Страждущий веры (СИ) - Светлана Гольшанская

— Ты вернулся за мной?

Руки закопались в лохматую гриву. Огненный зверь благостно заурчал и опустил передние лапы обратно на пол. Света от огненной шерсти было намного больше, чем от факела. Теперь я видела пол и стены на несколько саженей впереди. Как в своём давнем сне я взобралась зверю на спину. Он понёс меня стремительными скачками по петляющему тоннелю. Тугие мышцы перекатывались подо мной, взведённой тетивой натягивалась спина и выстреливала семиаршинным прыжком. От восторга перед его мощью и скоростью спирало дыхание.

— Больше я тебя не отпущу, слышишь? — возбуждённо выкрикнула я, совсем не соображая, что и кому говорю.

Зверь замер посреди огромного зала, сплошь изукрашенного искристыми самоцветами. По бокам рос лес из каменных колонн. Пол, где лежал мой зверь, покрывали мохнатые шкуры: медвежьи и волчьи. Я скатилась на них по плюшевому боку. Распласталась, чувствуя, как всё существо наполняет нега. Зверь навис надо мной, пристально заглядывая в глаза. Что нашло на меня, я и сама не знала. Разум отдалился в глубины сознания, тело действовало само. Я обняла зверя за шею и поцеловала мохнатую морду. Как же приятно: касаться его щекочущей шерсти, прижиматься теснее, почти сливаясь. Пламя перетекало в меня — я чувствовала его под кожей. Впервые в жизни чужое существо так щедро делилось со мной теплом и силой. Тело пленилось судорогами удовольствия. Я утопала в огненном море, от пяток до макушки, всеми свои чувствами и мыслями в нём. Больше меня не существовало — было лишь колыхающееся в беспрестанном танце пламя. Повсюду!

Увядшие лепестки опали и истлели. Я лежала посреди шкур нагая, ощущала пронзительный холод мокрой от пота кожей и сосущую пустоту внутри.

— Зверь! Зверь! — взывала я, но без толку.

Он исчез. Теперь, должно быть, навсегда.

Живот скрутило и начало распирать. Внутренности сжимались и рвались наружу. Вспышки непереносимой боли то повторялись через каждое мгновение, то затухали, и я погружалась в измученную полудрёму. И снова разрывалась на части. По ногам заструилось что-то вязкое, липкое. Стремящееся высвободиться от бремени тело разверзалось пополам. Оттуда из самой сердцевины на свет выбиралось нечто жуткое, беспроглядное.

Я лишилась чувств, а когда пришла в себя, уже полностью одетая лежала у костра, на котором кипел котёл. Похоже, у меня снова было видение. Ласковая ладонь провела по моей щеке. Вейас? Наверное, он очень переживал. Я повернула голову. Это был кто-то другой. Сгорбленный, ветхий и тёмный, будто сотканный из ночи. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что это та самая вёльва, которая помогла нам с братом изменить судьбу.

— Тяжёлая доля тебе выпала, деточка, — хрипела она, продолжая гладить мою щёку крючковатыми пальцами. — Хочешь, я всё обратно поменяю? Жених у тебя будет всем на загляденье — сильней и благородней вовек не сыскать. А уж как любить станет! Как ни одну женщину ещё мужчина не любил. Дети, достаток, гордость рода — всё, как ты хотела. Даже больше: молельни и приюты для сирот откроешь, пример другим покажешь — людям по всему Мидгарду жить легче станет.

Почему она такой доброй и жалостливой стала? И эти прикосновения… не старческие вовсе. Вёльва зачерпнула из котла полную чашу и протянула мне:

— Я сварила твою судьбу, выпей. Не бойся, теперь она будет слаще молодого вина.

Я послушно приняла чашу, повертела её, грея руки. Разглядывала. Будто живая внутри клубилась чёрная дымка. Вкрадчивый шёпот проникал в уши сладким ядом:

— Выпей! Будь с нами. С нами хорошо. Мы любим тебя.

Напевные слова завораживали. Я притянула чашу к губам. Голоса зашептали стремительней и яростней:

— Забудь о том, кого ищешь. Прими нашего бога. Сделай его их богом.

Из чашки высунулась тонкая щупальца и потянулась ко мне. Наваждение как рукой сняло. Не раздумывая, я отшвырнула зелье и подхватила лежавший рядом меч. Во время путешествия брат учил меня разным приёмам, а заодно тренировался сам — другого партнёра по спаррингу у него не было. Сейчас я была готова столкнуться с врагом лицом к лицу. Замахнулась на отступившую к костру тёмную вёльву. Неуловимым движением старуха выхватила клинок из складок собственной одежды. Как он там уместился? Парировала удар. Меч держала уверенно, словно и не старуха вовсе. Мы закружились в стремительном танце в такт музыки скрещивающихся клинков. Я сражалась с трудом, нанося самые сложные удары из своего арсенала. Вёльва отбивалась играючи. Да и не дралась всерьёз, совсем как подкупленные папой поединщики. Боялась меня задеть ненароком. Это сбивало с толку, бесило неимоверно. Коротким движением я отвела в сторону клинок противницы и бросилась наутёк. По петляющей между каменными сосульками тропе в кромешную тьму ещё одной галереи.

Не помню, сколько бежала без оглядки. Ноги не спотыкались, а стены будто сами расступались прочь с моей дороги. Сердце гудело, дыхание сбилось и вырывалось из груди сдавленными сипами. В лицо дохнуло прохладой, свежим воздухом. Это подстегнуло. Из последних сил я метнулась вперёд под бескрайний купол звёздного неба. Свобода! От радости не удержалась — запнулась за корягу и рухнула на твёрдую мёрзлую землю. Веки устало смежились.

Преследовательница коснулась меня. Ласково, не по-старушечьи, не по-женски вовсе — так по-хозяйски и вместе с тем отчаянно обнимают только влюблённые мужчины. Сильные, перевитые жгутами мышц руки баюкали меня, как ребёнка.

— Зачем ты бежишь от меня, родная? Зачем борешься? — жёсткий стальной голос заметно мягчился, был певуч и искренен, как никогда раньше. Я узнала его, даже не открывая глаз. Мой суженый из сна. Догнал всё-таки. — Оставь оружие, я не хочу сражаться, только не с тобой. Я люблю тебя. Мы сможем быть вместе всегда. Отчаяние и горе уйдут. Я дарую тебе вечную жизнь — только прими мою тьму.

Я рванулась, но его хватка оказалась слишком крепкой.

— Брат мой, Ветер, помоги! — мольба смешалась с надломленным стоном.

— Почему ты все время зовёшь его, родная? — суженый шептал всё так же ласково и печально. — Он не добр и не милостив. Он труслив, как забившийся в нору заяц. Он каждый раз бросает тебя. Это он посылает тебе невзгоды и страдания. Он убьёт тебя рано или поздно. Так почему ты отдаёшь своё сердце ему, а не мне?

— П-пожалуйста, отпусти, — еле выдавила из себя, хотя понимала, что суженый не послушает.

— Нет!

Он впился в мои губы поцелуем, вливая в мои уста тьму. Она спускалась по горлу и впивалась острыми пиками в самое сердце, бередила старые раны, возрождала тлен, о котором говорил Юле.