Встречи на московских улицах - Павел Федорович Николаев

было уже само по себе неприятно, но опять-таки не это растревожило девушку.

– Слушай, Васюк, – говорила Арина, – однажды Тамара стояла возле магазина на Смоленской, где её должны были подхватить, а я шла мимо. Остановилась и стала с нею говорить о тряпках, а она какая-то нервная, смотрит мимо – это до меня потом дошло. Вдруг говорит: «Ну ладно, мне пора, потом созвонимся». И юркнула в машину, которая резко затормозила. Я немного опешила, потом подумала: «Откуда у неё хахаль с машиной?» – и пошла по своим делам.

Спокойно пошла, не подозревая о том, что в те считанные секунды, когда остановилась машина, решалась её судьба. Опытным глазом ловеласа Берия мгновенно оценил достоинства девушки и потребовал от Тамары, чтобы та в следующий раз привела подругу. Вот так, ни больше ни меньше!

– Какой ужас! – искренне удивился Катанян.

– Катастрофа! – согласилась девушка и продолжала: – Но я ничего этого ещё не знала. На той неделе Томка звонит и говорит, что у неё для меня есть американское платье. Я как угорелая помчалась, и она под строжайшим секретом всё рассказала и передала желание Берии. Вот тебе и американское платье! Что мне делать, Васюк?

Конечно, подручные Лаврентия Павловича доложили шефу, что Арина является падчерицей деверя члена Политбюро ЦК ВКП(6), живёт в Доме правительства на улице Серафимовича. Это создавало определенные трудности, что ещё больше распалило страсть самца, непривычного к чьему бы то ни было сопротивлению. Тамаре он наказал:

– Скажи ей, что нет ничего такого, чего я не мог бы исполнить для неё, я достану со дна морского всё, что она захочет!

Арина училась в Институте востоковедения. Специализировалась по Китаю. Учебника по китайскому языку не было, и она потребовала таковой от Берии. Катаняну объяснила:

– Его на русском языке не существует, он никогда не издавался. Он его не сможет достать ни на каком морском дне!

– Ума палата! – возмутился приятель. – Ведь это Берия, и для него нет ничего невозможного. Велит написать и напечатать в три дня. И тогда тебе придётся расплачиваться своим телом.

Эти слова оказались пророческими. И свои воспоминания об этом эпизоде жизни Катанян закончил так: «И мы замолчали, подавленные её легкомыслием и моей логикой. А через три дня ее вызывают в деканат и вручают пакет. И она видит – извольте радоваться – русско-китайский учебник, изданный в 1884 году!»

Весна была так хороша. Апрель 1883 года, Великий пост. На крышах домов таял снег. Извозчики разъезжали кто на санях, кто на колёсах. Дворники долбили на мостовых заледенелые глыбы. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества прошли последние экзамены. И. И. Левитан получил серебряную медаль за живопись, К. А. Коровин – за рисунок. На радостях друзья решили зайти к А. П. Чехову, который жил в гостинице «Восточные номера».

Это были самые захудалые меблированные комнаты. У «парадного входа», чтобы плотнее закрывалась дверь, к ней были подвешены три кирпича. Гостиница находилась недалеко от Московского училища живописи, ваяния и зодчества – на углу Дьяковской и Садовой-Спасской.

Номер Чехова – на первом этаже. У него были гости – студенты-однокурсники. В комнате сильно пахло табаком. На столе стоял самовар, лежали калачи и колбаса, было и пиво. На диване лежали тетрадки с записями лекций – Антон Павлович готовился к экзаменам на врача. Левитан и Коровин сказали о полученных ими медалях.

– Что же, на шее будете носить? Как швейцары? – спросил один из студентов.

– Нет, их не носят, – ответил Левитан. – Это просто так… Даётся в знак отличия при окончании школы.

– Как на выставках собаки получают, – ёрничает студент.

Студенты были завзятыми спорщиками и нападали на Чехова:

– Если у вас нет убеждений, – то вы не можете быть писателем.

– У меня нет убеждений, – отвечал Антон Павлович.

– Кому нужны ваши рассказы? К чему они ведут? В них нет ни оппозиции, ни идеи. Развлечение и только.

– И только, – соглашался Чехов.

– А почему вы, позвольте вас спросить, подписываетесь Чехонте? К чему такой китайский псевдоним?

Антон Павлович засмеялся, а студент продолжал:

– А потому, что когда вы будете доктором медицины, то вам будет совестно за то, что вы писали без идеи и без протеста.

– Вы правы, – отвечал Чехов, продолжая смеяться, и вдруг предложил:

– Поедемте-ка в Сокольники. Прекрасный день. Там уже цветут фиалки. Воздух, весна.

По Садовой-Спасской шли пешком и продолжали спорить.

– Как вы думаете? – говорил Левитан. – Вот у меня тоже так-таки никаких идей. Можно ли быть художником или нет?

– Невозможно, – отвечал один из оппонентов, – человек не может быть без идей.

– Но вы же крокодил! – возмутился Исаак. – Как же мне теперь быть? Бросить?

– Бросить.

В разговор вмешался Чехов.

– Как же он бросит живопись? Нет! Исаак хитрый, не бросит. Он медаль на шею получил. Ждёт теперь Станислава. А Станислав – это не так просто. Так и называется: «Станислав, не бей меня в морду…».

Художники смеялись, студенты сердились, а Левитан продолжал донимать их вопросами:

– Какая же идея, если я хочу написать сосны на солнце, весну?

– Позвольте… сосна – продукт, понимаете? Продукт стройки. Понимаете? Дрова – народное достояние. Это природа создаёт для народа. Понимаете? Для народа…

– А мне противно, когда рубят дерево, – возражал Исаак. – Они такие же живые, как и мы, и на них поют птицы. Они, птицы, лучше нас. Я пишу и не думаю, что это дрова. Это я не могу думать. Но вы же крокодил!

– А почему это птицы певчие лучше нас? – негодовал студент.

– Это и я обижен, – вмешался Чехов. – Исаак, ты должен это доказать.

– Потрудитесь доказать, – обрадовался поддержке писателя студент.

– Глупо это! – отрезал Левитан.

…У Красных ворот сели на конку. До Сокольников путь был неблизкий: Каланчёвская – Краснопрудная – Сокольническое шоссе. В дороге внимание пассажиров привлёк Левитан. Одна мещанка протянула ему пасхальное яйцо:

– Съешь, красавчик. Батюшка мой помер. Нынче сороков. Помяни его.

Исаак спросил, как звали преставившегося, чтобы помянуть его.

– Да ты што, красавчик, нешто поп? – удивилась баба. – Звали родителя Никита Никитич… А как семинарию окончишь, волосы у тебя будут хороши. Приходи в Печатники. Анфису Никитишну все знают. Накормлю. Небось голодные, хоша учёные.

Чехов смеялся, студенты были серьёзны; в них чувствовалась какая-то придавленность, неумение и нежелание отдаться светлой минуте жизни. Даже великолепие природы не расшевелило их. «А лес был таинственно прекрасен. В лучах весеннего солнца верхушки сосен красноватыми огнями сверкали на глубоком тёмно-синем небе. Весна была так хороша!»

Меценат. С. И. Мамонтов (1841–1918) был крупным предпринимателем и создателем Мамонтовского кружка, в который входили крупнейшие