Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

Руководителем WPA Рузвельт назначил Гопкинса, свернувшего FERA. Икес был взбешен, вновь две параллельные организации – теперь WPA и PWA. Разницу между ними было невозможно установить, если не считать различных подходов обоих руководителей. Икес стоял на позициях либерального буржуа: повысить покупательную способность населения, оказав помощь частным предприятиям, чем и занималась PWA. Гопкинс, отнюдь не ортодокс, считал, что его задача – побыстрее занять побольше людей. ФДР солидаризировался с Гопкинсом. Самостоятельное существование PWA в конце концов объяснялось нежеланием Рузвельта обидеть Икеса.

ФДР не хотел мешать самоуслаждению министра внутренних дел, руководителя PWA. Как замечает Р. Шервуд, если бы PWA влилась в WPA, что вообще было бы логично, «Икес, несомненно, ушел бы в отставку, подняв большой шум, а Рузвельт был всегда готов сделать все, чтобы предотвратить отставку кого-либо из близких к нему по службе людей… Он был очень мягок по отношению к тем членам правительства, которые были бездеятельны или даже непокорны, или безнадежно неспособны, но все-таки лояльны».

WPA в разгар своей деятельности заняла свыше 3 млн. человек. Ей были подчинены вновь созданная Администрация по переселению, которая делала попытки создать коллективные фермы для обанкротившихся фермеров, а также Администрация по электрификации сельских районов. Если успех первой был незначителен (переселенный на коллективную ферму в штате Арканзас фермер, например, признал, что ему живется хорошо, но, заявил он, «здесь стоит поработать пять-шесть лет, скопить денег и купить в другом месте собственную ферму»), то вторая много сделала для электрификации сельского хозяйства. В 1930 году менее 10 процентов ферм имели электричество, к 1945 году в США было электрифицировано свыше половины всех ферм.

Гопкинсу пришлось ставить дело WPA с большими трудностями, он подвергался ожесточенным нападкам справа. Большой гласности было предано заявление, приписанное Гопкинсу: «Правительство будет тратить, тратить и избираться, избираться». «Чикаго трибюн» в хлесткой статье под заголовком «Изгнать мошенников» писала: «Гопкинс – упрямый человек, завоевавший высокое положение в период нового курса своей способностью тратить больше денег в более короткий срок и на более абсурдные дела, чем мог придумать какой-нибудь другой злой шутник в Вашингтоне». Частично эти нападки объяснялись межпартийными распрями: республиканцы видели в WPA мощное орудие для поднятия престижа ФДР. Так оно и было. Гопкинс любил цитировать слова некой женщины, с гордостью заявившей: «Мы больше не получаем пособия. Мой муж работает на правительство».

В мае 1935 года, когда Верховный суд ликвидировал NIRA, надеждам ФДР добиться улучшения экономической конъюнктуры прямым вмешательством в бизнес был нанесен тяжкий удар. Монополии торжествовали, рабочий класс лишился ограниченных прав, обещанных ему разделом 7 A NIRA. Но движение трудящихся находилось на подъеме, отмена NIRA совпала с угрозой национальной забастовки шахтеров, которую собирались поддержать рабочие других отраслей промышленности. ФДР не примкнул к ликующим монополистам, а употребил свое влияние в поддержку законопроекта Вагнера, который проходил заключительную стадию обсуждения в конгрессе. 16 мая сенат принял его 63 голосами против 12.

Еще недавно, в лучезарную эпоху успехов NIRA, Рузвельт не придавал большого значения кардинальной проблеме организованного рабочего движения – праву на коллективный договор и ведение переговоров с предпринимателями подлинными представителями рабочих. В мае 1934 года на пресс-конференции президент, не скрывая раздражения, бросил, что рабочим вольно выбирать в качестве своих представителей кого угодно: «короля Ахнуда Сватского или Королевское географическое общество, или профсоюз, или кронпринца Таиланда». Прошел год, и ФДР был вынужден серьезно подойти к требованиям рабочего движения.

31 мая 1935 г. приглашенные на очередную пресс-конференцию заполнили Овальный кабинет. За столом восседал торжественно собранный Рузвельт. Перед ним с одной стороны лежало решение Верховного суда об отмене NIRA, с другой – гора телеграмм протеста. В стороне сидела Элеонора, она вязала синий носок. Президент, как обычно, осведомился у газетчиков, какие новости. Те – контрвопрос: как президент оценивает отмену NIRA четыре дня назад? Рузвельт закурил и произнес полуторачасовой монолог.

Он говорил как человек, оскорбленный в лучших помыслах: то были отнюдь не слова разгневанного либерала, а государственные суждения президента, не преуспевшего в налаживании сотрудничества бизнеса и труда. Одну за одной с надлежащими внушительными паузами президент читал телеграммы протеста, «трогательные призывы», как он назвал их, от владельцев аптек в штате Индиана, торговца кондитерскими изделиями в штате Массачусетс, бизнесмена из штата Джорджия и т. д. Отнюдь не от рабочих.

Выводы президента клонились к тому, что решение Верховного суда делает невозможной национальную политику помощи всем, в том числе бизнесу. Открылось, что водораздел между ФДР и стариками-судьями проходил по старой американской границе – прерогативы федерального правительства против прав штатов. Точнее, к интерпретации понятия «межштатная торговля»: имеет ли право Вашингтон регулировать дела в штатах. Генезис этого конституционного конфликта восходил к отцам-основателям.

С известным оттенком пренебрежения квалифицировав правовые концепции Верховного суда как относящиеся ко временам «лошади и коляски», Рузвельт задал вопрос: «Суждено ли Соединенным Штатам принимать решения, суждено ли народу нашей страны считать, что его федеральное правительство в будущем не будет иметь юридической власти решать национальные экономические проблемы, а их должны разрешать только штаты?» ФДР указал, что невозможно добиться улучшения положения страны, если передоверить это дело сорока восьми легислатурам. ФДР серьезно предупредил: «Не называйте нашу политику правой или левой, это достойно мышления первокурсника. Она не правая и не левая…»

Начались вторые «сто дней» (точнее, 177 дней) Франклина Д. Рузвельта – поток законопроектов обрушился на конгресс. Разница между первым и вторым периодами «ста дней» заключалась в том, что если в 1933 году ФДР был инициатором и архитектором, то в 1935 году он работал на основе уже имевшихся материалов, был просто строителем.

Рузвельт теперь не просил, а требовал. Все средства нажима, которыми может воспользоваться президент, были пущены в ход: он действовал через лидеров конгресса, вызывал к себе сенаторов и конгрессменов, убеждал и прямо грозил. Законопроект Вагнера прошел палату представителей без голосования. 5 июля 1935 г. ФДР подписал его. Этот закон явился вершиной завоеваний организованного рабочего движения в годы «нового курса». Философия его составителей отчетливо видна из преамбулы: «Отказ предпринимателей признать право рабочих на организацию профсоюза и согласиться с коллективными договорами ведет к стачкам и другим формам борьбы и смуте в промышленности… что усугубляет повторяющиеся экономические кризисы». Президент и конгресс отступили.

Закон Вагнера не открыл каких-либо новых возможностей профсоюзам, он лишь подтвердил их права в усиленной формулировке прежнего раздела 7 A NIRA, завоеванные десятилетиями тяжелой борьбы. Предпринимателям, правда, запрещалось создавать компанейские профсоюзы, ставить препятствия при возникновении рабочих профсоюзов, отказываться заключать коллективные договоры. Однако в случае возникновения трудовых конфликтов они должны были рассматриваться сначала в созданном по закону национальном управлении трудовых отношений, а затем – в судах. Как и прежде, завоевания профсоюзов зависели в каждом отдельном случае от конкретного соотношения классовых сил.

У. Липпман был недалек от истины, когда заметил: «Закон говорит рабочим: отправляйтесь в суд и посмотрите, что вам дадут. Мы благословляем вас. Но будьте любезны избавить нас от неприятного дела определять конкретно права и обязанности капитала и труда. Хотя мы – законодатели, мы предпочитаем не составлять законы, мы приглашаем вас сутяжничать, но если вы не получите от судов всего, что мы, как кажется, обещаем вам, тогда вините суды, а не конгресс Соединенных Штатов». Важнейшим орудием классовой борьбы американского пролетариата остались стачки, а не закон Вагнера.

19 июня президент потребовал от конгресса снизить ставки налогов на небольшие доходы и увеличить их для крупных. Он объяснил, что «богатство ныне не является результатом индивидуальных усилий». Денежная элита реагировала очень болезненно: президент замахнулся на святая святых – их карман. На деле изменения оказались незначительными для крупного капитала: для лиц с доходом 50 тыс. долл. налог увеличивался на 1 процент, имеющих 100 тыс. долл. – на 6 процентов и с 3,5 млн. долл. – на 7 процентов. Налог на наследство максимально увеличивался на 7 процентов.