Сага о Хельги - Алексей Пишенин

— Радостно мне снова видеть вас, дочери Одда. Хотелось бы, чтобы такая удача выпадала на мою долю почаще.

Тут пришел черед Сигрун и Ингрид отворачиваться. Туранд, улыбаясь, прошел мимо.

В тот же вечер Сигрид и Олаф в первый раз увидели друг друга, и видно было, что эта встреча им обоим пришлась по душе. Олаф много пил и ел и рассказывал о своих походах и об обычаях разных далеких земель. И Сигрид он нравился все больше, а сын ее, Олаф, все больше мрачнел. Но о свадьбе в тот вечер не говорили, отложив все серьезные беседы на утро.

На прощанье Олаф сказал:

— Жди меня завтра, Сигрид, как только покончу я с судом, сразу приду к тебе, и мы сможем поговорить о главном. А теперь прости меня, но в последнее время рано я ложусь спать…

Тогда Сигрид спросила, что за суд его ждет, и Олаф рассказал, как к нему обратились Ингрид и Сигрун, дочери Одда. Королева сказала, что ей тоже хотелось бы увидеть, как Олаф вершит суд, и предложила провести его у нее в палатах. На том и порешили.

Тем же вечером во время пира Туранд, дождавшись, пока Олаф конунг свеев выйдет на улицу помочиться, подошел к Эдле и спросил:

— Милая Эдла, есть ли перемены в настроении королевы? Нравится ли ей Олаф?

Эдла тихо ответила:

— Олаф ей нравится, ты сам это видел. И в настроении ее ничего не меняется. Пусть Олаф завтра покажет свою твердость, тогда Сигрид станет уважать его еще больше, и быть свадьбе.

Туранд улыбнулся ей и отошел.

На следующее утро в палатах королевы собрались все родовитые люди обеих земель. И Олаф сын Трюггви сидел на высоком стуле в бархате и шелке, и на каждом пальце его было по перстню с драгоценным камнем, а на груди его лежала золотая гривна, украшенная тремя рубинами, больше которых никто не видел.

Перед Олафом предстали дочери Одда, одетые в простое платье и без украшений. За ними стоял Хёгни.

Сначала Олаф сказал:

— Признаете ли вы мой суд как суд самого Бога, выше которого нет? Отказываетесь ли от защиты, что дала вам королева Сигрид в своих землях?

Сигрун и Ингрид в один голос сказали:

— Да, признаем. Да, отказываемся и поручаем себя твоей справедливости.

После этого Олаф спросил дочерей Одда о тех обидах, что им чинили, и они по очереди рассказали о том, как к ним приплыл Хёгни, как они узнали о смерти Харальда Тордсона и о том, что и им самим угрожает опасность. Как ушли в горы и от верного человека узнали, что оболганы и объявлены вне закона. Как потом решили уйти в Свитьод, и как Одд погиб, защищая их отход.

Олаф, молча, выслушал их рассказ и только потом сказал:

— Торвинд из Хиллестада, что ты можешь сказать в свое оправдание?

Торвинд ответил:

— Скажу я, что в рассказе этих двух девиц ложь так перепутана с правдой, что непросто во всем разобраться. Как помнишь ты, конунг, дошли до нас слухи, что Бьёрн сын Торбранда и Одд Одноногий получали серебро от Эйрика сына Хакона. Призвали мы видного мужа, Акселя Сигурдсона, который при том был, и он под клятвой подтвердил, что дружинники Эйрика передавали Одду серебро.

— Мы получили только серебряные серьги, которые мой жених, которого ты тоже знаешь, конунг, прислал нам из Сигтуны, где вынужден жить в изгнании, — воскликнула Ингрид. — Другого серебра мы не получали. Аксель, видать, все перепутал, его надо снова выслушать.

Олаф спросил, откуда он может знать Хельги Торбрандсона, и Сигрун объяснила, что тот был на корабле Гудбранда Белого, которого Олаф сам крестил два с половиной года назад.

Тогда Торвинд спросил:

— А где же теперь твой муж Бьёрн, Сигрун. Уж не с Эйриком ли сыном Хакона в походе, покуда ты обвиняешь меня тут в злодеянии.

— Это правда? — спросил Олаф. — Твой муж и твой жених — оба в дружине у моего злейшего врага, сына Хакона Злого?

Сигрун тихим голосом сказала:

— Да, это правда. Но они вынуждены были это сделать, потому как их изгнали из родной земли.

Олаф кивнул и сказал Торвинду, чтобы тот продолжал.

— Как видишь ты, конунг, не так далеки мы были от правды, раз Бьёрн сын Торбранда все-таки оказался у Эйрика сына Хакона. И не верю я, что, спросив в другой раз у Акселя Сигурдсона одно и то же, получим мы иной ответ. Что же касается Одда Одноногого из Аурланда, то он сам напал на нас с оружием в руках, когда мы помешали ему и остальным отправиться в Свитьод к Эйрику.

— Это ложь! — воскликнула Ингрид. — Мы уходили, потому что Торвинд обещал нас обесчестить. У нас есть свидетель, который слышал, что произошло в доме Харальда Тордсона.

И она подтолкнула вперед Хёгни.

Олаф спросил:

— Кто ты, мальчик, и кто твои родители?

Хёгни рассказал про свою жизнь, сказал, как с ним хорошо обращался Харальд Тордсон и как они часто слушали священника и были готовы стать последователями Белого Христа. Но как вдруг сгорела церковь, и погиб священник, и как Торвинд обвинил во всем Харальда Тордсона. А потом рассказал, что подслушал разговор Харальда с Торвиндом, в котором Торвинд сам признался, как они с Турандом все подстроили, чтобы очернить Харальда. И что они хотят еще напасть на Одда и обесчестить его дочерей в отместку за смерть сына Торвинда.

Когда Хёгни закончил, Олаф спросил:

— Тут немало обвинений, но что скажешь ты, Торвинд?

И Торвинд сказал:

— Вот здесь уже есть только ложь и ни слова правды. Мальчишка просто хотел сбежать от Харальда к своему другу Бьёрну, а чтобы оправдаться, придумал все эти сказки. Я, правда, убил Харальда Тордсона, но это произошло тогда, когда он первый бросился на меня с мечом. А бросился он на меня с мечом, когда Туранд показал остатки факелов, которыми подожгли церковь. И в тех краях некому было это сделать, кроме самого Харальда или его сыновей. Не знаю, кто в этом виноват, но напав на меня, Харальд принял вину на себя. В остальном же всё — ложь, и в том могу я поклясться.

Олаф крикнул своим священникам, чтобы принесли они Священное Писание. И Торвинд дал клятву в том, что все сказанное им — правда.

Ингрид сказала, что Хёгни тоже может принести клятву своим богам, но Олаф ответил:

— В том нет нужды, потому как других свидетелей все равно нет, а клятва раба, да еще и язычника, не перевесит клятвы знатного мужа.

Потом Олаф посмотрел на Сигрид и сказал:

— Королева, слышала ли ты всё, что было сказано здесь?

Сигрид кивнула.

— Подтверждаешь ли ты, что эти девицы больше не под твоей защитой, потому как передали себя на мой суд?

Сигрид снова кивнула.

— Тогда слушайте мое решение…

Все тихие разговоры смолкли, и все теперь смотрели на Олафа. Тот встал со своего кресла и сказал:

— В том, что услышал я здесь и сейчас, не вижу я вины Торвинда из Хиллестада. Бьёрн Торбрандсон уже изменил мне, а Одд из Аурланда изменил бы, ежели бы его не нагнали мои люди. В том я уверен. Потому не буду я разыскивать Акселя Сигурдсона, потому как вина и Одда, и Бьёрна доказана. Также, принеся клятву, очистил себя Торвинд и от обвинений в убийстве. И всё, что я могу сказать о нем, — невиновен.

Сигрун и Ингрид опустили головы. Олаф продолжал:

— Но раз мы здесь собрались, чтобы увидеть правый суд, то должен я еще сказать, как следует поступить с теми, кто обвинил Торвинда во всех этих преступлениях…

Ингрид подняла голову и посмотрела прямо в глаза Олафу. У того ничего не изменилось в лице, и он продолжил:

— Раз речь здесь идет о клевете, то по закону можно было бы наказать дочерей Одда бичеванием или по-другому, как велит обычай. Но Христос велит нам быть милосердными, потому приказываю я доставить дочерей Одда в его усадьбу, где они будут жить теперь, пока не найдут себе новых мужей, потому как оба их мужчины теперь вне закона. А до тех пор я назначаю Торвинда из Хиллестада их опекуном, потому как его усадьба к ним близко. Это их отучит общаться с мятежниками.

Сигрун ахнула. Послышались вздохи и шепот. Ингрид ненавидящим взором смотрела в глаза Олафу. Но тот был безмятежен и продолжал:

— Что же касается Хёгни, раба Харальда, то его надлежит пороть, а потом вернуть хозяевам — сыновьям Харальда. Так сказал я, Олаф, конунг Норвегии.

По лицам Сигрун и Ингрид текли слезы, Эдла смотрела на королеву, и видно было, что она тоже готова расплакаться. Казалось, даже Сигрид считает приговор дочерям Одда слишком суровым.

Торвинд вышел вперед и сказал:

— Благодарю тебя за справедливый суд, конунг. Я велю отвести всех троих на корабль моего сына, Гутторма. Там они подождут нашего отправления домой.

Эдла сказала:

— Позволь только, Торвинд, навещать их до вашего отплытия. Жили они у меня, и негостеприимно было бы не попрощаться с ними и не подарить подарки на прощание.

Торвинд кивнул:

— Я не возражаю.

И Олаф подтвердил:

— Пусть будет так!

И его воины окружили дочерей Одда и Хёгни и увели их за собой.