Планета Шеол - Кордвейнер Смит

Мерсер с недоверием смотрел, как огромный человек вынул из холодильника два драгоценных яйца, умело разбил их и бросил на небольшую сковороду, которую поместил в нагревательное поле в центре стола.

— Друг, да? — ухмыльнулся Б’Дикат. — Вы еще убедитесь, что я — добрый друг. Когда выйдете наружу, помните об этом.

Наружу Мерсер вышел через час.

В каком-то необычном умиротворении с самим собой он стоял у двери. Б’Дикат по-братски подтолкнул его. Это было сделано доброжелательно, чтобы приободрить.

— Не заставляй, приятель, одевать меня свинцовый скафандр. — Мерсер заметил скафандр размером с каюту обычного космического корабля, висевший на стене в соседней комнате. — Когда я закрою эту дверь, — продолжал Б’Дикат, — то откроется наружная, — и останется только сделать несколько шагов вперед.

— И что же тогда произойдет? — поинтересовался Мерсер, у которого от страха желудок сжался в крохотный комочек и перехватило дыхание.

— Опять тебе нужно повторять все сначала? — спросил Б’Дикат. В течение целого часа он отбивался от вопросов заключенного о мире снаружи купола. Карта? Б’Дикат расхохотался от одной мысли о ней. Пища? Он сказал, что об этом не нужно беспокоиться. Другие люди? Там они будут. Оружие? А для чего? — вопросом на вопрос ответил нечеловек. Снова и снова он повторял, что является лучшим другом Мерсера. Что с тем может случиться? То же, что и со всеми остальными…

Человек ступил наружу.

Ничего не произошло. День был прохладным. Ветер нежно овевал его закаленную кожу.

С опаской он озирался вокруг.

Гороподобное тело капитана Альвареса занимало добрую часть местности справа. Ему совсем не хотелось становиться частью этого мира. Он оглянулся на купол Б’Диката.

Человек-корова смотрел в окно.

Мерсер медленно побрел вперед.

Внезапно, прямо перед собой на земле он увидел вспышку. Она была не ярче солнечного блика на осколке стекла. Что-то острое, словно бритва, чиркнуло его по бедру. Он потер это место рукой.

И как будто небеса обрушились на него.

Боль… нет, это было нечто худшее, чем боль; что-то живое и корчащееся — пробежало по правому боку от бедра к ступне. Затем пульсация восстановилась и по ноге пошла вверх. Когда она достигла груди, у него перехватило дыхание. Он упал и больно ударился о землю. Ничего подобного на спутнике с ним не случалось. Он лежал на спине, глядя на солнце, и только сейчас заметил, что оно было бело-фиолетовым.

Не было смысла взывать о помощи. Он лишился голоса. Невидимые щупальца сжали все его внутренности. Поскольку воздух ему был необходим, он сосредоточился на вдохе и выдохе. Каждый вдох давался ему с большим трудом. Слабые и короткие глотки причиняли меньше мучений.

Местность вокруг была пустынной. Он не мог повернуться и взглянуть в сторону купола. «Так это и есть оно? — подумал Мерсер. — Вечная мука Шеола?»

Рядом раздались голоса.

Два гротескных лица глядели на него сверху. Возможно, когда-то они были людьми. Мужчина выглядел бы вполне нормально, если бы не два носа, расположенные рядом. Женщина была совершенно невообразимой карикатурой. На каждой щеке у нее отросло по груди, а со лба свисал пучок, похожий на детские пальцы.

— Он красивый, — оценила женщина. — Новичок…

— Давай, — произнес мужчина.

Они поставили его на ноги. У Мерсера даже не было сил сопротивляться. При попытке заговорить с ними, он издал грубый каркающий звук, напоминающий крик какой-то фантастической птицы.

Они умело подхватили его под руки, и поволокли к группе розовых предметов.

Приблизившись, он понял что это люди. Вернее, когда-то были людьми. Человек с клювом фламинго клевал собственное тело. Какая-то женщина лежала на земле; у нее была одна голова, а из шеи в сторону росло обнаженное тело мальчика. И это тельце — новенькое и чистое — было совершенно беспомощным, как парализованное. Единственное движение, производимое им, было слабое дыхание. Мерсер огляделся.

Во всей этой куче одетым человеком, был мужчина в оттопыренном во все стороны пальто. Присмотревшись к нему, Мерсер наконец понял, что у того было два, если не три желудка, свисавших наружу с брюха. Пальто удерживало их на месте. Прозрачная брюшина на вид казалась хрупкой.

— Новенький, — проговорила помогавшая Мерсеру женщина.

Они с двуносым положили его на песок.

По земле валялись рассеянные человеческие существа. И Мерсер совершенно неподвижно лежал среди них.

Раздался старческий голос:

— Боюсь, нас скоро станут кормить.

— О, нет!

— Еще слишком рано!

— Не нужно! — Волна протеста эхом пробежала по группе.

Старческий голос продолжал:

— Смотрите в сторону большого горного пика.

Приглушенный ропот свидетельствовал, что они увидели то же, что и старик.

Мерсер попробовал было спросить о происходящем, но снова издал лишь карканье.

Какая-то женщина — и женщина ли? — подползла к нему на четвереньках. Рядом с обычными руками все туловище и половину ее бедер покрывали другие руки. Некоторые из них выглядели старыми и засохшими, другие же были такими же свежими и розовыми, как детские пальчики на лице первой женщины, приведшей его сюда. Она стала ему кричать, хотя в этом и не было необходимости:

— Дромозэ приближается. В этот раз будет еще больно. Но когда вы привыкнете, то сможете закопаться…

Она махнула рукой в сторону гряды курганов, окружавших людское скопище:

— Они закопались.

Мерсер кивнул еще раз.

— Не беспокойтесь, — подбодрила его покрытая руками женщина и широко раскрыла рот, когда вспышка света коснулась ее.

Огоньки добрались и до Мерсера. Боль была сильней, чем при первой встрече. Он почувствовал, что глаза его Расширяются и сделал вывод что огоньки, это существа, кем бы они ни были — питали его тело энергией и перестраивали его.

Их разум, если он у них был, не был человеческим, но их побуждения были довольно ясны. Между двумя приступами боли Мерсер почувствовал, как они наполнили его желудок, напитали кровь, отсосали фекалии из почек и мочевого пузыря, промассировали сердце, стали двигать за него легкие.

Все, что они делали, было продумано и благоприятно по намерению.

Но от всего этого исходили невыносимые муки.

Внезапно, как будто поднялась туча насекомых, они исчезли. До него дошла кричащая какофония безобразных звуков. Он стал озираться. Звуки утихли.

Оказывается, кричал он сам. Он издавал кошмарные крики психа, обезумевшего алкоголика, животного, потерявшего координацию и связь с окружающим миром.