Автономный рейд - Андрей Таманцев

С мужиком маленько по-другому: он то Свиридов, то Дмитриев. Но набор тот же. Вот еще совместители на мою голову! В реквизированной мной у парочки рации вначале кто-то кого-то материл и посылал писать рапорта, потом приказывал не спускать глаз, а потом потонул в шипении. Забросив трофеи в сумку, я ощупал хозяйские свертки, сваленные на заднем сиденье. Что-то твердое, прямоугольное. Спросил у водителя, чтобы разговор завязать:

— Слушай, а ты кого возишь?

— Я-то?.. Вице-президента банка «Молодая Россия», а че?

— Там, в Чертанове, кто живет: он или ты?

— Не, никто. Это я к дружку заезжал, кассеты брал. А че?

— Не дергайся. — Я через плечо обшарил его карманы.

Слава богу, хоть у этого все было на одно имя и на одну должность.

Визитку его я на всякий случай прихватил с собой. Мы немного попетляли по окрестностям Варшавского шоссе, и ничего подозрительного я не заметил. Но когда включил детектор для обнаружения электроники, его зашкалило. Неужели это активизирована изъятая мной у оперативников техника? Нет, детектор показывал, что маяк где-то в машине.

— Скажи-ка мне, приятель, — свирепея, попросил я водителя, — какую гадость ты здесь включил?

— Че? Ни фига я не включал!

— А то я не вижу? Не зли меня.

— Ну не знаю, не знаю я... А! Так это ж спутниковая охрана! Она всегда работает. У нас тут передатчик где-то, даже я сам не знаю, он на спутник передает. Это чтобы можно было найти машину, если угонят.

Тьфу, дьявол. Я тут кручусь-проверяюсь, а меня спокойненько на экране компьютера отслеживают.

— Рули к метро.

В первом же удобном переходе, в нише, осмотрел себя детектором — чисто. Некоторое время посидел на мраморной скамеечке, поглядывая на поезда и прохожих. Счастливые они люди. Как это здорово: брести, не глядя по сторонам и не озираясь, думая о чем-то приятном и делая только то, что хочется. По крайней мере, по вечерам и в выходные. После разговора с Женькой Шмелевым меня потянуло проинвентаризировать все имеющееся у меня барахло, что можно — реализовать без неприятностей и вернуться с имеющимся капиталом в нормальный бизнес. В торговлишку. Или в рекламу. Знаю одного головастого журналиста, который имеет хорошие идеи, но не умеет найти для них спонсора.

Если обеспечить его капиталом, то через годик-два можно будет неплохо жить на проценты. Если в еще и При была рядом, ничего больше и не надо.

Ладно. Как поет Алла Борисовна, это — завтра, а сегодня...

А сегодня нужно и самому выпутаться, и как-то со Шмелевым разобраться.

Не оставлять же супругов в положении живца.

«Живец живца любит до конца». Я зевнул и помотал головой.

Какая только чушь с недосыпа в голову не взбредет. Решено: на сегодня закруглюсь, завтра переговорю с При и ее шефом, сдамся им с добровольной и чистосердечной явкой, заложу Каткова, благо все его признания на бумаге и даже отксерены на всякий случай. А потом пару дней буду отсыпаться. Хотя нет, нужно еще с Евгением определиться. Может, мне генерал Ноплейко и в этом поможет? Но уж после этого — обязательно в спячку.

Я съездил на Курский вокзал, оставил там, в ячейке, лишнее, позвонил в адресный стол УВД и с помощью подаренного одним благодарным клиентом пароля выяснил адрес того телефона, который мне дала спортивная Лариса. Он совпал с адресом ее прописки. Значит, деваться некуда, надо ехать. Такие дела нужно распутывать сразу, пока все совсем не перепуталось.

Жила Лариса Павловна Курбанова на улице Стрелецкой, за Сущевским Валом. Купив на вокзале фонарик и батарейки, я доехал на такси до Полковой и пешочком, не спеша, вернулся на Стрелецкую. Окна были черны, но и времени почти полночь. Ее домашние могли уже спать. Преодолев кодовый замок и поднявшись на третий этаж, активизировал и сунул в замочную скважину трофейный микрофон. Выбрал, судя по величине, какой помощнее.

Послушал, как фырчит холодильник и барабанит по раковине вода из протекающего или плохо завернутого крана. Людских голосов, скрипов и дыханий не ощущалось. Выбрав из ее связки подходящие ключи, вошел тихонько.

Постоял в прихожей. Пахнет табаком, пудрой. Людей не чувствуется. В чем я и убедился, пройдясь по однокомнатной квартире лучом фонарика. Бедновато она живет. И одна.

Пока дожидался Ларису Павловну, успел слегка вздремнуть.

Вероятно, уж очень подробный рапорт заставили ее писать. Странно еще, что не сопроводили до дома, дабы убедиться, что документы ее в целости. А может, она и не стала врать, раскололась, не доверяя моему обещанию. Кто этих женщин-службисток поймет? Дверь она открывала какой-то отмычкой, очень раздраженно. Надеясь преподнести сюрприз, я не стал сразу объявлять о своем присутствии. Дал ей возможность расслабиться, сходить в туалет. После этой процедуры люди становятся гораздо миролюбивее. Потом хозяйка закурила на кухне и пошла в ванную.

Я тихо, как мышка, сидел между боковиной развернутого двуспального раскладного дивана и стенкой. Думал о том, как деформировалось после знакомства с При мое восприятие окружающего. За чахлой дверцей раздевается и моется баба, которая, возможно, в приступе благодарности за возвращенные документы не откажется от удовольствия. А мне хоть бы хны. То есть ну вот почти и не возбуждает перспектива. То есть возбуждает, но только на уровне физиологии. А душа молчит. В смысле — она не против, но только если уж очень будет нужно по делу.

Лариса Павловна босиком дошлепала до комнаты, зажгла свет и остолбенела, увидев на столике напротив двери кучку своих и соратника корочек и ключей. Отмычку, которая была у нее на кольце с ключами, я отцепил. Хороший инструмент, лучше моего. Приватизировал в качестве гонорара за свое великодушие. Я встал, хотел похвалить расцветку полотенца, в которое она была обернута от подмышек до колен, — люблю сочетание зеленого с красным — но, вместо того чтобы пролить слезы радости и восторга, она метнулась в прихожую. Вот и делай после этого добро людям.

Появилась через несколько секунд, наставив на меня давешний истертый ТТ.

Держала двумя руками, не обращая внимания на то, что полотенце ослабилось и вот-вот соскользнет. Симпатичная женщина. Метр семьдесят пять, поджара, на вид моложе своих двадцати девяти по паспорту.

— Кончай пялиться! Клади на пол — левой рукой — оружие!

Ага, нашла дурака. Пока она плескалась, можно было у целого полка оружие обеспатронить. Впрочем, в спешке и злобе она могла и не заметить разницы в весе.

— А поцеловать? — попытался я напомнить ей знаменитый анекдот про осеменителя. — Я ж все вернул. Почти. Лариса Павловна, давайте дружить!

— Заткнись! Оружие!

— А вот и не отдам! — сварливо отказался я и уселся на край дивана, нога на ногу. Помотал ступней в носках — обувь я воспитанно снял, хоть и не оставил в прихожей. И добавил миролюбиво:

— На кой тебе мое оружие? Ты чего за мной бежала — поговорить? Вот я и пришел — поговорить. В неформальной обстановке.

Она спокойно приблизилась и, прицелившись в мое колено, нажала курок.

Боек радостно клацнул. Тогда она боком подошла к столу и взяла трубку телефона. Полотенце наконец-то соскользнуло на пол, и я восторженно прицокнул языком. Женщинам нужно иной раз напоминать, что они — женщины.

Восхитившись, я красноречиво показал ей ее шокер. Эта хренотень размером с электробритву способна ударом тока в десять тысяч вольт весьма болезненно обездвижить человека. Не удержался и добавил:

— Если мне придется это применить, то боюсь, что потом не удержусь от фамильярности.

Только тут до нее дошло, что к чему. И все же она вытащила обойму, чтобы убедиться в ее пустоте. И снова вместо благодарности — грубость:

— Сволочь! — Она отложила бесполезную железку ТТ и нагнулась за полотенцем. Попа у нее была жилистей, чем у При, но тоже хороша. И вот что интересно: все меня обзывают именно сволочью. Не может же такое количество совершенно незнакомых между собой людей ошибаться или брякать такое слово просто так. Значит, есть, есть во мне нечто именно сволочное. Может, биография?

— Господи! — взмолился я. — Да в чем же я виноват, в конце концов?! Я, что ли, за вами гонялся?! Я, что ли, первым начал оружием махать? Я, наконец, что ли, вдвоем на одного напал? Имей же совесть! А будешь грубить — уйду. И трофеи свои заберу.

— Где мой «Макаров»?

— Ото-о ж!

Я слышал, что у оперативников есть такая манера: иметь с собой левый ствол, как бы ничей. Чтобы им можно было в случае чего безнаказанно воспользоваться. То ли для поражения противника, то ли чтобы, подсунув его трупу, обосновать необходимость самообороны. Вероятно, ТТ у них и были такими, левыми, а вот «макарка» являлся ее табельным, подотчетным оружием.

Но, видя растерянность обескураженной голой женщины, которой от меня и у себя дома нет покоя, я и в самом деле почувствовал себя сволочью.

— Верну, верну. Вы извините, Лариса, может, я того, неделикатен... Но тоже, знаете ли, мы ведь не на танцах познакомились.