Исчезнувший - Алексей Макеев

попросил ввести его в курс дела. К тому времени Гуров успел согласовать план с генералом и проработать все детали. Задержанных охранников капитан провел как обычных нарушителей правопорядка и впаял им по пятнадцать суток. Фамилии и имена в документах указал «липовые», а из сотрудников отдела о том, что в участке вообще кто-то сидит, не знала ни одна живая душа, так что Рубан при всем желании не мог узнать о судьбе своих людей.

При таком раскладе Звонников должен был находиться в участке безвылазно, ровно до того момента, пока все не закончится. Ему до жути хотелось поучаствовать в задержании, но он понимал, что это невозможно. Оттого, как надолго он сумеет сохранить в тайне пребывание людей Рубана в участке, зависело слишком много. Но ведь послушать о том, как все будет происходить, ему никто не запрещал? Вот он и слушал.

Как ни противился Гуров, а привлечь человека со стороны все же пришлось. Он обратился за помощью к Насте. Номер ее телефона Лев получил легко. После того как в клубе поднялась кутерьма по поводу сбежавших бойцов, Настя, сгорая от нетерпения, позвонила Звонникову. Номер сохранился в памяти, и капитан поделился им с Гуровым.

С Настей условились о следующем: ровно в девять сорок пять она должна позвонить Гурову и сказать, собирается ли в клубе народ. Если бизнесмены начнут приезжать, значит, Рубан все же проводит турнир. Настя заверила, что все сделает. Ей ли не знать, как выглядит клуб в дни состязаний? Если вдруг что-то пойдет не так, она об этом непременно узнает. Сплетни и слухи в кругу обслуживающего персонала расходятся быстро. Быстрее, чем молоко закипает, так выразилась девушка.

Гуров несколько раз повторил, что звонить ему она должна только в том случае, если будет полностью уверена, что ее никто не слышит. Никто не должен заподозрить ее в помощи органам. Настя пообещала быть осторожной, и Гурову пришлось поверить ей на слово. Он беспокоился о ней, но другого способа узнать наверняка о планах Рубана у него не было.

Группы захвата прибыли прямо из Москвы, Лев посчитал, что местных лучше не привлекать. Никогда не знаешь, кто может сболтнуть о планируемой операции, и до кого дойдет этот слух, когда дело касается местных воротил. Позиции они заняли с восьми утра. Четыре группы по пятнадцать человек – серьезные ресурсы, как раз такие, какие требуются для подобных операций. Расположились по периметру, приготовили «кошки» и крюки, чтобы форсировать забор, вооружились и теперь просто ждали.

Полковники Гуров и Крячко разделились. Крячко занял позицию у въезда на территорию клуба, чтобы отрезать единственный выезд. Гуров же присоединился к группе, расположившейся напротив ангара. Там ожидалось основное действие. Без четверти десять позвонила Настя. Она сообщила, что гости съезжаются, и весьма активно. Среди обслуги ходит слушок, будто Рубан нервничает, но гостей принимает с улыбкой. А еще ходит слух, что он нашел новых бойцов, и они гораздо сильнее тех, кто был заявлен в анонсе. Гостей это немного нервирует, ставить ставки на незнакомцев всегда сложно, а если они при этом еще и силачи, то выбор между псами и человеком сделать гораздо труднее.

Рубан пытается всех успокоить. В конференц-зале крутят ролики с участием каждого бойца. Это касается и собак, и людей. И вроде бы метод действует. Сам Рубан никуда не собирается. Ходит от ангара к главному дому, сидит в конференц-зале с особо важными гостями и вообще изо всех сил старается изображать из себя радушного гостеприимного хозяина.

Гуров поблагодарил девушку и отдал приказ к полной боевой готовности. После звонка минуты потянулись так медленно, что казалось, будто время остановилось. Начало операции было назначено на четверть одиннадцатого. Первый бой должен был состояться, иначе Рубана не привлечь. Стрелки часов отсчитывали последние секунды. Лев не отрывал взгляд от циферблата и, как только минутная стрелка дошла до цифры три, дал отмашку. Тут же из микроавтобусов высыпали омоновцы и помчались к забору. Вверх полетели крюки, поползли по стенам бойцы в черном камуфляже. Один за другим они поднимались наверх и исчезали за стеной. Лев дождался, пока вся группа окажется за забором, и, ухватившись за трос, быстро преодолел пятиметровую высоту.

А к ангару уже бежали бойцы с других точек. Спустя несколько минут ангар был окружен и снаружи, и изнутри. Гуров прошел внутрь. Рубан стоял с белым, как полотно, лицом возле ринга. На ринге остервенело лаял пес, возвышаясь над бездыханным телом. Человеческим телом. Рядом лежали трупы трех собак. Гости Рубана находились в состоянии шока. Кто-то вскочил и рвался наружу, кто-то продолжал сидеть, тупо глядя перед собой. Кое-кого пришлось утихомиривать, и теперь они лежали на полу, лицом вниз.

– И снова здравствуйте, гражданин Рубан, – подошел Лев вплотную к хозяину клуба. – Не скажу, что рад встрече. Полагаю, вы тоже не особо рады?

– Я требую адвоката, – глухо произнес Рубан.

– Взгляните на ринг, – усмехнулся Лев. – Думаете, вам поможет адвокат?

Рубан не ответил. Он старался не смотреть на лица тех, кто всего час назад считал его чуть ли не богом, а теперь их лица выражали омерзение и страх. Страх за собственные шкуры. А еще гнев, и направлен он был на Рубана. Прочитать что-либо на его лице сейчас не смог бы и самый маститый физиогномист. Сейчас на нем застыла маска. Прочная и непроницаемая, как танковая броня.

И все же Гурову нетрудно было представить, что чувствует Рубан. Он подставил такое количество влиятельных людей, что о возвращении уважения и авторитета, даже в случае положительного исхода дела, и речи быть не могло. А как подставился сам! Труп на арене, свидетельские показания полковника полиции – одного этого будет достаточно, чтобы долгие годы видеть небо через решетку. Его люди наверняка не станут молчать. Кому охота прикрывать хозяина, который их ни во что не ставил, а порой и гнобил в свое удовольствие? Нет, Рубан прекрасно понимал, что это конец. Конец его власти, конец всем его планам. Конец всей его жизни.

К Гурову приблизился Крячко. Он вонзил в Рубана уничтожающий взгляд и не отводил до тех пор, пока бойцы ОМОНа не защелкнули на запястьях хозяина клуба наручники и не увели его из ангара.

– Я должен был