Магазинчик счастья Кейт и Клары - Эли Макнамара

ему имя, но бабушка всегда называла его «дом с синей дверью», и в итоге это прилипло.

Меня вдруг охватывает теплое чувство.

– К сожалению, бабушка скончалась до моего рождения – кажется, от пневмонии в результате осложнения после гриппа.

У меня внутри все сжимается. Бедная Клара.

– Но дедушка и мама жили в этом доме еще очень долго. Она была его приемной дочерью, но он всегда заботился о ней как о родной. Когда мама выросла, она решила разыскать своего настоящего отца. Уверена, что дедушку это не обрадовало, но мама всегда была довольно упрямой, она и сейчас такая. – Сьюзан улыбается. – Ей удалось выяснить, что он был американским военнослужащим, часть которого квартировала неподалеку, и от него-то бабушка забеременела в конце войны. Сами понимаете, разыскать его было делом непростым.

Я смотрю на Джека. Наконец-то история Клары прояснилась. Мэгги была плодом романа военной поры с американским солдатом.

– Поэтому она решила отправиться в Штаты и попытаться отыскать его, в результате этой поездки на свет появилась я. Мама, как прежде бабушка, забеременела от случайного знакомого, которого она больше никогда не видела. В нашей семье это запросто. – Она снова улыбается. – И со мной чуть не случилось того же, но в итоге я все же вышла за отца своего ребенка.

Теперь улыбаюсь я. История их семьи очень похожа на мою собственную.

– А вашей маме в конце концов удалось отыскать настоящего отца? – спрашиваю я.

– Представьте себе, да. К тому времени он уже был женат, у него была другая семья, но он тепло принял маму, а потом меня.

– Как славно, – говорю я. – Значит, вы с Мэгги остались в Америке?

– Да, мы прожили там лет десять и много общались с нашими родственниками – вместе отмечали День благодарения и Рождество. Они были очень добры к нам, но потом мой английский дедушка заболел, и мама решила вернуться назад, чтобы ухаживать за ним. Ведь он заботился о ней, когда она была нездорова, а теперь пришел ее черед отплатить добром за добро.

Я думаю о том, как долго Арти жил совсем один в том большом доме и насколько ему, наверное, было важно, что Мэгги снова к нему вернулась.

– Мы переехали назад и много лет жили в том доме. В конце концов дедушка Арти умер, и мы с мамой остались вдвоем, а потом меня вдруг страшно потянуло обратно в Штаты, ведь я там выросла. Но я регулярно навещала маму и во время одной из поездок встретила своего будущего мужа, отца моей Мэгги.

– Вы назвали дочь в честь мамы? Как мило. Но, должно быть, когда в доме тезки, это создает некоторую путаницу?

– Обычно так и бывает, но моя мама с годами становилась все более эксцентричной и в какой-то момент стала откликаться только на имя Пегги.

– Это тоже уменьшительное от Маргарет! – вдруг осеняет меня. – Понятно, почему в Сент-Феликсе никто не знал Мэгги, ведь она называла себя Пегги. Моя коллега припомнила эксцентричную пожилую даму по имени Пегги, которая проживала в доме с синей дверью. По ее словам, она предпочитала быть сама по себе.

– Это верно. Она жила отшельницей в том большом доме, но потом мы начали замечать, что она становится забывчивой, и забеспокоились. Моя дочка перебралась в Корнуолл, чтобы быть к ней ближе – она тоже художница, поэтому переезд в эти живописные места был ей в радость. Прежде она жила в Лондоне. Нам не хотелось, чтобы мама знала, что за ней присматривают, поэтому мы обставили все как можно естественнее.

– А ваша дочь жила в том доме, когда была маленькой? – спрашиваю я, потому что у меня возникло еще одно подозрение.

– Да, мы гостили у мамы на праздниках.

– Вот откуда каракули в кладовке! Мы-то думали, их сделала ваша мама, но нас смущало, что она была уже слишком взрослой, чтобы играть в кладовке под лестницей.

– Это проделки моей Мэгги. Тогда она бредила Гарри Поттером – думаю, она и сейчас не до конца рассталась с этим увлечением, хотя ей почти тридцать. Значит, вы были в том доме?

– Да, – сознаюсь я. – Мы приходили с агентом по недвижимости, когда его выставили на продажу.

– Но зачем?

– Это странная история. Мы с Джеком познакомились благодаря тому, что нам достались вещи из этого дома. Вы обращались за услугами по его очистке в антикварную лавку «Ноев ковчег»?

Сьюзан кивает.

– Со временем мамина забывчивость становилась все сильнее – она забывала есть и мыться, порой не знала, какой год на дворе, не говоря уже о том, какой сегодня день. Разумеется, она ни в какую не желала уезжать из дома. Как я уже говорила, она была упрямой, но нам пришлось настоять. Моя Мэгги сказала, что будет присматривать за ней у себя в Пензансе, потому что там лучше с медицинской помощью, о доме престарелых и речи не было, но сколько так будет продолжаться, я не знаю. Она очень плоха. Кто-нибудь из ваших близких страдал слабоумием?

Мы качаем головами.

– Слава богу, и, надеюсь, обойдется, потому что это действительно жуткое зрелище. Но, как я сказала, бывают прояснения. Когда дом освобождали и готовили к продаже, я жила с Мэгги, чтобы ей не пришлось заниматься всем этим и мамой в придачу. Мы не хотели продавать дом, но если маме понадобится профессиональный уход, а это ужасно дорого, деньги будут кстати. Значит, вы что-то оттуда купили?

– Да. Мне досталась старая швейная машинка – вероятно, вашей бабушки.

– А мне – мольберт Арти, – говорит Джек.

– Как здорово! Я рада, что они попали в хорошие руки. Мама всегда говорила, что это особые вещи. Очень жаль, что мы не можем оставить себе все – в том доме много вещей и много воспоминаний, – печально говорит она. – Поэтому не так давно мы привозили сюда маму. Ей отчаянно хотелось побывать здесь еще раз, поэтому мы позволили ей – точнее, ее воспоминаниям – побродить по Сент-Феликсу. Она отвела нас в странные места.

– Куда, например? – спрашиваю я и, как мне кажется, уже знаю ответ.

– К маяку в самом конце гавани, а затем прошла прибрежной дорогой. Ее разум угасает, но тело еще хоть куда! Затем она направилась к летним домикам, в одном из которых, судя по ее словам, находилась мастерская Арти, а потом, и это действительно странно, – к старому рыбацкому коттеджу. Она встала перед ним и принялась бормотать что-то про Фредди и его картины. Мы так и не поняли, что к чему.

Я бросаю взгляд на Джека. Он бледнеет, и я, кажется, тоже.

– Она так расстроилась, – продолжает Сьюзан, – что мы повели ее в уличное кафе возле галереи «Лайл» выпить чаю. Она слегка пришла в себя, и мы решили, что все в порядке, но тут ей попался на глаза выставочный плакат, и, клянусь, такой прыткой я ее никогда не видела. Точно она снова стала юной девушкой.

– И что было потом? – спрашиваю я, практически зная ответ. Джулиан упоминал об инциденте в галерее, и я догадываюсь, что речь пойдет именно о нем.

– Мы заплатили за вход, и она прямиком направилась к временной экспозиции. И там как-то затихла. Она разглядывала картины, а потом заплакала. Она стояла посреди галереи и рыдала навзрыд. Мы попытались ее успокоить и объяснить какой-то глупой женщине, которая подошла узнать, в чем дело, что у мамы деменция и она не понимает, что делает, но та потребовала,