Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

как моя дочь в возрасте около четырех лет была озадачена рекламой на большом щите: «Не больше чем пять минут разделяет вас с Renault 5». Я думала, что она беспокоится о распределении гаражей или количестве автомобилей на дороге, но не это было проблемой: проблема была в том, как можно соотнести время (5 минут) с местом или объектом (Renault 5)? В некоторых культурах разные объекты требуют разных форм подсчета.

В работе «О некоторых невротических механизмах при ревности, паранойе и гомосексуализме» Фрейд (1922) пришел к выводу, что моделью для гомосексуального пациента послужил старший брат. Он превратил свою ненависть/ соперничество между ними в любовь/подражание. Пациент Эйслера обнаруживает поразительно схожие черты с пациентом Фрейда: у него есть параноидальные фантазии, бредовая ревность, фантазии о неверности жены, и Эйслер считает, что он, как и пациент Фрейда, является латентным гомосексуалом. Верный вертикали эдиповой схемы, Эйслер отмечает: «Конечно, эти фантазии следует рассматривать как новые версии детских фантазий, в которых речь шла о матери и отце. Связывает их ревностное отношение к старшей сестре» (Eisler, 1921, p. 272). Эйслер больше не делает никаких выводов относительно сестры, так же как Фрейд не развивает своих размышлений касательно брата. И все же важность сестры кажется очевидной: он сильно завидует своей сестре, сознательно и, что более важно, бессознательно, а его жена – воплощение этой сестры, как и сам вагоновожатый. Жена – это не выбор объекта, а репликация в контексте идентификации. Он убийственно завидует своей жене, потому что как сиблинг она занимает то место, которое он считает своим. То, что его жена так хорошо вписывается в его ревность и нарциссическую идентификацию (она имеет ребенка «самостоятельно», отдельного от него, а он тоже хочет воспроизводиться партеногенетически), могло бы быть также источником компульсивного влечения, которое он испытывал к ней: он состоял с ней в связи и, вероятно, бросил ее, когда она забеременела от другого мужчины, но вернулся, чтобы жениться на ней, когда ребенок стал старше, утверждая, что ничего не знал о нем. Он планирует защитить свою честь, убивая любовника – это роль брата, который защищает имя семьи. В его фантазиях она является тем, кем является он, и делает то, что делает: рожает ребенка из «ниоткуда» или просто из себя.

Отсутствие братьев и сестер в теории совпало с невидимостью мужской истерии на практике. Мы не видим, когда человек идентифицирует себя со своей сестрой нарциссическим образом. И все же он может ненавидеть ее, желать ее смерти, любить ее и испытывать инцестуозное желание по отношению к ней. Подобный сценарий типичен для многих проблемных браков. Одним из признаков будет высокая раздражительность. Психическая раздражительность очень похожа на физиологическую раздражительность: внешний агент стимулирует ум или тело к чрезмерным действиям. Когда кто-то, кто был психически слит с кем-то и кто, таким образом, не осознавал себя в качестве отдельного человека, внезапно ощущает, что этот другой не вполне одинаков с ним, этот другой оказывается внешним агентом: каждый незначительный его поступок раздражает, если он отличается от собственного.

Гетеросексуальность истерии скрывает также тот факт, что истерия связана не с объектными отношениями, а с репликацией личности. Эйслер комментирует: «Он никак не мог смириться с мыслью, что Природа оставила функцию формирования тела, важную операцию по вынашиванию ребенка, исключительно женщинам. Следующим шагом в таких фантазиях является вера в самовоспроизводство, которая была наглядно представлена у пациента» (Eisler, 1921, p. 273). С точки зрения истерии нет разницы: и мальчики, и девочки могут иметь детей, как выразился маленький Ганс, «от самих себя». Но в то же время, не будучи сумасшедшим и не находясь в бредовом состоянии, он знал, что это не так, что женщина не похожа на него, следовательно, она рассматривается как «внешняя» и несхожая с ним, и в этом смысле она является источником сильного раздражения.

Однако есть нечто более интересное. Хаммель задается вопросом, является ли бинарность свойством нашего мышления. Вагоновожатый не только не хочет, чтобы она была таковой, он также показывает, что ее нет «в природе» и ее насильственно навязывают нашему мышлению. Для размножения не всегда нужны два различных/бинарных пола: невозможно увидеть разницу между оплодотворенным и неоплодотворенным яйцом; вишневые деревья растут из косточек, удобренных навозом. Эдипова история настаивает на гетеросексуальности и бинарности, но то, что выглядит как гетеросексуальность, психически может быть гомосексуализмом или воображаемым нарциссическим клонированием. К вопросу о вариации того, что составляет репродукцию: ребенок, родившийся на ферме, знает, что существует больше способов размножения и секса, чем один. Не только ребенок «полиморфно извращен», но и мир вокруг него.

От братьев и сестер ребенок может узнать, что он не таков, как ребенок, который родился раньше или позже него, как ребенок, которого еще могут кормить грудью, или ребенок, который может сосать большой палец, – между братьями и сестрами есть различия. Мы могли бы сказать, что это устанавливает контекст, в котором ребенок создает символические уравнения (Segal, 1986): двое непохожих – новорожденный и ребенок, начавший ходить, – одинаковы в том, что они сиблинги и дети. Но наличие сиблингов указывает на то, что все обстоит, скорее всего, иначе: достижением является отход от восприятия всех племенных лошадей идентичными к тому, чтобы увидеть, что каждая из них отличается, даже если при разведении используется одна и та же сперма. Есть приказы и запреты: вы должны любить своего соседа/ брата, как самого себя, и не убивать его (Каин и Авель). Однако ваша любовь не должна быть сексуальной.

Истерик никогда не признает невозможность партеногенеза. Он продолжает «рожать», использовать свое тело по-настоящему, чтобы не потерять и потом репрезентировать его. Таким образом, его тело не репрезентировано и не символизировано (David-Menard, 1989). Когда руку охватывает истерический паралич, сердце имитирует сердечный приступ, зрячий глаз слепнет, это означает, что эти органы или части тела не были символизированы и потому они могут использоваться для бесчисленных конверсионных симптомов. Ребенок, который утверждает, что его «живот страдает от головной боли», находится на полпути к знанию, что его голова может быть репрезентирована в слове. Часть тела может быть репрезентирована только тогда, когда известно, что ее там не может быть. Игры в прятки имеют решающее значение в приобретении этого знания. Но вера в то, что человек может родить как и когда он этого хочет, является лишь компенсацией детского страха, что если он не всемогущ и не «всетворящ», у него ничего нет. Взрослый истерик не оплакивает ребенка, которого он не мог иметь в детстве, вместо этого он разыгрывает получение этого ребенка. Истерик во