Месть Танатоса - Михель Гавен

Она была героиней его юношеских снов. Издалека, стараясь остаться незамеченным, он наблюдал за ней. Он испытал обжигающую болью ревность и тревогу, узнав, что ради простого английского художника, бывшего лейтенанта, изувеченного войной, принцесса Мария оставила прежнюю жизнь.

Вскоре после окончания Первой мировой войны Анри уехал на службу в Алжир. Он не знал, как сложилась ее судьба. Он не знал, что лейтенант умер, что у нее родился сын. Он не знал, что она бросила не только Маршала и «райскую» обеспеченную жизнь. Он не знал, что «Марианна» оставила Францию…

В колониях он быстро дослужился до высокого звания. Он познал любовь красивых женщин и пленительную сладость страстных ночей. Он не надеялся на новую встречу со своей тайной любовью, и все же мечтал о ней. Он хотел, чтобы Мари увидела его героем, украшенным наградами, истерзанным едва зажившими ранами, сильным, непобедимым и преданным ей.

Он усыпал пол в ее спальне ее любимыми белыми розами. Их нежный запах пробуждал ее ото сна. Она собирала их в охапку, спускалась к фонтану и купала цветы в воде. Белые розы дышали в кристальной чистоте воды, шевелили темно-зелеными листьями, качали белокурыми головками, струились тонкими стеблями по волнующейся ряби. Из окна гостиной он видел, как она целовала цветы, которые он ей подарил.

Белые розы Эдема — розы несмелой надежды на возвращение в рай. Он называл ее «моя голубка» и на жемчужно-белой постели с нежностью целовал ее «голубиную грудь». Он предложил ей стать его женой. Он подарил ей кольцо с африканским бриллиантом и обещал называть ее детей своими детьми.

Тогда к Маренн только что пришла слава ученого, она защитила диссертацию у Фрейда — труды многих лет, наконец-то оплатились сполна. Она надеялась, что удачно сложившаяся карьера дополнится счастьем в личной жизни. Она считала встречу с Анри судьбоносной. В то время ей казалось, что с ним к ней возвращается потерянная Франция, утраченные радость и покой.

Она не ошиблась: их встреча действительно оказалась судьбоносной. Но принесла она с собой совсем иное предначертание — не то, которое ожидалось.

В ночь накануне свадьбы граф Анри де Трай проиграл в карты почти все свое состояние. И когда уже не оставалось ничего, на что можно было бы ставить, он поставил на кон свою любовь. Он поставил на на карту принцессу Мари Бонапарт и… выиграл. Всё выиграл назад. Только ее проиграл…

Та ночь была дождливой и бессонной. Маренн ждала его в Версале. Она уже знала обо всем, что произошло. Она знала, что час тому назад Анри де Трай застрелил на дуэли офицера, который вызвал его на поединок, заступившись за ее честь. Когда граф вошел, она молча вернула ему кольцо. Он не посмел ни поцеловать ее руки, ни коснуться ее волос. Слепящие мечты умерли. Розы осыпались в сточной канаве грязно-черными лепестками, утонув в потоке нечистот.

Маренн сама отреклась от него. И снова, как это уже было с ней однажды, отреклась от обманувшего рая, от рассыпавшихся в прах надежд. А ночь, казалось, кричала: догони ее, догони. Но граф не шевельнулся. Он понимал, что ничего исправить уже нельзя.

Взяв детей за руки, Маренн ушла. Ее черное платье-тюльпан, подарок Шанель к грядущей свадьбе, скользнув по ступеням, растаяло в дождливой мгле.

Ранним осенним утром накануне годовщины победы в Первой мировой войне с вокзала Аустерлиц в Париже поезд шел на Берлин. Она взяла билеты. Ей было все равно, куда ехать. Через Берлин она рассчитывала вернуться в Вену. Ей хотелось поскорее бросить этот город, отвергнувший ее во второй раз… Она ехала в Берлин на несколько дней… Всего на несколько дней…

Когда-то Анри де Трай говорил ей о розовых рассветах на Леванте и о закатах, пурпурных, как мантии королей, о солнечных рощах, где по стволам тропических деревьев стекает душистая смола, где светятся жемчужины в прозрачной воде у базальтовых скал…

Шанель тогда не сочувствовала ей — про себя она радовалась, и Маренн это знала. Она знала, что разлука с Генри и горькая ревность сковали льдом на долгие годы все существо Коко — только она не признавалась никогда.

Но одна из немногих, знавших достаточно близко на рижскую портниху, Маренн догадывалась о тайной правде Габриель, сотканной из меланхолии и мрачного отчаяния. Она никогда не считала своей виной, что, встретив Генри Мэгона, бывшего до войны любовником Коко, она полюбила его, и он ответил ей взаимностью, а тем самым она разбила чье-то сердце.

Если бы чувства Мэгона к Шанель несли в себе иное, кроме дружеской поддержки, участия и необременительных сексуальных отношений, от которых он с легкостью отказался, благо мог найти замену и без Маренн, то встреча его с приемной дочерью генерала Фоша вряд ли вылилась бы для него в роман.

А вот теперь, осенью сорок второго года, Коко Шанель появилась в Берлине, чтобы — ни много ни мало — убедить шефа германской разведки Вальтера Шелленберга отправить ее посланницей Третьего рейха к британскому премьеру Черчиллю с предложением о переговорах. Что ж, фантазии Коко всегда было не занимать — не зря она создала столько прекрасных, неповторимых платьев! По чтобы из дома моделей сразу в разведку — здесь надо иметь размах!

Через одного из своих высокопоставленных немецких любовников в Париже Шанель все же вышла на руководителя Шестого управления и, намереваясь предложить придуманный план операции… добилась аудиенции у Шелленберга в Гедесберге.

Когда Коко прибыла в загородную резиденцию Шестого управления СД, Маренн находилась гам. Вальтер Шелленберг не скрыл от нее, кого ожидает в гости, и предложил принять участие в разговоре. Но Маренн так и не решила для себя, стоит ли ей видеться с Шанель. И не только из соображений безопасности.

Шелленберг принимал знаменитую француженку в гостиной. Пока шла беседа, Маренн в спальне занималась с его пятилетним сыном Клаусом — фрау Ильзе отпустила того на вечер повидаться с отцом. Но даже против воли ее неодолимо влекло вниз — посмотреть, какой стала теперь Коко, зачем она приехала.

Не собираясь спускаться, Маренн подошла к двери, ведущей на лестницу, и тихонько приоткрыла ее — только взглянуть. Только разок взглянуть на Коко. И тут она услышала!

Одно стало ясно ей сразу: Шанель не переменилась с годами. Она выступала ярко, вполне в своем репертуаре. Вальтер разговаривал с Шанель по французски — он свободно владел несколькими языками, — и намерения Коко не оставляли Маренн сомнений: она явно увлеклась молодым шефом разведки и флиртовала, стараясь соблазнить его. Так вот оно: новее не ради секретной миссии и своей тоски по шпионской славе приехала в Гедесберг Коко Шанель! Она прослышала о молодости Шелленберга и решила еще раз испытать на нем свои чары, доказывая самой себе, что женщины во Франции никогда не стареют.

Маренн знала, что Коко старше ее почти на двадцать лет, но так же хорошо ей было известно из прошлого, что обаянию парижской портнихи, когда га хотела, противостоять не смог не один мужчина, на которого Коко обращала внимание. Она из тех дам, у которых возраста не замечается, и Маренн вдруг испугалась.

Не отдавая себе отчета, она открыла дверь и вышла на лестницу. Услышав ее шаги, Вальтер Шелленберг поднял голову. Потом, немного удивленный, прервал беседу с Коко, встал и подошел к лестнице, предлагая Маренн спуститься.

Не ожидавшая появления третьего лица, Коко с удивлением обернулась и… обмерла. Ей больше не требовалось разъяснений, кого имела в виду так озадачившая ее своим визитом фрау Ильзе, жалуясь на неверность своего мужа. Ей не требовалось разъяснений, кто властвовал в сердце Шелленберга: если эта женщина снова встретилась ей, то можно не сомневаться — она властвовала.

— Здравствуй, Габриэль, — поздоровалась Маренн с давней знакомой, спускаясь в гостиную. — Вот так встреча! Ты не в Париже? Какими судьбами?

Вид давней соперницы, с которой, как надеялась Шанель, она рассталась навсегда, до конца жизни, — к тому же одетой в черный мундир СС, — потряс знаменитую француженку. На мгновение потеряв самообладание, Коко пролепетала:

— Мари… Где ты была все это время, Мари? Анри так искал тебя…

— И быстро женился, — сухо улыбнулась ей Маренн, давая понять, что она вполне в курсе.

— Но он любил тебя… — все же попыталась парировать Шанель, тонкая сигарета в элегантном мундштуке, которую она держала между пальцами, дрожала.

— Я никогда не прощу его, — неожиданно резко прервала ее Маренн и уже ровнее, любезнее обратилась к Вальтеру: — Я не намерена Вам мешать. Поеду прогуляюсь…

— Разве… — он хотел спросить, разве ей не интересно поболтать с подругой юности, но пренебрежительный тон Маренн, совсем не свойственный ей обычно, и полный холодной ярости взгляд потемневших глаз сразу объяснили ему: Шанель не из тех, кому следует знать истину.