Учитель из Меджибожа - Григорий Полянкер

Не всегда, однако, сбываются мечты, особенно когда земля еще объята пламенем военного пожара и все вокруг грохочет, рушится…

Дивизию, с которой шел на запад Илья Френкис, перебросили на Балтику… Три дня и три ночи пробивались сквозь пургу эшелоны, спешившие на помощь наступающим армиям. Горько было на душе у Ильи: он отдалялся от дома. Но что поделаешь — война! Чем ближе к фронту, к Балтике, тем мягче становилась зима, стремительнее мокрые ветры. Снег, пожираемый суховеями, быстро таял, чернел на полях и в низинах.

Морозы спали, словно дремучие сосновые леса встали им на пути и сдерживали, заслонив дорогу к холодному мрачному морю.

Все больше давало себя чувствовать тяжелое дыхание неприветливого Балтийского моря с его нескончаемыми порывистыми ветрами и мокрыми снегопадами.

Небо над головой висело сплошной свинцовой пеленой, и непонятно было, откуда взялось в этой толще свинца столько влаги, лопатистые, тающие на лету снега, не успев еще лечь на землю, превращались в неприятное месиво.

Сыпал лохматый снег вперемешку с колючим надоедливым дождем. Промозглый, порывистый ветер пронизывал до костей.

Неустанно впереди ухала артиллерия. Завывали мины, а со стороны бескрайнего свинцового моря с короткими интервалами доносился реп корабельной артиллерии, и могучий снаряд, угодив в многоэтажный дом, превращал его в груду развалин.

Шли упорные бои за большой приморский город. Несмотря на бешеное сопротивление, враг откатывался все дальше туда, к берегу, цепляясь за каждую возвышенность, за каждую скалу.

На одной из разбитых станций эшелоны дивизии остановились, и прибывшие части быстро выгрузились.

Взгромоздив на машины и на свои плечи сложное армейское хозяйство, не передохнув, отправились туда, где гремел бой.

Подошедшая свежая дивизия с ходу вступила в бой. Надо было, не давая врагу передышки, мешая ему перегруппироваться, взять высоту, гнать его дальше, сбросить в море.

Шел жестокий кровопролитный бой.

Враг намеревался задержать наступающие части у крутой, очень укрепленной высоты. Ему помогала в этом сильно пересеченная холмистая местность.

Город за холмами захлебывался в пламени, в разрывах снарядов. Казалось, он со всех сторон объят неумолимым пожарищем и никакая сила его уже не спасет.

Два дня и две ночи шли беспрерывные бои за высоту, фашистские палачи, засевшие в траншеях и блиндажах, в дотах, зная, что их ждет, неистово оборонялись, люто бросались в яростные контратаки, шли по трупам своих солдат.

Однако это им не помогло. Настойчиво и упорно сражались бойцы, прижимали врага к побережью, окружали с трех сторон обреченный приморский город. Но на пути стояла проклятая высота. Фашисты здесь закрепились, зарыли в землю танки, пушки, минометы и вели с вершины бешеный огонь. Цепи наступающих залегли у подножья крутогора. Нельзя было головы поднять. Днем стояли в укрытиях, а с наступлением ночи медленно подбирались все ближе к вершине.

После двухдневных непрерывных боев врага выбили наконец из его укреплений слева и справа, и только в центре горы фашисты-смертники держались в ожидании подкрепления, подхода своих резервов.

На рассвете после могучей артподготовки, когда, казалось, все живое смято, снесено, стерто с лица земли, двинулись вперед атакующие цепи. После первого удара из своих окопов и траншей стали выползать очумелые от грохота, оглушенные, обезумевшие от ужаса фашисты с поднятыми руками и белыми тряпками в руках. Они орали на все лады, дрожа от ужаса и страха:

— Рус! Не стрелят! Капитуляция! Гитлер капут!..

Солдаты облегченно вздохнули, глядя на очумелых, дрожащих немцев, стоявших с поднятыми руками.

Казалось, вся высота от края до края притихла, прекратился огонь и в предрассветном тревожном безмолвии только лишь раздавалось гортанное:

— Капитуляция! Гитлер капут! — И мелькали в воздухе над головой белые тряпки, торчали поднятые вверх руки.

Но что это? Справа какие-то фанатики снова открыли сильный огонь из своих траншей. Оказалось, что не все сдались, не все они еще горланили: «Гитлер капут! Капитуляция!»

В ту сторону повернула цепь автоматчиков. Комполка приказал переводчику, старшему лейтенанту Илье Френкису, взять свой испытанный в боях рупор с усилителем, приблизиться к немцам, предложить немедленно сдаться в плен, иначе от них и следа не останется…

Цепь автоматчиков двинулась к вершине высоты, к траншее, откуда стреляли фашисты. А в центре шагал переводчик с рупором, словно глашатай.

— Немецкие солдаты! — загремел усиленный рупором голос полкового переводчика. — Прекратите безумное сопротивление! Вся ваша группировка полностью разгромлена. Последние очаги сопротивления сломлены. Вы напрасно губите свою жизнь. Немедленно сдайтесь в плен. Сотни ваших солдат и офицеров побросали оружие! Немецкие солдаты, в Германии вас ждут ваши жены и дети, отцы и матери! Палач народов Адольф Гитлер послал вас на верную гибель. Во имя чего сопротивляетесь? Немецкие солдаты, опомнитесь! Вам нечего умирать за маньяка Гитлера и его клику! Бросайте оружие! Прекратите кровопролитие, пока не поздно!

Все вокруг, казалось, вслушивалось в слова переводчика. Воцарилось на минуту безмолвие. Стрельба прекратилась. Из своих пор выползали немецкие солдаты, офицеры с поднятыми белыми платками, тряпками.

Сердце переводчика радовалось: его слова подействовали на многих фашистов. Все вокруг, казалось, затихло, спокойно становилось на высоте.

Он шагал в первой цепи, не опуская рупора. Пронизывающий ветер рвал полы его шинели, хлопал развязанными тесемками ушанки его лицо, обветренное и опаленное ветрами и морозами, глаза горели. Радовало то, что его призыв действует на противника. Он смело шел, расправив грудь, глядя опасности прямо в лицо и, не переставая, кричал:

— Немецкие солдаты, мы гарантируем вам жизнь! Каждый, кто сдастся в плен, кто бросит опозоренное оружие и придет к нам, получит свободу. Германия ждет! Посмотрите трезвыми глазами вот на эту высоту: сколько ваших солдат сложили свои головы. За что? Спасайте свою жизнь, пока не поздно! Сдавайтесь в плен!

Немцы в траншеях прислушивались к этому мужественному голосу, бросали оружие, выбираясь из траншей, дрожа от страха и нетерпения.

Илья был счастлив. Радовало не то, что фашисты будут спасены, а то, что сотни его боевых друзей останутся живы перед самой победой, легче будет пробиться к берегу.

С наблюдательного пункта, где стоял командир полка со своими ближайшими помощниками, высота была видна как на ладони. Он следил за цепью автоматчиков, которая вот-вот достигнет вершины. К нему доносился мощный голос переводчика, и командир восхищался смелостью и отвагой этого молодого скромного, веселого офицера, который шагал впереди с рупором, позабыв обо всех опасностях и страхах.

— Какой герой! Какой молодец наш Ильюша! — почувствовав, как горький ком застрял в горле, сказал поседевший в боях полковник — командир полка. — Да, вот что значит живое слово! Глядите, сколько молодчиков выходит из траншей, бросает оружие и сдается в плен! Сколько моих ребят, благодаря этому призыву, останется в живых!.. Значит, правду говорят, что живое слово иной раз можно сравнить со снарядами и бомбами… Здорово! Хорошо! Молодец, старший лейтенант, настоящий герой! А с виду тихий, — не мог успокоиться командир полка, глядя, как сквозь наступающую цепь спускается к подножию толпа немцев, только что сдавшаяся в плен. — Немедленно представить к высшей награде! Его и всех, кто там идет вместе с ним! Сегодня же! — обратился он к адъютанту.

А цепь все шла вверх. Задыхаясь от усталости, солдаты подтягивались, чтобы не отставать от переводчика, который приближался к краю вражеской траншеи, призывая остатки немцев прекратить сопротивление.

Вот она уже в десяти шагах, последняя крепость врага!.. Еще немного, и ребята туда доберутся. А там над высотой водрузят красный флаг. Один бросок — и все будет кончено! В траншее остались, кажется, считанные немцы, которые еще не решили, как им быть.

Переводчик с рупором не остановился.

— Немецкие солдаты, сдавайтесь в плен! — не прекратил он свои призывы. — Спасайте свою жизнь… Не проливайте кровь!

Последние метры до вражеской траншеи показались Илье Френкису самыми трудными. Было страшно, как и всем бойцам, шагавшим рядом с ним, но он со всеми вместе гасил в себе страх; напряглись до предела нервы, надо было их обуздать, выбросить мысль о смерти. Так близки они к цели, еще немного, и если немцы будут еще сопротивляться, то он со своими товарищами ворвется в траншею и прикладами, кинжалами всех до единого перебьет. Там уже осталось немного упрямцев. Вот еще несколько солдат выбралось оттуда и, швырнув в сторону автоматы, подняли руки, прошли сквозь цепь вниз, к подножью высоты. Илья отчетливо видел эти грязные, перекошенные страхом лица, безумные глаза. Еще несколько минут назад эти гады так ожесточенно сопротивлялись, вели огонь по наступающим, убивали, ранили, а теперь притихли, оглушенные взрывами гранат и голосом из рупора. Они спешили вниз, все еще дрожа от ужаса и страха, кивая на траншею, что там осталось уже немного немцев.