Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы - Джулиет Митчелл

и помеченных в соответствии с именем и родословной. В маленькой отделенной нише он увидел множество куриных яиц, покрытых соломой. Он взял поразительно большое яйцо в форме боба и осмотрел его с величайшим удивлением, так как на нем были отдельные буквы, которые становились все яснее и яснее. По возвращении своего друга он поспешно положил яйцо на место. Затем они вышли во двор, где в загоне выращивали животных, напоминающих крыс. Они источали невыносимый запах. Ферма располагалась на гребне холма; внизу лежал пустынный погост с лугом посередине. Под деревом он увидел осевшую могилу и часовню рядом с ней. Он пошел туда со своим другом, справа и слева по проходу лежали детские гробы, а на их крышах можно было увидеть раскрашенные фигуры, изображающие мертвых. Он прошел через стеклянную дверь во внутреннюю комнату, где стояли гробы взрослых. Когда он случайно обернулся и оглянулся через стеклянную дверь, он увидел, что мертвые дети танцуют; однако, когда они увидели его, то сразу же снова легли на свои места. Он был поражен, не мог поверить своим глазам и потому попытался посмотреть снова. Каждый раз он обнаруживал, что дети танцуют и снова ложатся, как только он поворачивается к ним лицом. Тем временем друг исчез, и он был охвачен сильным страхом, так как мог выйти на улицу только через тот же проход (Eisler, 1921, p. 285).

История этого мужчины такова: кондуктор выпал из своего трамвая, потерял сознание, получил легкие травмы головы, предплечья и ноги, все с левой стороны. После полного повторного рентгенологического исследования он был выписан. Но через несколько недель у него появились острые боли под левым ребром. Это происходило раз в две недели и длилось от четырнадцати до шестнадцати часов; на их фоне всякий раз, когда он был взволнован, возникали приступы острой колющей боли также с левой стороны. Через два года боли сделали его нетрудоспособным, пациент трижды терял сознание. Он страдал также от неизлечимых запоров. За двадцать четыре часа до того, как начинались его боли, он испытывал сильное беспокойство, возбуждение и раздражительность. (Более позднее описание Фрейдом истерии Достоевского (Freud, 1928) показывает, что у писателя были сходные симптомы, предшествующие его истерическим приступам эпилепсии.)

После того как неврологические исследования ничего не выявили, у мужчины наконец была диагностирована истерия.

На деле оказалось, что очевидная травма – несчастный случай, когда он выпал из своего трамвая, – была лишь подменой или маскировкой истерических фантазий о беременности, активированных рентгеновским облучением, которому он подвергся после своего падения, когда нужно было установить, были ли какие-либо переломы. Он был непреклонен в требовании все большего и большего числа рентгеновских снимков. Рентгеновские лучи оказались переломным моментом, когда на смену отыгрыванию пришла истерия. Не было никакой органической причины, и мужчина был направлен к Эйслеру для прохождения психоанализа вместо медицинского или хирургического вмешательства. Рентгеновские снимки вызвали воспоминания о том, как, будучи десятилетним мальчиком, глядя в окно, он увидел, что из беременной женщины щипцами по частям удаляют мертвый плод. Симптомы, фантазии и сны вагоновожатого указывают на то, что он воображал, будто он беременен.

Я хочу подчеркнуть здесь то, что именно и Эйслер, и Лакан игнорируют: он беременен, по ассоциации, мертвым ребенком, точно так же, как другой знаменитый «психоаналитический» истерический пациент Дора был очарован матерью – Мадонной, чей ребенок будет распят. Если имеет место подражание матери, то мать оказывается беременна сиблингом ребенка. Не просто дети, а мертвые дети важны как для сиблинговых фантазий, так и для истерии, где вступает в игру соперничество между братьями и сестрами. Ребенок хочет, чтобы его сиблинг умер: психологический ребенок, все еще присутствующий у взрослого, разделяет эти страшные желания. Во сне все братья и сестры мужчины-вагоновожатого мертвы, хотя, как и в детской игре, они могут снова встать и потанцевать. Смерть – все еще игра; мужчина еще не понимает ее значения. Пациент Стайнера, который изо всех сил пытался стать настоящим художником (глава 1), должен был позволить умершим братьям и сестрам, к которым он обращался под видом великих мастеров прошлого, умереть подобающим образом и занять свое место в истории, чтобы он мог отождествить себя с великими традициями. Братья и сестры пациента Эйслера «играют» в мертвых. Таким образом, их смерть не была осмыслена; о них можно фантазировать, но их нельзя репрезентировать. Я полагаю, что ввиду невозможности формирования их репрезентации как умерших желание мужчины-вагоновожатого стать писателем не получает соответствующего выражения.

Мужчина-вагоновожатый – старший из четырнадцати детей, восемь из которых выжили. Когда ему было три года, его мать бросила в него нож, чтобы он не брал кусок хлеба, оставленный отцом на столе. (Большой палец пациента искромсан. По мнению Лакана, это является важнейшим определяющим моментом будущего страха кастрации.) Когда мать кинула нож, который порезал мальчика, она кормила грудью его младшего, девятимесячного брата. Поскольку ему было три года, а младенец является самым младшим, а не просто младшим по возрасту, то между ними должен был быть еще один ребенок примерно двух лет. Во сне могут проявляться неосознанные чувства мужчины к брату, который родился и рос, когда ему было около года, и который действительно умер, но не был оплакан, так что его смерть преследует мужчину3. Эдипальное соперничество за желание занять место отца хорошо иллюстрируется тем, что мальчик хватает хлеб отца; кастрирующая реакция его матери, которая бросает в него нож, очевидно, имеет решающее значение. И Эйслер, и Лакан приходят к существенным выводам, рассматривая эти инциденты. Но я бы добавила к этому, что следует учитывать также интенсивные амбивалентные или негативные переживания мужчины-вагоновожатого по отношению к своем сосущему грудь брату и, возможно, к другому, мертвому брату.

Фактически именно рождение его первой сестры, которая появилась на свет, когда ему было шесть лет, знаменует для него начало проблем. Мы должны еще раз отметить, что вагоновожатому, как и Саре на момент инцеста, было шесть лет. Именно отношение к этой первой сестре и к младшей сестре, тринадцатому ребенку, которая родилась незадолго до несчастного случая, когда ему было тридцать три года, и которая, согласно Эйслеру, сформировала решающее обстоятельство для развития его невроза, стали причиной проявления превосходства по отношению к другим женщинам. Он не относится пренебрежительно к своей матери. Он раздражителен и унижает свою, жену, как и своих сестер. Подобное сиблинговое превосходство разворачивается в соперничестве и зависти между братьями и сестрами: если я буду превосходить и мне будут завидовать, то сам не стану страдать от зависти к другим. То, что