Юнг и Паули - Дэвид Линдорф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
17 января 1958 года, через два месяца после начала этого сотрудничества, Паули с женой в последний раз отправился в Америку, где принял участие в конференции о теории квантового поля и навестил в Беркли своего друга Макса Дельбрюка. Гейзенберг был обеспокоен этой поездкой — он боялся, что американцы, с их практическим подходом, окажут дурное влияние на их исследование.
Временное пребывание в Америке дало Паули возможность освежить старые воспоминания. В письме к Дельбрюку (15 апреля 1958), написанном в номере отеля, он размышляет: «Воспоминания могут быть забавными, пока мы живы, но всё же отрадно думать, что они уйдут вместе с нами». Чувствовал ли Паули, что его дни уже сочтены?..
Гейзенберг на другом берегу Атлантического океана получал письма от Паули всё реже и реже. Позже он вспоминал:
«Мне казалось, что я вижу в них признаки усталости, что он готов сдаться. Затем неожиданно (7 апреля) я получил от него письмо, в котором он в довольно резкой форме уведомлял меня, что решил отказаться и от продолжения работы, и от публикации. Он также писал, что сообщил обладателям предварительного проекта, что его содержание не отражает его мнения на сегодняшний день. Затем наша переписка прервалась, и я так и не смог добиться от Вольфганга никаких комментариев о причине столь внезапной перемены[430]».
Паули объяснил ситуацию в письме Аниеле Яффе, отправленном из Беркли (27 марта 1958), где просил её не верить слепо написанному в газетах. Немецкая пресса сделала из Мировой Формулы целое представление. Частично обвиняя Гейзенберга (публиковавшего отчёты), Паули сообщал, что задумывал этот проект как скромное мероприятие, относительно которого его долго мучили некоторые сомнения. Он всё ещё был уверен, что это выражение «кватернарного архетипа». Но, как в «Старике и море» Хэмингуэя, он сомневался, смогут ли они вытащить эту рыбину на берег[431].
Критический момент наступил, когда Гейзенберг разослал семьдесят предпубликаций, не спросив одобрения Паули. В гневе Паули прислал ему пустую карточку в рамке с подписью: «Пусть мир увидит, что я могу рисовать не хуже Тициана: не хватает только кое-каких деталей»[432]. Позднее (в августе 1958) он вставляет эту же фразу в открытое письмо сообществу физиков[433]. Как вспоминает К.А. Мейер, «Это было страшное время»[434].
Был ли прав Гейзенберг в своём предположении, что американцы раскритикуют их работу? Это могло бы стать достаточной причиной для Паули, чтобы потерять интерес к ней. Но едва ли этим можно объяснить скандальный ответ Паули на обзор этой работы в немецких газетах. В чём же тогда крылась причина такой реакции?
Вначале, в ноябре 1957 года, Паули принял идеи Гейзенберга с огромным энтузиазмом. Гейзенберг в ответ сообщил о нахождении значительной симметрии в своей работе. Паули увидел сон о детях, жаждущих быть обнаруженными. С помощью бессознательного он понял, что работа Гейзенберга отражает кватернарный аспект. Он даже написал Яффе, что за расчётами стоит Шпиглер, создатель отражений.
Но уже к марту 1958 года он писал Яффе, что «здесь нечего ловить». Похоже, что Паули так запутался в сетях своего «зеркального комплекса», что потерял присущую его эго проницательность. Комплекс узурпирует суверенитет эго: в таком состоянии реакции могут быть неадекватными. Однако к лету 1958 года он начал поощрять Гейзенберга продолжать проект, и можно предположить, что он сумел преодолеть комплекс — то есть бессознательное больше не управляло его реакциями.
Несмотря на ухудшающееся здоровье, темп его жизни оставался довольно быстрым. После возвращения из Америки он посетил конференцию в Брюсселе в начале июня, затем, в конце месяца, конференцию в Женеве, где вовлёк Гейзенберга в публичную дискуссию на тему их совместной работы. В ноябре он провёл несколько дней в Гамбурге, где получил медаль Макса Планка.
В следующий раз Гейзенберг и Паули встретились в Италии, на летней сессии на озере Комо. Гейзенберг пишет: «Вольфганг был вновь приветлив, но это был уже другой человек». Паули сказал ему тогда: «Я думаю, вы правильно делаете, что продолжаете работать над этими проблемами. Что до меня, мне пришлось выбыть, просто не хватило сил. В прошлое Рождество мне казалось, что я могу сделать что угодно, но теперь всё иначе»[435].
Осенью Паули возобновил преподавательскую деятельность в ETH. 8 декабря 1958 года, во время лекции, Паули неожиданно почувствовал сильную боль. Чарльз Энц, его ассистент, поехал вместе с ним в больницу, где у Паули диагностировали запущенный рак поджелудочной железы — делать операцию было уже поздно. Энц вспоминал: «Когда я навестил Паули в больнице после этого внезапного приступа, он с заметным беспокойством спросил меня: Вы видели номер комнаты? (я не обратил внимания). Номер был 137»[436].
Число 137, обратное постоянной тонкой структуры, считалось многими (в том числе и Паули) важнейшим числом в физике. Постоянная тонкой структуры — это безразмерная величина, состоящая из трёх основных констант квантовой теории: постоянной Планка, заряда электрона и скорости света. По мнению Паули, дальнейшее развитие квантовой теории зависело от понимания скрытого смысла этого числа. Физик Артур Эддингтон также был убеждён, что оно обладает некими таинственными свойствами[437].
И это ещё не всё. Вайскопф, по совету Паули, встретился с Гершомом Шолемом, знаменитым авторитетом в еврейском мистицизме. От него Вайскопф узнал, что Каббала на иврите записывается как QBLH. Каждой букве еврейского алфавита соотвествует число, и сумма Каббалы, как рассчитал Шолем, 100+2+30+5 = 137[438].
Вольфганг Паули умер в больничной палате 15 декабря 1958 года, по словам его жены, после двух недель ужасных страданий.
Аниела Яффе пишет, что, согласно фрау Паули, последние слова её мужа были: «Я бы хотел поговорить ещё только с одним человеком: с Юнгом»[439].
Конец жизни Паули сопровождался синхронистичностью, связанной как с еврейским мистицизмом, так и с квантовой теорией. Это можно толковать как «третье», родившееся из coniunctio. Если придерживаться идей Юнга о синхронистичности, выходит, что Паули был эмоционально связан с бессознательным на глубоком уровне. Говоря символическим языком, эта синхронистичность — работа Шпиглера. Держа в уме эту фантастическую идею, логично будет предположить, что желание Паули поговорить с Юнгом происходило из искренней жажды разделить эти мысли со старым другом. Мы можем заключить, что Паули наконец нашёл место, где противоположности не существуют
