Автономный рейд - Андрей Таманцев

— Когда и где?

— А со мной ты не хочешь увидеться?! — Мгновенный этот вопрос прозвучал у нее с милой свирепостью.

— Когда и где? — повторил я.

— Сегодня! В любом парадном!

— Хочу, конечно...

— Ага, снова «но»...

— Но сегодня я очень поздно освобожусь.

— Слушай, Олег!.. — Она весьма красноречиво пошипела в трубку, а потом снова сухо закончила:

— Завтра буду ждать твоего звонка. Около одиннадцати.

— И отключилась. У меня от этого что-то оборвалось в солнечном сплетении.

Не было печали — так теперь на тебе почти наркотическую зависимость от настроений некоего взбалмошного майора.

Но даже негодуя, я был счастлив. Уж слишком давно я ни от кого не зависел. А у бесхозного положения есть и свои минусы. Однако это идиотское балансирование между восторгом оттого, что она по мне скучает, и раздражением от своей привязанности к столь малонадежной партнерше привело меня к мысли, что все это вполне может быть элементарной игрой. Какой самый простой и надежный путь для женщины, чтобы задурить голову мужику: закатывать глаза от того восторга, который он ей якобы доставляет. И это не помешает ей тотчас после подобной сцены нырнуть в койку к тому, кто либо люб по-настоящему, либо просто следующий на очереди. Думать об этом противно, но полезно. Приводит в чувство и помогает лучше настроиться на встречу со Шмелем.

Когда я накоплю достаточно денег, чтобы выбирать клиентов, я буду работать только в теплое время года. А зиму, конец осени и начало весны стану отсиживаться, изучая книжки возле уютного камина.

Пока я тихонько осматривал окрестности шмелевского дома — типичной хрущевки в районе «Чертановской», задубел в своем парадно-выходном одеянии до полной бесчувственности ступней. И хотя нужно было бы еще полчасика пооколачиваться, не выдержал. На кой такая осторожность, если из-за нее потом всю жизнь на протезах ходить придется? Но в прихожей Шмеля, доставая из сумки бутылку коньяка, не забыл включить детектор, непослушными деревянными пальцами убавив звуковой сигнал на ноль. Индикаторы и стрелку сразу зашкалило. Да, не пожалел кто-то жучков ради нашей со Шмелем встречи.

Евгений Аркадьевич Шмелев нравился мне давно. Здоровый, метр восемьдесят два — восемьдесят четыре, плечи налитые, как чугунные гантели, но силой и храбростью не козыряет. Мы с ним раза три вместе за товаром в Турцию и в Китай ездили, а там хватало приключений всякого рода. Он как-то умел и на рожон не лезть, и в то же время не суетиться, не заискивать перед всякой шантрапой, которая нас в вагонах и на таможне пасла. Надежный партнер. Когда он за спиной, можно не озираться. Не виделись мы с ним, по меньшей мере, полгода или даже больше, с тех пор как я последние остатки своих товаров толканул. И до меня не сразу дошло, что с первого же взгляда насторожило в его облике. Потом понял: у него на левом глазу появилась черная замшевая блямба.

— Ну, Олег, рад! Рад, что отозвался! — не скрывал энтузиазма Женя, предоставляя мне тапочки и сопровождая в комнату. — Вот, познакомься: Вера Ильинична моя.

— Здравствуйте, — радушно встретила меня его невысокая, всего на пять-шесть сантиметров выше меня, белокурая половина.

— Вот, Ильинична, знакомься: Олег Мухин! Мы с ним...

— Жень, — перебил я его. — Ты нас уже третий раз знакомишь.

— Разве?

— Да он такой склеротик, что я уже привыкла. — Ладно хоть Зиной по утрам не зовет, и то хорошо уже!

Мы посмеялись, хотя мои глаза так и притягивал кругляш на его лице.

Напросившись, чтобы меня принимали по-свойски, на кухне, а там, в свой черед, попросив зажечь конфорку, я блаженно отогревался, все больше убеждаясь в том, что хозяева об электронной начинке в своей квартире даже не подозревают. Пока супруга ставила на стол емкости и закуску и разогревала ужин, мы со Шмелем рассказали друг другу о том, кто, чем и как занимается, с чего живет. Правда, я наврал, что служу в охране, а сейчас нахожусь в затянувшемся отпуске в связи с кончиной нанимателя. Зато Шмель казался, на мой взгляд, совершенно откровенным:

— Как у меня эта гадость стряслась, как все пошло наперекосяк, тогда я о тебе и подумал...

— Извини. А какая «гадость»?

— Ну с глазом, конечно. Ты что, не знал?

— Да когда мы с тобой в последний раз виделись, этого не было.

— Ой, жутко даже вспоминать... — прокомментировала суетившаяся между холодильником и плитой Вера.

История со Шмелевыми, оказывается, действительно приключилась паскудная.

Женя и Вера приехали в Москву года два назад из Магадана. На заработки. Там у них, на Крайнем Севере, после внедрения рыночных отношений образовалась кошмарная масса лишних людей. Лишних не в смысле работы — ее хватало, а в смысле ее оплаты. Людей грабили все, кому не лень.

Государство, забиравшее у горняков золото, но не оплачивающее его, новоявленные хозяева предприятий, сулившие золотые горы, но зажиливающие зарплату.

Женя работал в объединении «Рыбпром», которое добывало рыбку по всему миру. Он как раз и ремонтировал ту технику, которой ее ловили. Потом предприятие приватизировали, новые хозяева часть кораблей распродали, а народ заставляли месяцами работать за жратву. Те ловили рыбу, начальство ее продавало, а выручка «рассасывалась». Проработав больше года без зарплаты, Шмелевы решили заняться куплей-продажей. Сначала потому, что зарплату выдали продукцией — консервами. А потом и пошло-поехало. Квартирку свою продали, деньги оборачивали, и все вроде шло ничего. Благо что детей не было: что-то его Вера застудила себе в молодости, на ударных стройках Чукотки.

В столицу они попали первый раз проездом в Турцию. И сразу поняли, что для бизнеса тут и рынок шире, и оборот быстрее. Притормозились. Квартиру снимали у родственников. Недорого сравнительно, но без прописки. Торговали с переменным успехом, но в основном с хорошим плюсом. И когда мы с ними в последний раз виделись, смотрелись они вполне преуспевающими. Все переменилось вдруг.

Шли себе Шмелевы по Чертановской, и за три минуты до поворота к метро «Южная» что-то хлопнуло Евгения по плечу. Будто мухобойкой приложили. Возле дома номер 15. Естественно, он встал как столб, начал озираться: рефлекса при любом непонятном первым делом искать укрытие у него не было. Тут-то его и ударило в глаз. Потом врачи достали и показали ему пульку от «воздушки».

От пневматической винтовки. Он до сих пор хранил ее в целлофановом пакетике. Показал и мне. «Кировчанка». Так называемая «усиленная», похожая формой на песочные часы. Пять миллиметров полого свинца. Они-то жизнь Шмелевым и переломили.

Прописки московской нет, за лечение пришлось платить. Чтобы спешно изъять деньги из товара, его пришлось продавать за бесценок. Пока Вера суетилась между Женей и врачами, пока его выхаживала из целого букета осложнений, склад, в котором большая часть их добра хранилась, обчистили.

Милиция, кстати, воров нашла. Наводчиком оказалась землячка Шмелевых, которую они опекали по доброте душевной. Ее ставка и была на то, что им из-за беды не до склада. Пока, мол, спохватятся, следов не останется.

Так оно и вышло, но воры по жадности и тот груз прихватили, который там родич одного из милицейских держал. Но все равно, когда виновных нашли, все украденное было уже распродано и пропито. В общем, когда Шмелев мало-мальски оклемался, остались они почти что голышом. Но рассказывал он об этом без надрыва и пьяных соплей. С иронией. Виня в основном самого себя:

— Это называется: «Добро пожаловать в капитализм!» Но что меня особенно заедает... Помнишь мужика, который к нам подходил насчет страховки в «России»?

— Еще в не помнить, — подтвердил я. — Он меня на двухтысячный взнос уболтал, да и на свободный счет я вложился.

— Во! Если в и я его тогда послушал — вот как судьба распорядилась, — я бы сейчас забот не имел. За этот глаз они бы мне минимум десять штук выложили. А теперь... Вот подойду иной раз к этому дому, номер пятнадцать по Чертановской... Поверишь, высчитать бы того пацана — я бы ему голыми пальцами глаз выдрал. С этими слизняками иначе нельзя. Нашли, понимаешь, себе игры.

Ну тут он, допустим, вряд ли прав. И что шляется там, рискуя второй глаз потерять. И в том, что на пацана грешит. Запросто мог и взрослый стрельбой по людям развлекаться. Знаю я таких. Да и вообще, я бы на его месте с той наводчицей побеседовал. Не удивлюсь, если случайным тот выстрел только выглядел. Судьба-то судьбой, а только у любого ее орудия, исполнителя то есть, фамилия есть.

— Мы даже в милицию не обращались, — словно подтвердила мои размышления Вера.

— Конечно! — криво ухмыльнулся Евгений. — Да я ментов теперь боюсь больше, чем бандитов. Ну что бандиты могут мне сделать? Искалечить, ограбить, убить. Все. А милиция — особенно из-за моего беспрописочного положения в Москве — не только искалечить, ограбить или убить, а еще и разорить, засунуть на годы в камеру к тем же бандитам, в полную их власть, заразить там туберкулезом или чем похуже, скомпрометировать на всю жизнь...