Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов

из уголовного розыска. Потребуется, пусть выходят на самого Максинова, это единственный путь защиты и спасения. Рисковый, но единственный… Надев шинель и фуражку, не теряя ни секунды, Каримов поторопился из райотдела.

Завернувшая было зима отпустила. И тут же разверзлась грязь, пронизывающий ветер жёг лицо. Однако свежий воздух взбодрил. Каримов почти бежал, низко согнувшись, борясь с ветром. Улицы пусты. Люди будто вымерли и собак не видать. Мерзкая погода убивала желание шастать без особой нужды. Издали Каримов всмотрелся в серое обветшалое здание. «Так Брякин и не расстарался с ремонтом, – мелькнула дрянная мысль совсем не к месту. – Болтлив этот Брякин. Всё вылечить обещался, а ничего не сделал. Теперь твердит: „режь“, а под нож уже поздно. Если язва, так кромсать полжелудка придётся, а куда с полжелудком, погонят из милиции… А, чёрт! О чём я думаю? Хан очухался! Вот новость так новость! Неужели уцелеет и выкарабкается эта гадина!..»

Его насторожили люди, суетившиеся у больницы. Брякин, самый приметный, на крыльце в одном белом халате без обычной своей нелепой шапочки. Волосы на его голове развевались от ветра, он размахивал руками, что-то кричал. Вокруг него бегала старушка, пыталась накинуть на главврача пальто. В тёмном одеянии чернел как-то особнячком, низенький, в шляпе. И руки в карманах длинного пальто. Это Усыкин. «Никак не свалит его туберкулёз. А ведь давно болен. Все знают, а скрывают. Тоже боится, что погонят из органов, как ляжет лечиться… – Каримов даже позлорадствовал мысли, объединившей его с ненавистным человеком. – Сегодня чекист опередил, раньше к Хану поспел…»

А со ступенек крыльца, вывернувшись из-за толстой спины Брякина, бросилась к нему жена Хансултанова, чуть не упала, Каримов едва успел её подхватить.

– Умер наш Хайса! – разрыдалась ему в шинель, – Равиль, Равиль, на тебя вся надежда! Он просил позаботиться о Маратике.

В чём нашей жизни смысл?

В эту таинственную дверь нас пускают поодиночке и каждый человек производит только один опыт, о котором никто не узнает.

М. Алданов

I

Бронзовая табличка по-прежнему украшала знакомую массивную дверь. И надпись, выгравированная на ней, та же. А что могло измениться за неделю? Конечно, ничего, но внутри у Данилы потеплело, и сердце ёкнуло, когда он схватился за знакомую бронзовую ручку: сколько информации с ним!.. Сейчас он вывалит на стол такое, что чубчик на голове невозмутимого Федонина встанет ёжиком!..

– Явился не запылился, – услышал он сзади иронический голос зонального. Яков Готляр с папироской у рта и кучей бумаг под мышкой насмешливо озирал его с ног до головы. – Как к милой на свидание! Я гляжу, ты прямо с поезда. Не терпится!

– С поезда… Если бы к себе поехал, сюда только завтра мог попасть… – замялся Данила. – А у меня материалы заключений.

– Ну-ну… – Готляр кашлянул, беря паузу. – Боброву-то не звонил из Питера?

– Да что вы! Там неоткуда.

– И он тебе?

– Что-нибудь случилось? – насторожился Ковшов, радости поубавилось.

– Ты вот, вьюноша, к следователю мчался, а мог бы сначала к зональному завернуть.

– Так я… ещё зайду…

– Дело-то вы закончите, и разойдутся ваши дорожки врозь, а зональный прокурор – это надолго.

Данила опустил портфель у ног, принялся растирать пальцы.

– Федонин вчера допоздна с Пендюрёвым возился. Новым делом его шеф пожаловал. Так что старшему следователю не до тебя. К обеду если появится, хорошо. А ты, Ковшов, загляни ко мне. Есть о чём потолковать.

Не удивляясь и не расспрашивая, Данила подхватил портфель и затопал за зональным, поскрипывающим лакированными импортными штиблетами гадючьего змеиного цвета. Готляр и без них был высок и строен, но в этих имел какой-то особый, прямо артистический шик, и женщины примечали.

– Тебя поздравить пора, – с места в карьер понесло зонального, лишь он уселся в уютное кресло за стол.

Данила примостился на краешек стула у двери, готовый выскочить если что, он всё ещё надеялся на скорое появление Федонина.

– Ты усаживайся, усаживайся поудобнее, – заметил его движение Готляр. – До обеда начальства не ожидается. Колосухин в УВД на совещании, а шеф приболел.

– Серьёзное что?

– Нам не докладывают. Мы люди маленькие, – вытянув ноги под столом так, что штиблеты высунули остроносые длинные носы, он закурил папироску. – Ну, рассказывай о вояже. Как, Эрмитаж не перенесли ещё?

Данила хмыкнул.

– Удалась поездка?

– Как сказать…

– Правильно, – теперь уже хмыкнул зональный. – Тайны следствия надо хранить. Только вот не получается у вас с Бобровым, – и он коротко хихикнул.

Данила, недоумевая, разглядывал ироничную мину на лице зонального.

– Вы с Бобровым заработали медальки на шеи и скрываете… Дырки-то хоть для внеочередных звёздочек просверлили, хитрецы деревенские?

Хихиканье его ядовитое, конечно, не предвещало ничего хорошего, хотя слова он подбирал вполне понятные.

В отличие от других Готляр в аппарате знал всё и, поговаривали, даже то, что ещё не случилось. Ему цены бы не было в соответствующем ведомстве, но и здесь Яков быстро дослужился до младшего советника юстиции. Он протянул областную газету «Волна»:

– Бери, бери. Накроешь, надеюсь, поляну. От Бобра-то не дождёшься…

Данила развернул газетку и увидел на третьей странице во всю полосу статью с впечатляющим снимком. На фото красовалась востроглазая журналистка, в руках её пластался белыми крыльями лебедь, безжизненная голова птицы покоилась у пигалицы на плече. Бросался в глаза заголовок: «За убийство лебедя в „Белый лебедь“».

– Бобёр-то скупил, наверное, весь тираж, – Яшка нещадно дымил папиросой. – По всему району расклеивает. Как же! Удачу схватил за хвост… Возьми, возьми, дарю на память.

Данила свернул газету, неловко сунул в карман. «Значит, арестовал всё-таки Бобров Гришина, – мелькнула мысль. – Перед отъездом бедолага ещё содержался в КПЗ и прокурор обещал подумать… Вот и подумал…»

– На милицейских делишках решили славу заработать? – ехидно усмехнулся зональный. – Ты не хмурься, не хмурься. Правильно делает Бобёр. Дело есть дело, дураком надо быть, чтобы не воспользоваться. Взбудоражили, так сказать, общественность. Привлекли внимание прессы к актуальным проблемам сохранения матушки-природы. Пушка раз стреляет. Получилось у вас. С десяток таких дел накидал – и в передовиках, а если, как вы, с газетой, то и в герои выскочите.

Данила зло жевал губы, но возразить было нечего. А Готляр не унимался, его словно проняло:

– Сколько ты у нас работаешь? Год, полтора? Большому кораблю – большое плавание. Кстати, чуть не запамятовал, ты точно в центр внимания залетел, сам Колосухин записку для тебя оставил в приёмной. Сбегай, возьми, а я тебе по секрету скажу: тобой обком заинтересовался. Видишь, что газетчики творят?

Данила не дослушал, подхватил портфель и двинулся