Обскура - Режи Дескотт

Итак, Марселины Ферро здесь больше не было, но оставалось множество других работниц, с которыми Жан знакомился заочно, по регистрационной книге — с их фальшивыми именами («творческими псевдонимами», как называла это мамаша Брабант) и краткими физиологическими описаниями, — очевидно, чтобы облегчить работу медицинским службам, полиции нравов и прочим представителям власти. После каждого осмотра, проводившегося раз в две недели, также делалась итоговая запись. Так, он узнал, что у Кармен Андалузской (на самом деле, скорее всего, приехавшей из Тулузы, Сета или Монпелье) несколько недель назад была обнаружена сифилитическая сыпь, из-за чего ее отправили на лечение в Сен-Лазар, а некая Ольга («моя рыженькая», ласково назвала ее хозяйка) пребывает на шестом месяце беременности, но, несмотря на это, продолжает работать. О каждой сообщалось нечто оригинальное, и Жан отметил, что работницы нарочно подобраны с учетом самых разнообразных вкусов клиентов: спектр национальностей и темпераментов был весьма широк. Левантийка, фламандка, анемичная девушка из парижского предместья, больше похожая на мальчика… пылкая, веселая, циничная…

Иногда одна из них торопливо заходила в кухню, и Жан невольно пытался угадать, кто это, исходя из описаний в книге и комментариев мамаши Брабант. Она брала бутылку шампанского из ведерка со льдом, корзину с фруктами или блюдо с жареной курицей — поскольку клиент был в праздничном настроении, хотел выпить или проголодался. И все они — алжирка, фламандка, мальчикоподобная или, наоборот, с роскошными формами — наверняка спрашивали себя, что это за тип, которого мамаша Брабант обхаживает уже так долго: ведь несмотря на общий добропорядочный вид, он совсем не выглядел важной птицей.

Из окошечка висевших над дверью настенных часов, сделанных в виде швейцарского шале, выпрыгнула кукушка и прокуковала одиннадцать раз. Из дальних комнат донесся какой-то шум, заглушённый расстоянием, отделявшим их от кухни.

Жан понял, что не имеет права больше задерживать хозяйку — она не могла надолго оставить своих подопечных без присмотра. Ее ждала работа на благо двух юных учениц монастырского пансиона, воспитанных и благополучных, которые впоследствии будут притворяться, что не знают, каким потом и кровью далось их матери восхождение по социальной лестнице. Однако он не мог уйти, не получив ни одного ответа на мучившие его вопросы. Но с чего начать? Кукушка вроде бы недвусмысленно дала понять, что ему нужно убираться…

О чем он еще не спрашивал?.. Например, о типе по фамилии Фланель (если это фамилия), который ни разу не появился здесь после создания «живой картины»…

— Любопытные вкусы у некоторых ваших клиентов, — небрежно сказал он, — они удовлетворяются лишь созданием «живых картин» с участием ваших девушек, без каких-либо иных способов… ублажения.

Но хозяйка ответила лишь коротким смешком.

— Просят привести Вотана в черную комнату!

Жан обернулся. На пороге стояла улыбающаяся рыжеволосая женщина. Сразу бросалось в глаза, что она беременна — срок был как минимум шесть месяцев, прикинул Жан.

За спиной у него послышался слабый звон. Жан снова обернулся и в изумлении взглянул на огромного датского дога, голова которого возвышалась над столешницей. Волоча за собой тонкую цепь, он направился к двери. Женщина у порога была, скорее всего, Ольга.

— А кто сейчас в черной комнате? — спросила Жаклина Брабант.

— Ирис, — ответила Ольга после некоторого колебания.

— Ах вот как?..

На лице ее отразилось удивление, буквально на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы пробудить любопытство Жана, которое она любезно удовлетворила, сказав:

— Я много раз слышала, как она клянется всеми богами, что никогда больше не будет совокупляться с псом… Марселина никогда не занималась такими вещами, считала их слишком унизительными, — добавила она, заметив немое изумление Жана.

Он побледнел.

— Я думаю, вы догадались, зачем в нашем заведении нужен дог, — продолжала мамаша Брабант, по-прежнему держа руки перед собой на открытой книге.

Жан застыл на месте, не в силах произнести ни слова.

— Извращенные склонности очень разнообразны… А теперь, боюсь, нам нужно закругляться… Я вас провожу?..

Она встала — стройная, изящная, соблазнительная, в облегающем черном платье. Жан взглянул ей в лицо — удлиненное, костистое, с выступающими скулами, безупречно очерченными губами и холодными, жадными, пустыми глазами. Если ее дочери похожи на нее, они должны сильно выделяться на фоне остальных монастырских воспитанниц…

— Разве что вы захотите воспользоваться нашими услугами, — добавила она. — Это была бы большая честь для нас.

Жан предпочел сделать вид, что не расслышал этого неожиданного предложения. Он кивнул на прощание кухарке, которая вряд ли заметила его жест, полностью поглощенная своими делами, и, в последний раз машинально взглянув на клеенчатую скатерть, подумал, что ему даже не предложили выпить.

В коридоре они столкнулись с блондинкой, торопившейся в кухню. Она нарочно постаралась задеть Жана, на мгновение тесно прижавшись к нему, и он почувствовал исходящий от нее аромат лилий. Несколько секунд спустя она вышла из кухни с бутылкой шампанского и, проходя мимо, вскользь положила ему руку на плечо, словно прося посторониться. И снова этот запах лилий…

Потом она открыла дверь справа и быстро проскользнула в нее, но Жан успел заметить происходящее внутри: женщина с матово-бледной кожей усаживалась на имитатор фаллоса, который мужчина держал обеими руками. На мгновение Жан закрыл глаза. В другой комнате, сплошь затянутой черной тканью, на которой четко выделялись обнаженные тела, женщина, стоящая на четвереньках, нарочито изгибалась и делала страстные гримасы, совокупляясь с датским догом перед клиентом, который смотрел на них как завороженный.

Все — ради счастливого будущего дочек мамаши Брабант…

Из широко распахнутых дверей большой гостиной, расположенных прямо напротив входа, доносились смех, пение, громкие восклицания. Жан подхватил сумку, оставленную у двери. Мамаша Брабант смотрела на него со слегка ироничной улыбкой. И однако в ее пустых глазах сквозило и кое-что другое. Она и Жан выбрали совершенно противоположные пути, и какая-то часть души этой женщины стремилась к той самоотреченности, которую она ощущала в молодом медике.

Однако она больше его не удерживала.

— Все веселятся, все щебечут… Но не думайте, что так просто выносить все это изо дня в день…

Жан что-то пробормотал сочувственным тоном.

— Представляете, — добавила она уже более непринужденно, открывая ему дверь, — есть два постоянных клиента, которые приходят только ради Иветты, чернокожей мартиниканки. Так вот, два дня назад она исчезла. За все четыре года, что она здесь, такое случилось впервые. Ума не приложу, что мне теперь делать.

— Эта она позировала вместе с Марселиной Ферро для «живой картины»? — с трудом выговаривая слова, спросил Жан.

— Да… Что с вами?

Поскольку Жан не в силах был ничего ответить, Жаклина Брабант наконец слегка подтолкнула его к выходу. Оказавшись на улице, он с жадностью вдохнул прохладный ночной воздух.

— Доктор Корбель?

Жан вздрогнул. Он едва успел сделать несколько шагов по тротуару, полностью оглушенный тем, что только что узнал. Исчезновение мартиниканки не могло быть не чем иным, как похищением. Это был еще один удар. И вот теперь этот неожиданный оклик… Жан узнал голос, поскольку слышал его совсем недавно. Он обернулся.

Три человека, стоявших полукругом, пристально смотрели на него. Самый высокий стоял в центре — инспектор Нозю. Когда Жан невольно сделал шаг назад, один из спутников инспектора шагнул вперед и вбок, словно собираясь отрезать доктору любой путь к отступлению. В полумраке улицы, едва освещенной редкими фонарями, Жан разглядел суровую холодную улыбку на лице инспектора.

— Попрошу вас следовать за нами.

— Но… — Жана охватила паника. — Что вам от меня нужно?

Инспектор жестом остановил своих подручных, уже готовых броситься на медика с обеих сторон.

— В этом нет необходимости, — небрежно бросил он. Потом, обращаясь к Жану, сказал: — Мы все вам объясним в камере предварительного заключения при сыскной полиции.

Глава 31

С величайшей осторожностью он опустился на колени, затем плашмя лег на пол, стараясь не вызвать ни малейшего скрипа. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не застонать: движения вызвали новый приступ боли, которая приходила все чаще и становилась все сильнее, сверлом ввинчиваясь в мозг со стороны левого уха. Проклятый сифилис!..

Немного подождав, пока боль утихнет, он с многочисленными предосторожностями немного сдвинул узкую паркетную планку, специально предназначенную для этой цели, и заглянул в образовавшееся небольшое отверстие. Ему хотелось увидеть ее пробуждение. Перед этим он несколько раз с силой постучал по трубе дымохода, тянущейся от камина в ее комнате, так что теперь она наверняка должна проснуться. Это вместо колокола. Он не хотел действовать с ней так же, как с другими.