(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

виски на пол, и так оно, скорее всего, и было, просто пролили его в строго определенном направлении.

Константиныч плюхнулся в массивное кожаное кресло и расправил костюм. На руках в свете настольной лампы блеснула армбандура – одна из примерно десятка в его коллекции.

– Я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего, – он жестом пригласил Марину усесться в кресло напротив.

– Ничего, кроме волнующей меня темы. – Марина медленно приземлилась на стул. – Я так устала, Константиныч…

– Я тоже. Скорее бы конец года.

– Скорее бы.

Помолчали. Секретарша Марина впорхнула с кофе в фарфоровых чашках и, молча поставив их ровно напротив друг друга, скрылась за дверью.

– То есть ты нашел другую помощницу-Марину, но более способную?

– Не ревнуй, – усмехнулся Константиныч.

Против воли Марина улыбнулась. Оглядела кабинет. На противоположной от карты стене, чуть ниже картины с колокольней, на крючках плашмя лежал пулемет. Такой, как в фильмах про войну из Марининого детства: похожий на флейту ствол со сложенными сошками тянулся вдоль полок, упирался в магазин-барабан и пистолетную рукоятку, которая плавным изгибом врезалась в деревянный приклад. Штука выглядела солидно и жутковато. В том смысле, что жутко было представить, сколько она могла стоить.

Марина вопросительно перевела взгляд на Константиныча.

– Что? А, это? – Он разблокировал айфон в черно-золотом чехле и, поводив пальцем, показал Марине. Вот Константиныч у костра, в черной каске (пузо выпирает из формы), вот он же – в неглубоком окопе, с другим солдатом в зеленой униформе, в котором Марина признала отдаленно знакомого районного прокурора. Вот он с пулеметом – отвернулся от прицела, улыбается в камеру. – Ну скучно мне стало, Марин. Ничего не происходит, всё само крутится-вертится, бумажки, нервы тут с этими Навальными… Вот ребята из Главного следственного пригласили на мероприятие, ну и я такой – а чего бы и нет? – Он повернул экран к себе, стал просматривать галерею. – О, тут еще видео есть, показать?

На видео Константиныч с прокурором округа горлопанили песню, из всех слов которого Марина разобрала только «Рейн».

– Так что вот. – Он положил телефон перед собой.

– А вот тут, – Марина кивнула на пулемет, – зачем?

– Завтра с утра опять поеду, – Константиныч опустился обратно в кресло, – надо же развеяться после Хозяйкиных совещаний. Она знаешь чего устроила?

Марина приподняла бровь.

– Что, опять у нее опоздуны и чего заседания откладываете?

– Не-е-ет, – Константиныч махнул рукой. – Это фигня, Марин, это прошлогоднее. Она теперь, наоборот, вся на взводе. Сейсмическая активность повысилась, хе-хе. М-да. Ходит по кабинету и вот так, – он стукнул кулаком по столу, так, что обе чашки кофе звякнули, – хреначит. Говорит: чего показатели упали так у нас?

– У нас – это у кого? – не поняла Марина. – В Мосгоре?

– Вообще. Типа, слишком много дел возвращают. Надо лучше работать, надо меньше разборок с прокурорскими. И со следствием тоже.

Марина закатила глаза.

– Ну, вот, – развел руками Константиныч, потянувшись к стоявшей на краю стола жестяной фляжке – покрашенной в грязно-зеленый цвет, под войну, – такие у нас теперь порядки. Кстати, по тебе тоже поднимали вопросик.

Марина не заметила, как выпрямилась и опустила на блюдце уже поднятую чашку с кофе.

– Это из-за газеты? Что пуговицу потеряла?

Константиныч, кряхтя, потянулся за ежедневником, пролистнул несколько страниц, шмыгнул носом и опустил палец на страницу.

– Ну вот тут показатели отмененных приговоров… У тебя были проблемы с апелляцией?

– У меня за последний год ни одного приговора не отменили, – пробормотала Марина. – И по резонансным делам тоже. Вот тот адвокат, которого возили по ступенькам отделения лицом, когда…

– Это тот, который наделал себе синяков, а потом выставил себя жертвой режима? – усмехнулся Константиныч. – Ну да. Но что-то отменяли, ниче не поделаешь, записано. Вот на апелляции какому-то хрену два года колонии накинули.

– Мне принесли дело о наркоте с секретным свидетелем и никаких больше доказательств. Что я должна была делать? – воскликнула Марина. – Я теперь должна отвечать за то, что следствие недоработало?

– Марин, не кричи, ну что ты как маленькая, – брови Константиныча собрались в складку. – Я всего лишь передаю, что говорилось, и по отдельным делам. Я-то тут при чем? Но раз уж зашла речь, – он допил разбавленный кофе из чашки и посмотрел прямо на Марину – взгляд был мутный, – ну ты чего, не знаешь, как дела по 228-й работают? Да у них там конвейер.

– Я федеральный судья, а не продавщица, – проворчала Марина. – У меня есть дело, я его решаю, а какой там конвейер…

Константиныч мрачно покачал головой.

– Смотри, Марин, еще либералкой заделаешься. Так, а вот это еще, – он сощурил подслеповатые глаза, – условное наказание Аюмовой. Гражданина в метро ножом пырнула. – Константиныч строго посмотрел на Марину.

– Статью о необходимой обороне никто не отменял.

– Ну, в общем, вот так. – Константиныч захлопнул блокнот и вернул на место, положил, правда, криво. – В конце года будут обсуждать твою кандидатуру на председателя Н-ского районного, но перспективы, конечно…

– Так что там с Егором?

Константиныч глубоко вздохнул, потом зажмурился и снова открыл глаза.

– Не стоило мне пить.

– Так выпил уже.

– Может, тебе тоже?

– Нет, спасибо.

– Ну в общем. – Константиныч поднялся с кресла, подошел к окну, отодвинул штору. В глаза ударил свет от фонаря прямо возле окна. – Ты говоришь, что не знала, что твой муж был в доле с теми квартирами. Которые предлагали по одной цене, а перепродавали по другой другим людям. Его напарник был в доле точно, насчет Егора там непонятки. Я тебе, – тут он обернулся и поднял ладонь, – верю, конечно, тут вопросов нет, но и ты мне поверь: тут никакого подтекста сначала не было.

– «Сначала»? – удивилась Марина.

– Да. Потом дело передали в Главное следственное по Москве. И вот там, – он вернулся в кресло, чем-то очень озадаченный, – вот там подтекст появился.

Марина прыснула, отвернулась, пытаясь удержать смех.

– А я уже на секунду поверила, что кто-то и правда пытался разобраться, что там на самом деле произошло.

Константиныч выразительно молчал.

– Это всё из-за театрального дела, да?

– Да. Хотят, чтобы ты вела это дело. Ну, и с понятным результатом.

– Директора посадить?

Константиныч вздохнул.

– Не только.

Марина замерла с открытым ртом.

– Ого. На Цитрина руки решили поднять? А Хозяйке это всё зачем? Он ее эстетическим чувствам не угодил?

– Не Хозяйке.

В комнате повисла тишина. Константиныч потянулся к фляге.

– А кому…

– Марин, пожалуйста, – остановил ее жестом ментор. – Давай остановимся на этом, и ты мне скажешь: да или нет.

Смешок вырвался у Марина как-то сам по себе.

– Подожди, давай проясним. То есть, свобода моего мужа