Комфлота Бахирев - Борис Царегородцев

– Ваше высокоблагородие, радиограмма от командующего, – доложил прибывший на мостик радиотелеграфный унтер-офицер.

Тихменев, прочитав радиограмму, почувствовал большую досаду оттого, что бой, который проходил благоприятно для его эсминца, придется прекратить.

– Оскар Оскарович, выходим из боя, – объявил он своему старшему офицеру. И скомандовал: – Право руля, курс 140.

– Александр Иванович, как это так – выходить из боя? Осталось еще немного, и мы заставим турок отступить. Тогда путь к транспортам будет открыт.

– Господин лейтенант, это не мое решение, а приказ командующего.

– Но командующий не ведает, что мы уже кое-чего добились. Так вон же, Александр Иванович, видно же, что один турецкий корабль заметно отстает от своих, да и на другом пожар. А мы уходим, оставляя выигранный уже бой туркам. Надо объяснить командующему, что еще несколько минут, и мы прорвемся к транспортам.

– Приказ есть приказ, господин лейтенант.

V

Через некоторое время после того, как Тихменеву был отдан приказ о прекращении боя, пришло сообщение от Трубецкого – вижу «Гебен».

А в этот раз «Гебену» чуть-чуть не повезло, возьми еще миль на пять севернее нашего курса, и он незамеченным бы проскочил мимо нас.

Эскадренный миноносец «Дерзкий» под флагом начальника минной дивизии контр-адмирала Трубецкого шел севернее остальных в завесе, примерно в шестидесяти милях от побережья Турции.

Время приближалось к одиннадцати, а море, насколько хватало взгляда, до сих пор было пустынным. Сколько сигнальщики ни вглядывались в даль – нигде ни дымка. Да и какой обзор с мостика эсминца, расположенного на высоте десяти метров от поверхности моря. Командир эсминца кавторанг Черниловский-Сокол послал самого глазастого сигнальщика в воронье гнездо, которое расположено на тонкой мачте выше мостика еще на десяток метров. Но этот сигнальщик должен быть не только глазастым, но и смелым и с хорошим вестибулярным аппаратом. Так как эсминец изрядно качало на волнах, то представьте, что испытывал он, находясь на высоте более двадцати метров от поверхности моря. Эта мачта описывала немыслимые пируэты во все стороны, норовя выбросить из вороньего гнезда сигнальщика, которому нужно и держаться, хотя он и был привязан страховкой, но кроме того, следовало вести наблюдение за морем.

Агапов уже пару раз вытравил все содержимое своего желудка, хорошо, что основная масса все же попала за борт, когда мачта висела над водой, а не на мостик, что находился прямо под вороньим гнездом. Теперь желудок был пустой, но позывы повторялись снова и снова.

«Да сколько здесь можно сидеть, ни черта этого германца тут нет, он опять ушел от нас», – рассуждал матрос.

Куда ни глянь, вокруг пустынное море, правда, в пятнадцати милях южнее эсминца шел крейсер «Память Меркурия», были видны его мачты и кончики труб со шлейфом дыма. На востоке, куда направлялся эсминец, горизонт был чист, на севере ни корабельных мачт, ни дыма также не наблюдалось. Агапов еще раз обозрел горизонт, везде только море да облака над ним, а с севера, похоже, надвигаются грозовые тучи. Стоп, да это не тучи, а дым корабля, прошедшего где-то там за горизонтом. Агапов устремил взгляд в северном направлении, даже привстал на цыпочки, чтобы быть выше и увидеть дальше. «А дым-то смещается на запад, значит, корабль уже нас миновал».

– Ваше высокоблагородие, – закричал Агапов из своего гнезда, обращаясь к командиру эсминца, – корабль, 105 градусов, сектор восемь, левый борт.

Все находившиеся в этот момент на мостике стали рассматривать горизонт в том направлении, на которое указал сигнальщик, но там, кроме пустынного моря, ничего не было.

– Эй, любезный, ты чего там узрел? Какой корабль? – задал вопрос князь Трубецкой. – Когда на двадцать миль море вокруг пустынно.

– Ваше превосходительство, ей-богу, там за горизонтом курсом на запад прошел корабль.

– Раз так, то он уже позади нас. Тогда почему ты его раньше не заметил? А только сейчас?

– Ваше превосходительство, возможно, что он только сейчас изменил курс, потому и сблизился с нами.

– Хорошо, матрос, если там и впрямь корабль, то награжу по заслугам. Но а если нет, то и накажу соответственно. Договорились?

– Так точно, ваше превосходительство, – гаркнул из своего гнезда Агапов.

– Николай Иванович, поверим молодцу? – обратился адмирал к командиру эсминца.

– А чем черт не шутит, может, и взаправду что увидел. Матрос он исполнительный. Понапрасну придумывать не будет.

– Тогда надо проверить.

– Лево руля, полный вперед, – тут же отдал команду командир эсминца.

Эсминец начал на циркуляции крениться на левый борт, разворачиваться почти на обратный курс.

– Эй, матрос, сейчас ты наши глаза, будешь указывать, куда идти, кроме тебя никто не видел ни корабля, ни дыма. Мы с полчаса пойдем в том направлении, которое ты показал, и, если ничего за это время не обнаружим, пеняй на себя.

«Вот же высунулся с этим дымом, может, вправду мне все это привиделось. И кто меня тянул за язык, промолчал бы, и все было в порядке, а теперь жди от этого царского холуя благодарность на свою шею», – думал Агапов о том, что за наказание может его ожидать от адмирала.

Эсминец набирал ход, и с каждой минутой сидеть в этом гнезде становилось все более невыносимым. Вот тут-то Агапов понял, что лучше получить нагоняй от адмирала, чем полчаса на этом шесте отдавать душу Богу или дьяволу, как получится. Он перебрал всю родню адмирала до десятого колена и вспомнил все забытые молитвы, причитая от страха, что его может выбросить из гнезда и размазать по палубе. Хорошо, если он улетит за борт в воду, минуя палубу, – возможно, останется в живых.

Через десять минут после того, как эсминец взял курс на предполагаемый корабль, его ход увеличился до двадцати узлов.

– Матрос, ну что-нибудь видно? – перекрикивая шум вентиляторов, прокричал князь Трубецкой.

– Пока ничего не видно, – пролепетал Агапов, держась двумя руками за поручни и даже не помышляя воспользоваться биноклем.

– Спуститься сможешь?

– Постараюсь, – не осознав, что от него требуется, промолвил Агапов. Только представил, как это он будет спускаться. Но когда до него дошло, что от него требуется, с радостью воскликнул: – Так точно, ваше превосходительство.

– Ну давай, спускайся, и постарайся не сорваться.

Как только Агапов спустился вниз, эсминец стал увеличивать ход. С каждой минутой турбины корабля набирали ход, и вот уже эсминец несся со скоростью в двадцать восемь узлов за чем-то призрачным, как казалось всем, кроме этого матроса и адмирала, который ему поверил и решил удостовериться в этом.

Пройдя примерно полчаса этим курсом и все еще ничего не обнаружив на горизонте, все стали косо поглядывать на Агапова, который стоял тут же на левом крыле мостика и всматривался в линию горизонта.

– Ну и где корабль? Или тебе померещилось после того, как укачало наверху? – вновь задал вопрос адмирал.

Агапов уже хотел повиниться в том, что он, наверное, ошибся, но тут увидел этот пресловутый дым на горизонте. Да, это точно дым, и он был прав, там на большой скорости на запад уходит большой корабль.

– Десять градусов по левому борту, ваше превосходительство, – бодро так и с большим облегчением отрапортовал Агапов.

«Теперь-то я получу свою заслуженную награду, интересно, насколько расщедрится адмирал? Неплохо бы рублев на десять», – размечтался Агапов.

После того как Агапов повторно обнаружил дым на горизонте, вскоре и другие его разглядели. Сразу же на мостике все принялись обсуждать, что это за корабль идет за горизонтом. А возможно, там не один корабль, а несколько, но кроме дыма пока больше ничего не видно.

– А если это и есть «Гебен» или весь турецкий флот, мы-то что тогда будем делать, наш-то отряд остался далеко позади, и с каждой минутой мы расходимся с ними, – запричитал мичман Ивановский.

– Что ты там скулишь, Николя? – поддел мичмана старший артиллерист эсминца лейтенант Федосеев, который, не отрываясь от своего огромного артиллерийского бинокля, смотрел на отчетливый дым на горизонте. – Всюду тебе мерещится «Гебен», это, наверное, «Гамидие» или какой-нибудь транспорт, направляющийся в Болгарию.

– Где вы видели транспорт с двадцатиузловым ходом? Будь даже «Гамидие» – мы бы уже нагнали его, а у этого до сих пор еще мачты не видны. Так что будет нам сейчас транспорт с одиннадцатидюймовыми орудиями, вот и испытаем на своей шкуре их мощь, – огрызнулся мичман.

Эсминец продолжал погоню, и, как только на горизонте был замечен дым, кавторанг Черниловский-Сокол приказал еще добавить оборотов, чтобы быстрей сблизиться и определить, что же за корабль идет впереди. Через десять минут на горизонте начали вырисовываться мачты.

– В дальномер мачты видны! – громко объявил сигнальный унтер-офицер Егоров.

Штурман поднялся к девятифунтовому дальномеру, до корабля было еще далеко, да и миноносный дальномер не такой совершенный, его возможности поскромнее, чем у крейсеров или дредноутов.