Приговоренный - Леонид Влодавец

— Глубоко же! — пробормотала Надя.

— Жить захочешь — перейдешь! — прошипел Клык. И полез первым. Бр-р! Холодненькая речка, ключевая! Из такой в жару, наверно, неплохо напиться.

Но сейчас, среди ночи, не больно в масть. А куда денешься?

Ахая и охая, женщины полезли тоже. Чемодан, конечно, волокли по поверхности, и шуму от него было, как от крейсера.

Сверху тут же ударили пять или шесть автоматов — на звук палили, без ночных прицелов. Были бы такие — попали бы тут же. Но видно, не было при себе. Клык плюхнулся между двух пеньков, торчавших на склоне метрах в пяти от воды, примерился по вспышке и стреканул наудачу, а сам скакнул подальше в сторону, как лягушка, чтоб не влететь под ответ. Ответили тут же, секунды через две, — и довольно точно, если иметь в виду те пеньки, за которыми Клыка уже не было. От пеньков только щепки полетели, одна из пуль саданула в камень и прошелестела где-то над головой у Клыка.

Но поскольку по бывшей точке Клыка вдарили почти все, кто до этого палил по реке, то перепуганные Надя с Верой смогли благополучно переплыть через реку и выбраться с чемоданом на берег.

Чтобы дать им возможность подняться выше, Клыку пришлось еще раз дать короткую по вспышкам. После этой очереди на противоположном склоне что-то шумно сыпанулось вниз — то ли Клык невзначай зацепил кого-то, то ли тот, мимо кого пролетели пули, съехал вниз с перепугу. Опять очереди вспороли землю метрах в пяти от Клыка, поскольку он тут же сменил позицию.

Тот склон оврага, на который выбрались из реки Клык и его спутницы, был более пологий, чем тот, с которого спускались к реке. Кроме того, он зарос не кустами, а довольно толстыми елками, то есть укрываться было проще. К тому же пальба вдруг вспыхнула где-то в тылу у преследователей, приблизительно в той стороне, где находился «центр отдыха». Что там стряслось, Клык не разобрал, но из-за того, что палить с того склона на какое-то время перестой, беглецам удалось подняться наверх, перевалить через гребень и, что особенно важно, собраться в кучу.

— Целы? — на бегу спросил Клык, когда Вера и Надя, держась вдвоем за ручку чемодана, вывалились из ельника совсем рядом с ним.

— Кажется, — ответила Вера сквозь стук своих собственных зубов. Надежда только пыхтела, при ее весе такая пробежечка далась нелегко. Пробежав еще метров с полета, она чуть не рухнула и пробормотала:

— Все, не могу, на фиг… Лучше пусть убьют. Не побегу.

Пришлось остановиться. Клык подумал, что, может быть, надо бросить к хренам этот чемоданчище, да и вообще все побросать и дуть налегке. Да и вообще, на фига всем вместе бегать? Это ему терять нечего, а бабы-то при чем? Ну, Верка — свидетель, ей там Курбаши чего-то смотреть давал, хотя и не очень Клыку объяснял, что именно. А эта толстунья-огородница вообще неизвестно зачем бегает. Она в принципе ничего не знает, ее Курбаши забрал с собой только затем, чтоб менты, явившись в Марфутки, не сразу сели на хвост «Чероки». Может быть, надо было ее просто высадить где-нибудь в Лутохино и не везти в «центр отдыха». Конечно, те, кто попроще, и замочили бы ее за ненадобностью, но Курбаши небось пожалел. Человек он все же, хотя и странный, зря Клык о нем фигово думал.

— Вставай! — сказал он. — Вставай, Надюха! Надо!

— Пошли, пошли! — поддержала Вера.

Нет, все-таки надо тащить их с собой. Может, действительно удастся пролезть как-нибудь к Грекову. Хрен его знает, что с этого будет, но хуже, чем сейчас, — вряд ли. А к Грекову нужно идти с чемоданом и Веркой — как минимум. Рассудив таким образом, Клык резко рванул квелую Надежду и поставил на ноги.

— Пошла вперед, курва! Убью!

Та испугалась, покорно ухватилась за ручку чемодана, двинулась рядом с Верой за Клыком.

Сзади стрельба притихла, и тут откуда-то спереди, то есть с той стороны, куда глядели лица беглецов, донесся отдаленный шум проходящего поезда.

Клык решительно прибавил шагу, не слушая ни оханья Надежды, ни сдавленного дыхания Веры.

Честно говоря, он не знал, что будет делать, если доберется до железной дороги. Если там есть станция, то могут быть и менты. Правда, ни фига еще не ясно, с кем Клык воюет и от кого бегает. Может, лучше как раз к ментам попасть, чем к тем, кто догоняет…

Но не стоять же, не ждать, пока догонят, тем более что сзади уже слышен топот и даже собака погавкивает. Правда, похоже, след она еще не взяла, может, она еще за речкой где-то. А то б ее гавканье нарастало быстро. От собачки не побегаешь с этаким грузом и ногой, в которой только-только сквозная дырища затянулась.

И тут нога, которая вела себя нормально, вдруг взялась ныть. Может, от холодной воды, через которую пробежал вброд, а может, от непривычного за эти дни напряга.

Лишь бы не онемела, стерва! Тогда все, только ложись и стреляй, пока не убьют. Сколько Клык видел фильмов про войну, про партизан, никак не думалось, что будет бегать точно так же, как они, по лесам, и не от немцев, а от своих! Только ни застрелиться, ни подорваться, как эти киношные партизаны, Клыку не хотелось. Подорваться он при всем желании не мог — гранаты не было, а застреливаться хоть и было чем, но пока еще рано.

И Клык, скрежеща зубами и скрепя сердце, бежал, прихрамывая, через корни, кочки, пни, еловые колючки, то и дело получая по морде ветвями. Светила, появившись откуда-то из-за облаков, эта траханая зараза луна, всю малину портила, падла.

Вдруг сквозь собственное дыхание он отчетливо услышал где-то сбоку треск ветвей и даже, как ему показалось, сдавленный мат. Женщины были сзади, он слышал, как стонет и охает, продираясь через ельник, Надежда.

— Здесь они! — хрипло вырвалось у кого-то шагах в десяти. — Стой, мать твою! Стой, говорю, хуже будет!

И очередь, длинная, на испуг рассчитанная, просверкнула поперек пути Клыка, срезая еловые лапы.

— Выкуси! — понимая, что влип, с отчаяния выкрикнул Клык и от души стеганул всем, что было в магазине, туда, откуда орали и стреляли.

На бегу выдернув из-за пояса новый магазин, Клык сумел пристроить его в гнездо, передернуть затвор. Оттуда, из темноты, вновь полоснули очередью. Но на сей раз она промелькнула за спиной Клыка. Правда, гораздо ближе.

Клык услышал истошный визг за спиной: может, досталось девкам, а может, и просто со страху орали — ему это сейчас было до фени. И чемодан со всеми прибамбасами на хрен не нужен. Лишь бы самому уйти!

Но тут, сбоку, совсем не с той стороны, откуда стреляли, без лая и рычания метнулась в прыжке собака. Хорошо еще, что сперва ударила грудью и лапами, сбив на правый бок, а не сразу вцепилась в горло. Клык отдал ей локоть, утробно взвыв от острой боли, и, с матом вывернув из-под себя ствол, жахнул из автомата в густо воняющее псиной мохнатое брюхо зверюги. Пули, ударив в упор, отшвырнули овчарку, и она, отлетев на полметра, подняла жалобный предсмертный скулеж.

Следом за собакой, должно быть, бежали двое. Они выскочили из кустов на маленькую прогалину как раз в тот момент, когда Клык расковырял псине кишки. Они уже держали автоматы наготове. Кто-то должен был успеть раньше, и Клык, лежа на спине и держа автомат на весу, только за пистолетную рукоять, брызнул огнем по неясным силуэтам преследователей, возникшим всего в пяти метрах от него. Кто-то из них взвизгнул, но упали оба. Клык сделал какой-то лягушачий прыжок, перекатился через плечо, по-рачьи задом влез в куст.

Тут луна не мешала. А может, она опять в облака влезла — Клыку было недосуг на небо глазеть. Так или иначе, очередь, протарахтевшая в ответ на клыковскую, прошла где-то далеко в стороне.

Чуть выждал. Вокруг, видать, тоже ждали, пока Клык дернется и зашуршит. Где-то неподалеку кто-то хрипел и силился что-то крикнуть, но не получалось, собака уже не скулила.

Пришлось рискнуть, сделать перебежечку. Нога вроде бы размялась, зато левая покусанная рука какие-то заявления делала. Когда вскочил, уже ждал стрельбы, потому что хруста наделал, но очередей не услышал и очертя голову побежал, так быстро, как только можно бежать через плотный хвойный лес.

Пять секунд — не стреляют, десять секунд — не стреляют… Очередь чихнула где-то сзади, короткая, сполошная, но шороха от пуль не послышалось, и слава Богу.

Опять «тра-та-та» — и снова не в него, хотя палили совсем близко. Метров двадцать сзади и левее. Может, в девок?

Ладно! Кому жить, кому помирать — Аллах ведает.

Лес поредел. И луна снова обнаглела. Но зато бежать легче, хотя бы глаза не выколешь, если что.

Гнать, гнать, гнать! Пока еще силенки есть, слава Богу, неделю откармливался. Дыхалка, выдержи, родная! Ноженька, не скрипи ты ради всего святого, мать твою туды и растуды!

Клык выбежал на свободное от деревьев пространство. Мать честная! Да это ж железнодорожная выемка. Луна серебрила две нитки рельсов, отшлифованных ребордами колес. И откуда-то справа, пока еще издалека, слышался нарастающий гул приближающегося поезда. Вниз, вниз, скорее! Хотя бы успеть перебежать, уже маленько форы будет перед теми, кто где-то там, позади, может, в сотне метров, а может, и меньше.