Отец Пепла - Илья Олегович Крымов

Легионеры сцепились друг с другом в жестокой битве, рёв и хлопки наполнили чашу амфитеатра. Когда равновесие между драконьей и человеческой стороной их природы нарушилось, перерождённые стали намного ближе к змеям неба и кипящий гнев обуял умы. Драконы — территориальные создания, они всегда жаждут утвердить своё первенство и изгнать, либо истребить всех сородичей вокруг. Битва на арене должна была послужить нескольким целям: скорее помочь перерождённым освоиться в новых телах, и выстроить иерархию. Пускай все они теперь являлись полубогами, но субординация не могла просто исчезнуть.

Туарэй следил за побоищем с улыбкой, он видел будущих центурионов и деканов своего маленького, но могучего войска, уже выбрал будущего доргонифера и префекта сагиттариев, осталось определить лишь две главнейшие позиции: центуриона-примипила и легата.

Разделяя общую природу, полубоги находились на одном уровне могущества и, хотя они наносили друг другу ужасающие раны, убить не могли. Сломанные руки, порванные крылья, вспоротые животы, — всё исцелялось благодаря божественной крови Туарэя. Тем не менее, вертикаль выстраивалась, одни легионеры выбывали из битвы, получив слишком тяжёлые раны, другие продолжали сражаться, несмотря ни на что. Наконец, остались двое: Фуриус и Атмос Брахилы, братья, потомки имперского легата, уведшего легион Ильдия в горы. Атмос получил кровь хелльматвёрма, превратился в громадное уродливое нечто с двумя парами рук и страшными когтями-клинками, его челюсти могли дробить гранит, а броня была одной из самых прочных среди драконьего племени. Фуриуса выбрала кровь кавгахмора, и он сражался в плаще из живого огня, совсем не такой огромный и защищённый, однако, бесконечно свирепый и решительный. Они осыпали друг друга ударами, которые убили бы любое другое существо, разбрызгивали кипящую кровь, падали, но снова поднимались, пока, наконец, Атмос не измотался. Старший брат вскинул руки, одна из которых была сломана и огласил амфитеатр победоносным рёвом.

Туарэй потянулся к умам детей и вернул баланс между драконьим и человеческим началами.

— Фуриус Брахил принимает титул легата! — прогремел он торжественно. — Атмос Брахил — примипила! Центурион Второй центурии: Маркос Гах! Центурион Третьей центурии: Гай Борха! Центурион Четвёртой центурии: Радом Долох! Центурион Пятой центурии: Титус Парка! Префект сагиттариев: Квинтус Бракк!

Покинув трон, бог слетел с императорской ложи и оказался среди легионеров, которые поспешили опуститься на одно колено.

— Вы славно бились, но ни один не смог подняться в воздух или выдохнуть пламя. Прежде чем вы станете истинными драконами, этот огрех придётся исправить. Ступайте в горы, ищите уголь, серу, селитру, нефть, всё, что даст вам жар для подъёма! Чутьё подскажет, что нужно есть, и те из вас, кто наделён крыльями, обязаны вернуться к этому месту по небу, иначе я не желаю видеть их больше никогда! А теперь прочь!

Легионеры, с хлопками преодолевая барьер звука, бросились наружу из амфитеатра.

— Жрица, — Туарэй потянулся к разуму Самшит, — уведи всех смертных, когда я начну работу, здесь станет слишком жарко.

— Исполняю, мой бог.

Постепенно трибуны очистились, золотая чаша с кровью переместилась из центра и зависла над императорской ложей.

Туарэй взмыл ввысь и полетел над Пепельным долом, следя за тем, как быстро легионеры карабкались на склоны вулканов, как покидали свой дом.

Вскоре он нашёл остов гномского боевого вагона, нырнул к земле, схватил эту гору потемневшего искорёженного металла и одним движением руки отправил её в небеса. Перелетев по высокой дуге, остов рухнул внутрь амфитеатра, издали донеслось гремящее эхо. Вскоре Туарэй нашёл останки второй машины, к ним были привязаны души сгоревшего экипажа, которые бог изгнал, прежде чем швырнуть остов. Третий вагон напоминал распустившийся уродливый цветок металла.

«Разрыв котла,» — определил голос в голове, — «ужасная, хоть и мгновенная смерть».

Туарэй летал над долиной, над местами битв, там, где гномы и люди ложились в землю вместе с экипировкой. Многое выжившие забрали с собой, что-то присвоили потом легионеры, но осталось достаточно. Лучшее в мире оружие и доспехи поднималось из земли вместе с останками бывших хозяев, и летело за богом.

— Обагрено кровью, значит, — свято. В этом оружии есть дух войны, оно полно сожалений, боли и страха, но было создано для побед и славы. Оно жаждет перерождения и получит его.

Когда он решил, что собрал достаточно, полетел обратно к амфитеатру и сбросил всё на арене, где валялись в ужасном виде три огромных, некогда грозных машины.

— Да начнётся работа.

Доргонмаур запел, его волнистое лезвие раскалилось и исторгло поток света и жара, плавя металл. За считаные минуты арена превратилась в озеро расплавленного железа, прекрасное и безликое, переваривающее души и память того, чем было раньше. Отставив копьё, Туарэй погрузил руки в металл, ощутил его теплоту и податливость, потянул, поднял, стал формировать и уплотнять, пока не создал большую наковальню себе под стать. Придав ей окончательную форму, бог медленно вытянул жар и приказал наковальне больше не плавиться. Следующий кусок расплава был намного меньше, он лёг на наковальню и стал мяться под ударами божественного кулака, звон наполнил гигантскую каменную чашу.

Он уже давно не ковал, и, взявшись за дело, осознал, в каком удовольствии отказывал себе столько времени. Кусок металла был разделён на три, вытянут в длинные прутья, которые оказались переплетены подобно девичьей косе, и, под ударами кулака смяты обратно в один кусок. Так повторялось из раза в раз, разделение, переплетение, соединение, слой к слою, пока бог не решил, что достаточно и не стал придавать заготовке форму боевого топора. Заточив лезвие собственными когтями и окунув раскалённое оружие в драконью кровь, Туарэй придирчиво осмотрел работу. Крученные обводы придавали топору странный вид чего-то, порождённого нечеловеческим разумом. Таковым он и был по сути своей, — изделием бога; сплошной тёмно-серый металл со сверкающим полумесяцем лезвия, протравленный кровью. Лёгким взмахом, Туарэй отсёк от наковальни лоскуток тоньше волоса, а на топоре не осталось и царапины.

— Твоё имя Ошрэй, — решил бог, вдыхая в оружие спящую душу.

Топор взлетел и завис высоко в воздухе, а бог взял расплава для создания меча.

Он ковал часами напролёт, не чувствуя усталости, не отвлекаясь на суету смертных за пределами амфитеатра. Топоры, мечи, ятаганы, скимитары, копья, алебарды, протазаны, булавы, шестопёры, получали свои имена и души, десятками повисая над озером металла. Каждого из своих легионеров Туарэй знал, словно всю его жизнь, каждому ковал инструмент по руке, не заботясь о единообразии. Его легион не будет сражаться в строю.

Кроме оружия он изготовил пять сигнумов — высоких железных пик с укреплёнными на них золочёнными табличками, где были выбиты номера центурий, а также один единственный доргонис, — шест с навершием в виде раскинувшего крылья дракона, древко которого было украшено тремя большими красными очами. На том расплавленное железо вышло, работа закончилась.

«Жрица, пророк, придите, и пусть смертные придут тоже. Наши воины уже спешат назад».

Они появились вскоре и обошли арену с разных сторон, ступив на ложу. Следом появлялись и последователи вместе с детьми Пепельного дола.

— Сколько дней я ковал? — спросил Туарэй.

— Пять дней и четыре ночи, мой бог, — подсказал Хиас.

— Стало быть, сегодня… четвёртый день фебура месяца? Как быстро летит время.

На трибунах воцарилось оживление, когда в небе появился крылатый силуэт.

— Мы встретились в старом амфитеатре, жрица, — сонно сказал Туарэй, следя за полётом перерождённого, — а в новом у нас появились дети. Мне кажется, вместе с тобой в мою жизнь пришла некоторая… театральность.

Самшит не сразу осознала, что было сказано.

— Мой бог изволил… шутить? — спросила она голосом,