Запретный город - Кристиан Жак

— Похлопотать придется, но я бы не советовал. Обоим начальникам такое не понравится, и Каха станет придираться не меньше, чем Неби.

— Понял. Что ж, повоюем.

— Ну почему, если кто-то руководит, а кто-то подчиняется, нужно смотреть на это как на войну?

Жара вопрос озадачил.

— Так ведь в любое время здесь, как и везде, приходится биться. Старшой в артели сломать меня захочет, а я не дамся.

— А если он воспитывать тебя намерен? Чтобы ты смог вершить большие дела?

— Знаешь, Ясна, я еще молодой, не спорю. Но меня так просто не проведешь. Между людьми так заведено, да что там, у всего живого так: за кем сила, тот и прав.

— А про любовь забыл?

Панеб уперся глазами в свою миску.

— Ты с Нефером — ну… вы — пара редкая, другую такую еще поискать… Так чего на вас оглядываться? Да никто и не оглядывается. Ты же жрица Хатхор, так?

— После моего посвящения, — заговорила молодая женщина, — я каждый день бываю в своей молельне и готовлю приношения, которые должны возлагаться на алтари в храмах и в святилищах гробниц, равно как и во всяком доме. Жизнь бывает разная. Есть супружеские пары, есть холостые, есть дети, но жилища наши — это тоже святилища, и нет здесь иных священнослужителей, кроме самих мастеровых и их жен. И в делах, которые нам предназначены, будничное не отделено от священного, и я словно слышу биение сердца селения, одного из сокровеннейших в Египте, укрытого за стенами. И оно предлагает нам вкусить таинство, распробовать его вкус, вслушаться в его музыку — вот какая участь предначертана нам здесь.

— Если только начальники артелей не помешают…

— Я живу здесь совсем недолго, — добавила Ясна, — но уже поняла, что упорство — это такая важная добродетель, без которой трудно постичь незримые и невыразимые законы Места Истины. Селение — это щедрая матерь, одаряющая не скупясь. Но готовы ли мы к этому? Открыты ли сердца наши настолько, чтобы мы могли принять ее дары?

Слова молодой женщины разбередили душу Панеба Жара. Они сорвали пелену, застилавшую его взор. Хоть он и услыхал зов, ему и в голову не приходило, что какое-то там невзрачное сельцо может оказаться целым миром, просторным настолько, чтобы вместить сокровища, истинная природа которых для него еще непостижима.

— Переночевал бы у нас, — предложил Нефер.

— Нет, к себе пойду. Домом заниматься надо. Да и чего вас с Ясной стеснять?

— Еще раз говорю: давай помогу.

— Если я чего-то не так сделаю, так кроме своей бестолковости винить мне будет некого. Бывает, что порой я совсем дурак дураком, спорить не буду, но я понял, что дом этот, каким мне его дали, — это мое первое испытание.

43

Неустанные труды Мехи — а копал он глубоко — приносили ожидаемые плоды. Более трех месяцев ушло у него на получение чина командующего фиванскими войсками, и ему же доверили провести реформы управления этими частями. Мало-помалу он оттирал от власти других крупных военачальников, пуская в ход свое излюбленное оружие — доносы, щедро расточая обещания, ласкавшие слух бойцов: служивые с удовольствием внимали речам о повышении жалованья, о возможности до срока уйти на заслуженный отдых, об увеличении пайка и обновлении казарм. А если к нему потом приставали: мол, где же обещанное? — Мехи выручало то же красноречие. Он метал громы и молнии, жалуясь на неповоротливую армейскую бюрократию, этих зажравшихся чинуш, нерадивость которых сравнима разве что с их лицемерием, попутно сожалея о горькой судьбине несправедливо подвергшихся опале и всячески давая понять развесившим уши собеседникам, что уж он-то заступается за обиженных перед верховными властями, и пусть далеко не все ему подвластно, справедливость все-таки не звук пустой, бороться за нее можно и нужно, но борцы нуждаются в поддержке, и не только сверху, но и от нижних чинов. На самом деле он, разумеется, в грош не ставил своих подчиненных, впрочем, как и вышестоящих, и, если воины заходили в недовольстве своем недопустимо далеко, Мехи напоминал, что воинство невероятно облагодетельствовано и наслаждается более чем благоприятными житейскими условиями, и, вообще, выказывать неблагодарность нехорошо и некрасиво.

Так что когда его наконец назначили командующим, довольны были все, и на самом верху, и внизу, а Мехи поспешил укрепить свою добрую славу, чуть ли не ежевечерне зазывая на пиры фиванскую знать. Заблаговременно накопленные сведения о каждом госте тщательно изучались, чтобы хозяин всегда мог сказать любому приглашенному нечто особенно лестное. В итоге тот покидал гостеприимный дом в убеждении, что сам он, что и говорить, человек редкий и качества его исключительны и высоки, но и командующий, надо отдать ему должное, сумел все-таки, в отличие от иных близоруких, заметить очевидное и уже потому заслуживает похвалы и вообще человек достойный.

К тому же Серкета превосходно усвоила роль безупречной хозяйки прекрасного дома, обаятельной и игривой. Она умело строила из себя капризную малышку, что умиляло кичливых сановников, охотно потакавших ее безобидным капризам. Но с многочисленными слугами Серкета вела себя совсем иначе: злобная, придирчивая и бессердечная госпожа наводила страх на безответных работников.

Итак, Мехи и Серкета вошли в моду, и всяк, кто хоть что-то значил в Фивах, с нетерпением ожидал, когда эта великолепная чета догадается пригласить к своему роскошному столу и его. Тем не менее командующий очень старался не выходить из тени фиванского градоправителя: тот был еще в силе и, прежде чем ломать ему хребет, стоило пока самому переламываться в пояснице. Встречаясь с ним, Мехи строил из себя скромнягу и если и обнаруживал какие-то честолюбивые устремления, то вполне обоснованные и очень умеренные. Да и не тянуло его в городское управление: уж очень эти дела хлопотны. Куда лучше оставаться за кулисами и дергать за ниточки тех, кто выставляет себя напоказ и действует в открытую, якобы по своей воле. Если ему и нужна власть, то такая, которую, пусть отчасти, заслоняла бы от ревнивых взоров густая тень. Тогда за все промахи и просчеты будут отвечать другие — глупцы, которые воображают, что у них все схвачено.

Пир, как обычно, удался на славу. Главного писца житниц с его супругой, богатой фиванкой, некрасивой и жеманной, настойчиво потчевали и мясом, и пирожными, не забывая подливать в бокалы белое вино из оазиса. В итоге языки у супругов развязались, и Мехи выяснил ряд любопытных подробностей о зерновых запасах — при случае пригодится.

— Наконец-то они ушли! — сказал командующий жене, грубо притянув ее к себе. — Эти, наверное, самые докучливые за всю неделю. Но больше они надоедать нам не будут.