Страждущий веры (СИ) - Светлана Гольшанская

Эйтайни одарила меня снисходительной улыбкой, от которой захотелось взвыть и залезть на дерево. Я принялась ворошить дрова в костре, чтобы разжечь опавшее пламя посильнее. Брат перешёптывался с Эйтайни, они о чём-то хихикали, а я чувствовала себя изолированной от них и от всего мира. Никогда так остро не ощущала своё одиночество.

— Что за тайну ты хотел мне открыть? Помнишь, до того, как напали ненниры, — напомнила о себе я.

Раз меня разгадали, так и притворяться больше незачем. Хотелось, чтобы Вейас почувствовал моё отчуждение, сказал что-нибудь ласковое или хотя бы отвлёкся от сахарной принцесски.

— Сейчас не место и не время, — вымученно ответил брат. — К тому же мы не одни.

— Мы могли бы отойти за деревья.

— Поздно уже. О таких вещах надо на свежую голову разговаривать, — Вейас смотрел куда угодно, только не на меня. Его не уговорить — момент упущен. Жаль.

— Ложись-ка лучше спать — завтра предстоит долгий переход, — брат явно хотел избавиться от меня, чтобы продолжить миловаться с туатой. Что ж, не стану облегчать ему жизнь.

Я упрямо ворошила головешки, подкидывала хворост и даже пару завалящих дровишек нашла.

Вспомнились папа и нянюшка. Дома, когда Вейас меня бросал, я всегда могла выплакаться у них. А здесь нет никого, кто бы встал на мою сторону, поддержал и успокоил. Именно поэтому хотелось вернуться, а не из-за опасностей и тягот долгого пути. Я бы всё вынесла, если бы со мной был кто-то близкий.

— Тебе действительно стоит прилечь, — я вздрогнула, когда рука туаты легла мне на плечо. — Ты выглядишь измождённой.

Кожу на висках защекотало от мягкого прикосновения. Голова отяжелела. Я будто с высоты ухнула в тёмную бездну.

Лайсве плавно осела на землю и погрузилась в колдовской сон по воле туаты. Эйтайни шаловливо подмигнула и вернулась к костру. Вейас осторожно поднял сестру на руки.

— Не бойся, она не проснётся до утра, — обнадёжила туата.

Он отнёс Лайсве под навес и уложил на постель из еловых лапок, застеленную потрёпанным одеялом с десятком аккуратных пёстрых латок. Лайсве так тщательно за всем следила, даже когда в этом не было никакой необходимости. Вейас подложил сестре под голову сумку и поплотней укутал в дорожный плащ. В темноте едва удавалось различить черты её безмятежного во сне лица. Такая нежная, такая чистая, она не поймёт его чувств. Испугается, осудит. Он и сам себя осуждает. Это так больно — быть рядом и не мочь прикоснуться, высказать, что на сердце. Оттого Вейас и волочился за каждой встречной юбкой. Хотел забыться. Но после плотских утех неизбежно приходило осознание, что ему вовсе не это было нужно. А то, чего он действительно жаждет, никогда ему принадлежать не будет. Это мучило нестерпимо. Проклятье близнецов, кажется, так оно зовётся. Согрешившие любовники в следующей жизни рождаются близнецами, чтобы томиться от невозможных чувств. Только Вейас не верил в глупые предрассудки, да и вряд ли Лайсве даже в прошлой жизни могла сотворить что-то плохое, а вот он никчёмным был с самого рождения. Нет, он не станет тревожить её покой, не замарает об свои нечестивые помыслы. Надо как-то себя унять.

С трудом вырвавшись из пленительного созерцания, Вейас поцеловал сестру в лоб и вернулся к костру. Эйтайни уже заняла место Лайсве и так же, как сестра до этого, грела руки над пламенем.

— Ты можешь меня вылечить?

Туата перевела на него по-кошачьи прищуренный взгляд.

— Смотря от какой болезни и только за плату, — пожала она плечами. — Дар, полученный просто так, не ценится и работает плохо, но если ты отдашь мне что-то дорогое, то будешь помнить о нём всегда. Тогда мои чары проникнут в твою душу и будут действовать, пока ты не умрёшь.

Предупреждение о смерти очень обнадёживало. Надо знать, на что идёшь, особенно если собираешься прыгать в тёмный омут. Впрочем, ему не привыкать.

Вейас решительно протянул руку:

— Я болен любовью к собственной сестре. Если ты излечишь меня, я отдам всё, что попросишь.

Она придвинулась совсем близко. Обдало сладким цветочным ароматом. Он дурманил и кружил голову настолько, что даже смысл слов доходил с трудом:

— О, это коварная и опасная болезнь. Излечить её можно лишь другой любовью, — туата беззастенчиво забралась к Вейасу на колени и провела ногтем по его шее, оставляя длинную царапину, и приложилась к ней губами.

Сердце замерло, стало жарко несмотря на ночные заморозки. Острая боль пронзила тело, переросла в безумное желание. Туата оплела ногами спину Вейаса и зашептала завораживающим голосом.

— Отныне ты забудешь сестру. Любить будешь одну меня, дышать лишь мной. Моя воля станет твоей, мои желания твоими, мой народ твоим.

«Вейас», — зов Лайсве разрезал пелену наваждения, заставил одуматься. Прозрачной фигурой перед закрытыми глазами возник дорогой сердцу образ, печальные глаза и самая тёплая, самая искренняя улыбка. Он попытался вырваться, но было уже слишком поздно. Туата скрепила их договор поцелуем. Чертила пальцами на его лице колдовские знаки и заклинала:

— Отпусти её. Она уйдёт. Только я буду в твоём сердце, в твоих мыслях и даже в душе.

Он должен отпустить — так будет лучше для всех, особенно для неё. Вейас притянул к себе Эйтайни и поцеловал с неистовством клокотавшей в крови страсти. Но видел лишь, как светлый образ развеялся по ветру, истёрся без следа. Стало пьяняще легко и раздольно. Они упали на землю и любили друг друга до первых лучей солнца.

Я проснулась поздно. Давненько вот так не проваливалась в тёмный омут без тревожных сновидений. Даже не ворочалась с боку на бок и не просыпалась от лесных шорохов через каждые несколько часов. Крепкий сон освежил и прибавил сил. Я сладко потянулась и встала. Брата рядом не было. Припомнились вчерашние события, и сделалось не по себе.

Вейас нашёлся у затухшего костра. Дрых в обнимку с демонической мерзавкой, укутавшись плащом. Пахло от них лихорадочно-пьяными эмоциями, неправдоподобно счастливыми и удовлетворёнными. Если до этого и были сомнения насчёт того, зачем меня так грубо заставили уснуть, то сейчас они развеялись. Хотелось пнуть обоих ногой, но я не стала. Глупо это. Они только посмеются.

Стараясь не шуметь, я подобрала с земли котелок и направилась к ручью, что стекал с гор неподалёку. Пожухлые листья и трава, еловые и сосновые лапки — всё покрылось мохнатой бахромой изморози. Воду стянуло тонкой коркой льда. Утреннее солнце ещё не успело её растопить, пришлось сбивать палкой и ждать, пока поднявшаяся со дна муть осядет. Я вымыла котелок и набрала воды почище. Идти обратно не хотелось. Не зная зачем, я принялась ковырять мёрзлую землю и срезать жёсткие заскорузлые корешки, тщательно мыла их в ручье, пока руки не свело от холода.