История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту - Игнас Джей Гельб

архиепископ направился к главному входу в сопровождении диакона и иподиакона, а перед ним несли распятие между зажженными свечами. Начиная от левого угла, доктор Борн двинулся по одной дорожке андреевского креста, обводя концом своего пастырского посоха буквы греческого алфавита на кучках пепла; затем, возвратившись к главному входу, повторил свой путь по другой дорожке, обводя на сей раз буквы латинского алфавита на кучках пепла. Эту любопытную церемонию интерпретируют и как символ единства западной и восточной церквей, и как поучение о началах христианства, и как пережиток действий римских авгуров, закладывающих планы строительства храма, и римских землемеров, оценивавших земли для налогового обложения».

Современный Ближний Восток полон мистической веры в силу письмен; она часто распространяется даже на неизвестную письменность. Из многих примеров мне хотелось бы привести один из моего собственного опыта. В 1935 году я посетил небольшую деревню Эмиргази в Центральной Анатолии, где лет за тридцать до того обнаружили несколько хеттских иероглифических надписей, которые затем передали в стамбульский музей. Расспросы показали, что никаких новых древностей с тех пор поблизости не находили, но даже если бы и нашли, как сказали мне местные жители, они ни за что не отдали бы их, потому что в прошлый раз, после того как хеттские надписи увезли, деревню посетила чума. О магической силе надписей на камне часто говорится в рассказах путешественников всего исламского мира. С мистической силой письма – иногда совершенно непостижимой, как у только что упомянутых хеттских иероглифических надписей, – сходно волшебное действие произнесенного слова. Существует «широко распространенный обычай использовать в магических обрядах и даже ритуальных и религиозных церемониях песнопения и заклинания, непонятные тем, кто их слышит, а иногда даже и тем, кто их произносит».

Письмо и речь – внешние символы нации. Именно по этой причине первой задачей завоевателя, желающего истребить народ, является уничтожение его письменных сокровищ. Так мы понимаем, почему Кортес, завоевав Мексику в 1520 году, приказал сжечь все ацтекские книги, которые могли бы напомнить коренному населению о его былой славе; почему испанская инквизиция, посылая евреев на костер, сжигала вместе с ними и Талмуд; почему современные нацисты, стремясь уничтожить идеологии, противоречащие их собственной, сжигали книги своих противников, и почему победившие союзники после Второй мировой войны приказали уничтожить всю литературу нацистского толка.

Глава 10

Будущее письменности

Исследуя, как происходит то или иное явление, трудно в то же время не задуматься почему. Поэтому вполне естественно, что при воссоздании истории нашей письменности снова и снова будет вставать следующий вопрос: почему письменность развивалась от одной стадии к другой? Ответить на этот вопрос в целом довольно просто: письменность переходит с одной стадии на другую, потому что в определенный момент новая система оказывается более соответствующей местным потребностям, нежели та, что использовалась прежде. Другими словами, цель эволюции – совершенствование, и письменность в процессе развития от стадии к стадии неуклонно продвигается к тому, чтобы стать идеальным средством человеческой коммуникации. Но действительно ли письменность прогрессирует? Можем ли мы считать установленным, что любая новая система письма, как правило, лучше предыдущей? Прежде чем попытаться конкретно ответить на эти вопросы, рассмотрим сначала некоторые относящиеся сюда примеры из истории письменности.

Сравнивая западносемитскую систему письма с египетской иероглифической, из которой она развилась, легко заметить, что западносемитская система проще египетской. Конечно, невозможно оспорить тот факт, что небольшое число семитских знаков от 22 до 37 легче выучить и быстрее писать, чем множество сотен знаков египетской системы. Кроме того, нельзя не согласиться, что введение гласных знаков в греческое письмо сделало эту систему еще точнее, чем ее предшественник, западносемитское письмо, для которого характерно отсутствие обозначения гласных. Но может ли в таком случае западносемитское письмо считаться лучше египетского, а греческое – лучше западносемитского? Что касается сравнения египетского письма с семитским, можно указать некоторые свойства египетского, которых нет в семитской системе, например выразительность рисуночных знаков. Так, например, рисунок вазы в египетской системе может не просто обозначать слово «ваза», но может быть выполнен таким образом, который позволяет представить ее подразумеваемый размер и форму; в семитской системе слово «ваза» будет написано с помощью фонетических слоговых знаков, а любая дополнительная информация может быть выражена только дополнительными слоговыми знаками. Что касается сравнения семитской системы с греческой, то здесь можно было бы сослаться на то, что семитское письмо прекрасно обходится без указания гласных и поэтому значительно быстрее и короче греческого или любых других систем, использующих знаки для гласных звуков. А что сказать о тех специалистах и неспециалистах, которые считают китайскую письменность лучшей в мире и даже не желают слышать о том, чтобы заменить китайское словесно-слоговое письмо буквенной системой? Как относиться к восторженным похвалам слоговой письменности, которая, словно лесной пожар, охватила индейцев чероки, потому что им удавалось выполнить нелегкую задачу по овладению новой системой всего за один день, а не за четыре года, которые требовались для освоения английского письма? Как расценивать тот поверхностный вывод, что арабская письменность превосходит латинскую, потому что пожилые турки, использующие арабский алфавит для своего языка, пишут под диктовку намного быстрее своих молодых соотечественников, использующих новый латинский алфавит?

Итак, мы видим, каким тонким вопросом является оценка качества и как легко сделать промах, если основываться в своих выводах на единичных наблюдениях и пренебрегать сравнением всех характеристик, присущих тому или иному явлению. Семитское письмо действительно легче выучить, и писать на нем быстрее, чем египетскими иероглифами, но при этом египетское рисуночное письмо может быть более выразительным, чем семитские системы, но, безусловно, эти два свойства стоят не на равных в зависимости от точки зрения. Какова относительная ценность такого письма, как египетское – красивое и выразительное, – если оно остается полной тайной для подавляющего большинства населения по причине сложности и запутанности своей системы? То же, и в еще большей степени, справедливо и для китайской системы – пожалуй, самой сложной в мире для овладения. Годы и годы нужно потратить на учебу, прежде чем попытаться прочесть даже простейшую классику. Конечно, это правда, что китайская письменность неплохо удовлетворяет потребности эгоистичной бюрократической верхушки и что небольшой процент населения, умеющего читать и писать, может общаться друг с другом письменно, даже если говорит на непонятных друг другу диалектах. Но пытался ли кто-нибудь логически оценить эти кажущиеся преимущества китайской письменности в сравнении с ее огромными недостатками? Только эгоистичный и недалекий человек может защищать китайскую письменность за ее мнимые достоинства, не замечая, что из-за трудностей овладения китайской системой девяносто процентов