Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

— Я пообещала вам, что Правосудие будет свершено, Мартен! Зачем такая спешка? Почему… все это? — добавила она, показывая на балку и толпу.

— Поднимитесь на укрепления, госпожа Катрин! И посмотрите на врага! Он тоже устал ждать! Он уже валит деревья и строит осадные машины… кошку… и таран, гораздо более мощный, чем этот, чтобы высадить наши ворота… и высокие лестницы, чтобы подойти к нашим дозорным галереям! Опасность увеличивается с каждым часом, и завтра, быть может, мы будем сметены разъяренной бандой! Люди умирают! Этим утром уже трое, не считая мессира Дона, которого предадут земле этим вечером, и тех, кто умирает сейчас, быть может, под графской башней! А в это Время в тюрьме этот Мальфра все еще живет, укрытый от смертоносных ударов и моля дьявола, своего хозяина, чтобы его друзья вовремя пришли его спасти. Он ждет! И вы тоже ждете… Чего?..

Он замолчал, выжидая и переводя дыхание. Катрин колебалась. Ее гордость толкала продолжать борьбу, попытаться усмирить бунт своей волей, поскольку ей страшно не хотелось показать, что она уступает силе.

В нерешительности она скосила глаза на аббата, но тот, опустив голову, молился. В ту же секунду она поняла, что он не хотел подсказывать ей, что он давал ей право самой принять то-решение, которое не мог вынести сам.

Она посмотрела на сведенное мукой лицо Мартена и, и о том, что скоро покинет их всех, оставив лицом к лицу с опасностью, почувствовала, что жизнь Жерве ничто с их отчаянием и гневом. Они имели право на эту скорую справедливость, которой добивались.

Подняв голову, она прямо посмотрела в немигающие глаза суконщика:

— Жерве Мальфра будет повешен сегодня вечером, на закате! — объявила она твердым голосом. И под восторженные крики, подобрав свои юбки, достойно удалилась.

Скрывшись за поворотом, она почти бегом направилась в свою комнату, рухнула на кровать, сотрясаясь от конвульсивных рыданий. Но это не были слезы жалости к Жерве Мальфра, который заслужил смерть. Это были слезы слабости и отчаяния. Она не была создана для роли полководца, хозяйки большого замка со всем неумолимым грузом ответственности! И хоть она знала, что способна под влиянием гнева или смертельной опасности убить человека, вынести смертельный приговор оказалось не так просто.

Она плакала долго, чувствуя, как приходит облегчение, успокаиваются нервы. Когда она подняла наконец свое распухшее лицо с покрасневшими глазами, сквозь длинные пряди волос, упавшие на глаза, увидела Сару и Жосса, молча смотревших на нее. Смущенная, что ее застали в минуту слабости, она выпрямилась, нетерпеливо откинула назад волосы и резко спросила:

— Ну? Что вы здесь делаете? С какой стати вы на меня так смотрите?

Привычная к этому, Сара уселась на край ее кровати и принялась промокать ей глаза тряпочкой, смоченной в прохладной воде.

— Тебе надо было выплакаться. Так вот, аббат Бернар хочет, чтобы побег состоялся этой же ночью, в полночь, но просил передать, чтобы ты была готова. Впрочем, он, так и обещал, придет сюда сам после похорон. Надо, чтобы на заре мы были уже далеко. Может случиться, что он вынужден будет начать переговоры скорее, нежели предполагал…

Ах!.. Он вам так сказал?

Да! — ответил Жосс. — И мы с ним согласились. В том тупике, в котором мы находимся… вы находитесь, ваш уход — это необходимость. Вам надо встретиться с месиром Арно как можно скорее! И Мы будем спасены.

— Вы согласны потому, что вы мои друзья, — проговорила Катрин грустно. — Но здешние люди? Что скажут они? Что я сбежала? Что я их оставила?..

— Да нет, упрямая голова! — проворчала Сара. — Он не только поймут, но благословят и будут молиться за тебя! Тем более в Орильяке ты сможешь повидаться с магистратами, епископом и бальи из Монтаня и попытаться вырвать у них помощь. Никто, как ты, не умеет убеждать упрямых людей.

— Будьте уверены, госпожа Катрин, — поддержал Жосс. — Все будет хорошо! Вот только…

Он покраснел и, отвернувшись, принялся теребить золотой шнур от занавесок, привязанный к колоннам кровати.

— ..Вот только?..

Он решился и посмотрел на нее со странной улыбкой, сдерживаемой неожиданной стыдливостью.

— Я бы хотел вас попросить увести с собой Мари. Она останется в Карлате с госпожой Сарой. Видите ли, я очень доверяю сеньору аббату. Я думаю, он удержит Беро д'Апшье и его солдафонов в узде, если придется капитулировать. Но… никогда нельзя знать! И потом… Мари так красива. И она у всех на виду.

— Огромная любовь, которую он испытывал к своей молодой жене, сквозила в его словах. Он так любил свою маленькую Мари, что эта преданность его немного смущала. Этот парижский бродяга с изворотливым умом и слишком проворными руками считал себя недостойным такого чистого и высокого чувства. И он едва решался это чувство выразить.

— Я уведу Мари, — решила Катрин, подойдя к нему и братски обняв. — Я уведу, если только она согласится следовать за мной, в чем я совсем не уверена. Мари вас любит. Жосс. Ей нелегко будет решиться вас покинуть…

— Один раз, — сказал он со смущенной улыбкой, я воспользуюсь властью мужа. Я надеюсь, что она послушается… особенно если вы ей тоже прикажете…

Эта просьба-приказание позабавила Катрин.

— Я сделаю, как вы хотите, Жосс! Мари последует за мной, будьте спокойны!

— Я успокоюсь только тогда, когда она будет далеко отсюда.

Когда спустилась ночь, колокол аббатства прозвони, отходную за упокой мужественной души мессира Дона де Галоба и трех других умерших, павших, как и он, во время обороны Монсальви.

Потом, когда плиты замковой часовни опустились на могилу старого учителя фехтования, который много лет вложил маленький деревянный меч в руки мальчика Арно, те кто не нес службы на стенах, отправились по домам, чтобы немного передохнуть и поблагодарить Бога за этот день жизни. Катрин со своими домашними вернулась к себе в замок и занялась приготовлением к путешествию.

Аббат Бернар отправился вслед за владелицей замка. Они расположились в большом зале перед камином, как часто поступали в те времена, когда сеньор Монсальви был дома. Но в этот вечер Катрин и аббат были одни. Они сидели на высоких эбеновых креслах, при свете нескольких свечей. Вокруг них затаились глубокие тени. Огромный пустой зал… настолько пустой и темный в своих дальних глубинах, что Катрин показалось, что она уже далеко отсюда.

Какое-то время они хранили молчание, наблюдая за пламенем в камине. Снаружи шумы города и шумы войны стихли. Слышались только крики и отзывы часовых на стенах и песни, доносившиеся из лагеря врага: