Проза и публицистика - Иннокентий Федоров-Омулевский

   Обыкновенно обкладывает каждую волость и писаря оброком р. в 200, и так накопляются тысячи. Все эти господа, несмотря на несущиеся жалобы из округов, пользуются, однако, постоянно милостями и наградами.

   Таких патриархальных порядков давно уже не видела губерния близ Лукоморья. Говорят, что было время, когда здесь сидела гроза взяточников, и даже память об этом начальнике звучит еще на Лукоморье.

   Ныне, наоборот, поощряется то, что прежде наказывалось. И кто только в этой трясине не пользуется милостями! Не говоря уже о ближайших советниках, поощрены и секретари, и столоначальники – все делятся благами. Мало того, недремлющее око помпадура отличает усердие даже и таких лиц, которые представляют из себя как бы посторонние приспособления к этой, очевидно, хорошо собранной машине. Таковы, например, трое городских голов, два врача и, наконец, архитектор. Значит, во всяком случае, все это люди достойные, ибо удостоились... Скажите же теперь по чистой совести: ну, не прав ли я? – не рай ли это навозный?

   Неужели вы не ликуете, читатель? Если так, то знайте вперед, что вам никогда не познать сладости истинного восторга и нет у вас, стало быть, ни на волос поэтической жилки! Но, быть может, до вас стороной дошли темные слухи, что помянутый помпадур руководится на практике известной пословицей: "рука руку моет"; что один из помянутых городских голов, награжденный медалью, не прослужил и года в своей должности; что местные исправники торчат больше в городе, при самом помпадуре, чем на своих местах; что там, в этом благословенном городе, лечат младенцев морфием от лихорадки и принимают перелом ноги за ревматизм, что, наконец, там же, на этой благополучной территории, падают иногда потолки у непрочно будто бы построенных зданий... да и мало ли еще какие могли дойти до вас слухи. В таком случае не верьте им, пожалуйста: помните, что ученые постарались и на солнце отыскать пятна, а злые, завистливые языки всегда готовы из белого сделать черное, даже с траурными каемками. Что касается меня, то я, открыв сей навозный рай и будучи поклонником Шиллера, мог только восторженно и вместе с тем безнадежно воскликнуть:

   – Kennst du das Land, wo die Citronen bluhen?

   "Безнадежно",– говорю, ибо злодей-корреспондент, полакомивший меня известием о названной территории, увы! не сообщил мне ее точного адреса. Поэтому я решился вот на что:

             Совершу я подвиг трудный –

             Я добьюсь-таки в свой век,

             Как зовут сей город чудный,

             Чудный город (имярек)?

             Брошу стих, литературу,

             Лишь бы в мой попасть мне рай,–

             И взмолюсь я помпадуру:

             "Дай мне должность! должность дай!

             Я не жажду блеску света,

             Гонор чужд моей груди:

             Ты исправником поэта

             В захолустье посади!"

   А как вы думаете, примет ли он меня на службу? С гордостью полагаю, что примет, ибо при своем навозном благополучии не может убояться встретить в моем лице непрошеного обличителя.

   А вот в захолустье г. Якутска, так там, надо полагать, далеко не все благополучно. Я вывожу это смелое заключение из следующего трагикурьезного факта, сообщаемого якутским корреспондентом в газету "Сибирь":

   "У нас теперь идет большая облава на корреспондента "СПб. Газеты". Достанется же ему, буде несчастного отыщут!"

   Поверите ли? – у меня просто дух замер, что называется, когда попались мне на глаза эти зловещие, ужасные строки. Ведь шутка сказать – облава! Кабан он или волк, что ли? Неужели же,– подумал я с невольным содроганием в собственном животе,– попадут, наконец, обыватели на след этой жертвы да так-таки кишки выпустят?! У меня после этого даже аппетит пропал на целые сутки; всю ночь в голове моей хаотически слагались и перепутывались какие-то беспорядочные звуки и созвучия, лишь перед самым рассветом получившие уже до некоторой степени приличный рифмованный облик. Я босиком соскочил с постели и отчаянно продекламировал:

             Рога трубят. Идет облава...

             Везде расставлены посты;

             Народ смиреннейшего нрава –

             Бегут на лыжах якуты.

             – Ату его!– кричит фискальство,

             Завидя жертвы бледный лик;

             Но инородцы – вот канальство! –

             Как на смех стали все в тупик.

             Они сперва предполагали,

             Что ловят зверя,– а теперь,

             Как чудо прессы увидали,

             Смекнули разом: нет, не зверь!

             Дикарь упрям; ничье нахальство

             Не сломит смысл его простой...

             И обозленное фискальство

             Ушло пристыженно домой.

   Теперь перенесемся на другое благодушное место, или в один, тоже не совсем благополучный уголок, именуемый селом Медведевским, Барнаульского округа. А побывать там следует, хотя бы только потому, что нас даже и не приглашали туда... во имя печати. Дело в том, что в этом селе неудержимо свирепствует некий священник Т – ов. Вот как выражается о нем местный корреспондент "Сибирской Газеты" (ох, уж эти мне корреспонденты! куда их только нелегкая не заносит!):

   "Солоно достанется здешнему населению от нашего "батюшки", проделки которого не мешало бы когда-нибудь вывести наружу".

   Рассказав далее, как этот неприлично ругающийся между прочим "батюшка" поссорился с церковным коморником из-за выеденного яйца и, будучи сам кругом виноват во всем, его же посадил самоуправно в каталажку,– корреспондент продолжает:

   "Таким образом, ныне обязанность волостных старшин, при содействии современных "батюшек", принимающих на себя столь охотно полицейские обязанности, много облегчена".

   Замечание совершенно справедливое. Все в своем роде Вулюбаши, Вулюбаши и Булюбаши... О, как их много развелось теперь у нас! Но последуем далее, ибо это только еще цветочки, а ягодки впереди.

   "Пользуясь покровительством, священник Т – ов постоянно подкапывается под свою братию в случае, если он не находит со стороны ее поддержки для своих проделок. Стоит только такому человеку заслужить нерасположение "батюшки", как на него посыплются неприятности, дерзкие выходки и всесильные доносы. Так недавно, по злобе на помощника своего, священника Г – нтова, Т – ов добился того, что последнему воспрещено служение. Г – нтов, обремененный большой семьей из шести малолетних детей, самого себя и беременной жены, лишился насущного пропитания. Все обиженные Т – овым лица, на свои жалобы о притеснениях, обирательстве и противозаконных поступках, не получают удовлетворения, а потому остался один выход – прибегнуть к печати, и тут обратим внимание общества и начальства на этого человека, который свои личные интересы преследует на счет мирских уж очень бесцеремонно. Эти личные интересы преследуются на счет живых и мертвых взиманием за требы баснословных сумм. Так, за отпевание Т – ов берет быка или лошадь, по собственному выбору, а за венчание браков и выдачу метрических сведений, безразлично, взимает от 50 до 100 р., пользуясь в то же время и ругой {Руга – плата хлебом от прихожан.} от прихожан".

   Любопытно знать, не тот ли это г-н Т – ов, который недавно отличался в Барнауле и которого просили устранить прихожане, – тот именно Т – ов, который отличался кляузами, надоел начальству, был виновником смерти учителя духовного училища и, наконец, претендовал на место попечительницы? Если это он же самый (не посчастливилось ли Барнаульскому округу, однако, иметь двух Т – овых?), то является вопрос, за что на несчастное село обрушилось это перемещение и насколько жители его в силах будут защитить себя от лица, которое и в городе причиняло немало хлопот?

   Впрочем, я не мастер говорить прозой:

             Пастырь паству обирающий,

             Пастырь сан свой унижающий

             Неприличной руготней;

             Доносящий, брата губящий,

             Больше храма деньги любящий,–

                       Грех-то, батюшка, какой!

             Кулаку подобясь тертому,

             И живому вы, и мертвому

             Лишь сказались тяготой: