолет направился в долину. Через час они благополучно приземлились в Риме, пересели в трехмоторный «хейнкель» и взяли курс на Вену.

После ужина в отеле «Империал» в Вене, перед сном, Скорцени принес дуче пижаму, но итальянец, рассмеявшись, отказался от нее.

— Обычно, когда я сплю, я ничего не надеваю, оберштурмбаннфюрер, — сказал он, выбросив руку в энергичном жесте. — Рекомендую и Вам то же самое. Особенно когда Бы в постели с дамой. У вас есть дама?

— Да, — ответил ему Скорцени сдержанно.

— Она в Берлине?

— Да, в Берлине, — подтвердил оберштурмбаннфюрер.

— Ну, завтра мы летим в Берлин. Вы познакомите меня с Вашей дамой? — укладываясь под одеяло, Муссолини подмигнул ему. — Хорошенькая девчушка? Наверное, блондинка?

В ответ Скорцени только улыбнулся и, оставив пижаму на кровати, пожелал дуче спокойной ночи, затем он вышел из «люкса».

В полночь в номер Скорцени позвонили из Берлина.

— Вы совершили боевой подвиг, который войдет в историю, — произнес голос фюрера, — я награждаю Вас орденом Рыцарского креста с дубовыми листьями. И торопитесь в Берлин, мой мальчик. Здесь Вас ждет сюрприз.

— Слушаюсь, мой фюрер, — ответил оберштурмбаннфюрер. — Хайль!

Но, повесив трубку, недоумевал. Конечно, его обрадовала высокая награда, но сюрприз… Какой еще сюрприз? Это слово всегда настораживало. Чтобы не теряться в догадках, Скорцени тут же позвонил домой Науйоксу.

— Наслышаны. Восхищены. Готовимся к торжественной встрече, — в полусне пробормотал Алик, подойдя к телефону.

— Не паясничай, проснись, — перебил его Скорцени нетерпеливо, — скажи мне, где сейчас Маренн? — спросил, надеясь, что угадал недоговоренности в обещании фюрера. — Она в Берлине?

— Что-что? — переспросил его Алик. — Ах, Маренн… Так она же в Африке… так и есть …

— Как это в Африке?

— Ну, так. У Роммеля на курорте загорает, — продолжал Алик уже бодрее. — Говорят, правда, там англи чане активизировались. На пляж претендуют. Бархатный сезон, сам понимаешь…

— Она давно там?

— Да нет. Приедешь — сам узнаешь. Давай, отдыхай, — Алик явно не разделял его волнения. — А как там дуче-то? — поинтересовался он, вспомнив. — Дышит? Ну и слава Богу. Я рад за вас. Меня завтра чем свет шеф вызывает. Указаний накопил. Так что — до встречи. Дуче береги.

«Вот клоун», — Отто Скорцени повесил трубку. Однако один «сюрприз» уже есть: Маренн в Африке, у Роммеля. Волнение сразу переросло в тревогу: еще в Италии он получал сообщения о том, что в последний дни там шли сильные бои.

14 сентября на правительственном аэродроме в Берлине Адольф Гитлер торжественно встречал итальянского диктатора, вызволенного из плена. Повернувшись к Скорцени, фюрер тепло поблагодарил его и объявил:

— Сегодня вечером, в ресторане отеля «Кайзерхоф» состоится торжественный прием по поводу прибытия моего друга Муссолини и Вашего награждения, оберштурмбаннфюрер. Мы взяли на себя смелость считать себя приглашенными, верно, Генрих? — он обернулся к стоявшему за его спиной Гиммлеру. — Если, конечно, Вы не возражаете, мой мальчик.

— Сочту за честь, мой фюрер, — Скорцени щелкнул каблуками, приветствуя вождя.

— Поздравляю, — Алик Науйокс подошел к Отто и пожал ему руку. — Здорово ты это организовал. Представляю, какие сейчас лица у англосаксов, — потом, наклонившись, добавил: — Ей дали телеграмму. Она прилетит в Берлин сегодня вечером.

Генерал-фельдмаршал Роммель вызвал Маренн на свой командный пункт прямо из траншей первого эшелона, где она руководила эвакуацией раненых. Вот уже несколько часов не стихал артиллерийский обстрел германских позиций англо-американской артиллерией.

Маренн прибежала запыленная, с испачканным пороховой гарью лицом и растрепанными волосами. На шее у нее висел автомат, сбоку болталась санитарная сумка. Даже тень от маскировочной сетки, натянутой над командным пунктом, не скрадывала темных пятен усталости на ее лице.

Роммель молча протянул ей только что полученную телеграмму из Берлина, подписанную Шелленбергом: в ней фрау Сэтерлэнд приказывали незамедлительно вернуться в столицу. Поспешность немного удивила Маренн — ведь согласно приказу она должна была пробыть в Северной Африке еще несколько дней. Были намечены операции, необходимо провести инспекцию госпиталей первой линии… Но не подчиниться распоряжению она не могла.

Утром следующего дня, попрощавшись с Роммелем, она взошла на борт предоставленного фельдмаршалом самолета, который взял курс на Германию. В самолете кроме Маренн и ее медперсонала находились тридцать тяжело раненных солдат и офицеров, в том числе и капитан Ульрих Диц.

Полет проходил неспокойно. Истребители сопровождения, охранявшие транспортный самолет, неоднократно вступали в стычки с самолетами противника. Пули скрежетали по обшивке машины, сухо трещали пулеметные очереди. Однажды самолет опасно накренился после сильного удара, но чудом летчику удалось удержать и выровнять его. До Берлина добрались,отделавшись легкими повреждениями.

На аэродроме их встречали присланные по просьбе Маренн санитарные машины. Распределив раненых и поручив их заботам своих помощников, Маренн сразу же отправилась на Беркаерштрассе доложить о прибытии.

Но Шелленберга на месте не оказалось. Отсутствовал и его личный адъютант Ральф фон Фелькерзам. В канцелярии бригадефюрера ей не передали никаких приказаний.

Недоумевая, Маренн направилась в свой кабинет и оттуда позвонила Науйоксу. Дежурный офицер ответил, что штандартенфюрер уехал из своей резиденции еще с обеда. Маренн уже сожалела, что приехала на Беркаерштрассе. По-видимому, никакой срочности здесь не предвиделось. Тогда с чем связана телеграмма Роммелю?