Коррекция (Йеллоустоун) - Геннадий Владимирович Ищенко

Он хорошо знал всех, о ком писалось, и чего от них можно ожидать. Так вот, в тексте не было ни одной нелепости, а многочисленные фотографии придавали прочитанному достоверность. Когда Сталин спросил насчёт убийства, Берию прошиб холодный пот. Он понял, что за этим вопросом скрывается что-то страшное лично для него. Рассказ об убийстве Сталина только укрепил его в этой мысли. Мог ли он в этом участвовать? Конечно, мог, а может быть, и участвовал бы в будущем. За пять лет Сталину могло многое прийти в голову, могла прийти и мысль обновить своё окружение. Их многое связывало, но в политике личные пристрастия значат очень мало. Поэтому в случае угрозе жизни он не колебался бы. Жизнь – это высшая ценность, без которой всё остальное теряет смысл. Так почему тогда он, а не Коба? Слава богу, что принесло этого пришельца! Если верно написанное в книге, этот Алексей спас ему жизнь. А может, наоборот, сократил. Берия отдавал себе отчёт в том, какую тяжёлую ношу взвалил на него вождь. Схватка с верхушкой партии будет насмерть. Поддержка Сталина значит многое, без неё за это не стоило и браться, но и с его поддержкой запросто можно было остаться без головы. Стоит ошибиться, а им понять, что именно затевается и какие ставки, и лучше будет застрелиться самому. Работы он не боялся, а рисковать своей шкурой пришлось бы не сейчас, так позже. Лучше уж сейчас вместе со Сталиным. Надо тщательно продумать, что говорить Судоплатову, а завтра обязательно съездить дочитать книгу. И с Алексеем нужно познакомиться ближе. Он видел его один раз и очень недолго, но парень понравился. Это что же должны были написать, если этот Алексей заочно так его невзлюбил? А в его жене есть что-то необычное. Чем-то она его зацепила, жаль, что придётся оставить в покое. Но он не отказался бы увидеть её снова.

* * *

– Общая подготовка у вас ни к чёрту! – сказал Алексей двенадцати построившимся перед ним в шеренгу офицерам. – У большинства хорошо развиты мышцы, но плохая дыхалка, да и растяжки... тоже хреновые. Для кабинетных капитанов и майоров всё выше всяческих похвал, но, с моей точки зрения, «на отлично» только стрельба, да ещё многие неплохо управляются с ножом. Рукопашники из вас слабые. Могу подтянуть, но придётся поработать. Кто к этому не готов, лучше сразу уйдите. Ну не хотите – как хотите! Я вас предупредил. И учтите, что я буду выполнять всё вместе с вами и не потребую ничего такого, чего вы не смогли бы сделать. А для начала разомнёмся и пробежим вокруг дачи двадцать кругов.

– Ну ты и зверь! – сказал Старостин, когда Самохин закончил тренировку. – Ребята ушли от тебя чуть живые. Может, уменьшишь нагрузку? А то ведь разбегутся.

– Я сделал специально, – признался Алексей. – Двенадцать человек много для группы, поэтому я их малость прижал, чтобы отсеялись самые слабые. И мне легче работать с остальными, и им больше пользы. Михаил, вы привезли слишком много матов, поэтому я на время два конфискую. Ковёр на веранде хороший, но его мало для занятий. Да, кстати, ты привёз, что собирался купить?

– Привёз и уже отдал, – ответил Старостин. – Давай помогу донести один мат, оба сразу нести неудобно. Заодно рассчитаешься.

Они свернули каждый по мату, обвязали верёвками и понесли к воротам.

– Уже не устраивают диваны? – спросил дежуривший майор. – Правильно, на полу спать просторней.

– Хватит зубоскалить! – прервал его Старостин. – Открывайте ворота.

Через десять минут маты оказались на веранде, а Самохины поблагодарили Михаила Гавриловича за помощь и пошли обедать. В коридоре столкнулись с вышедшим из прихожей Берией.

–Здравствуйте, – сказал он. – Далеко собрались?

–Здравствуйте, Лаврентий Павлович! – поздоровалась Лида. – Идём на кухню за обедом.

Алексей ограничился приветствием.

– Разве вам не подают? – удивился Берия. – Ладно, если вы не против, пообедаем вместе. Я тоже как-нибудь себя обслужу. У товарища Сталина обед поздно, а я уже проголодался.

– Мы не против, – сказал ему Алексей. – У товарища Сталина малая столовая мала только по названию.

Они прошли на кухню и, взяв подносы, подошли к поварихам. При этом Берия встал последним.

– Как же так... – растерялась старшая из них. – Лаврентий Павлович, что же это вы сами? Сейчас вам накроем...

– Ничего, я и сам возьму, – ответил он. – Накладывайте всем по очереди.

За столом Берия сел слева от Лиды. Утоляли голод молча, а когда первое и второе были съедены, он спросил у Алексея:

– Не скажете, почему смотрите на меня букой даже после разговора с товарищем Сталиным? Что вы вычитали такого обо мне в своих книгах? Этот вопрос уместен за столом? Я не испорчу аппетит?

– В пору моей молодости вашу деятельность на посту наркома сводили к развязыванию репрессий, – ответил Алексей. – Эта оценка не изменилась даже после отставки Хрущёва. Ну и, само собой, женский вопрос. Ходили слухи, что женщин для вас чуть ли не отлавливали на улицах. Я здесь недавно и лишь вчера узнал о вас кое-что от товарища Сталина. Нелегко сразу отбросить то, что столько лет вдалбливали в голову, тем более что я не уверен в том, что всё это неправда.

– Значит, репрессии, – кивнул Берия. – Я так и думал. Ну что же, придётся немного вас просветить. Вы знаете, что при Дзержинском не было массовых репрессий? Феликс Эдмундович набирал кадры ВЧК, не обращая внимание на их национальность. Он был поляком, но взял в центральный аппарат только одного своего соотечественника. Для него главным были преданность делу революции и деловые качества. Всё началось, когда наркомом стал польский