1982, Жанин - Аласдер Грей

– Ты даже не моргнул. Думаешь, Роури шутит?

После некоторой паузы я заметил:

– Всякое может быть…

Они захохотали, как будто я отпустил славную шуточку, а мне немного полегчало. Родди спросил:

– Ты ведь приятель бедняжки Хелен, да?

– Я друг Алана, который дружит с Хелен.

– А, Алан! Я мог бы сбегать за ним.

– А я бы не стал за ним бегать. Но знаешь, если бы он очень меня попросил, я бы, пожалуй, согласился, – вставил Роури.

– Почему ты назвал Хелен «бедняжкой»? – спросил я.

Они рассказали мне историю с Хелен, режиссером и Дианой. Потом я поинтересовался, может ли, на их взгляд, эта постановка хоть как-то состояться.

– Шанс есть, – пожал плечами Роури. – Очень маленький, но есть.

– Так вы согласны с тем, что говорил автор?

– Да, конечно. Даже Хелен и Диана считают, что Брайан безнадежно плохо играет главную роль.

– Почему бы вам не сказать ему об этом прямо?

– Если мы все ему это скажем, он может сломаться. Тогда вообще вся постановка полетит к чертям. Мы все надеемся, что он сам поймет, что к чему. Он должен понять. В сущности, он не дурак.

Мне совершенно не улыбалась перспектива оказаться в труппе, где правит капризный эгоист. Я решил, что, когда появится Хелен, я отведу ее в сторонку, скажу свое мнение, извинюсь и исчезну.

Режиссер явился, держа обеих своих женщин за руки. Все трое были сильно возбуждены, как будто только что хорошенько выпили. Поговорить с Хелен не представлялось возможным. Было что-то дикое и непокорное в ее веселости, в какой-то момент она даже напомнила мне Джейн Рассел. Мне редко удается почувствовать, что творится у человека на душе, но тут я отчетливо ощутил, что Хелен собирается бросить этого своего режиссера и что ей нужен кто-то совершенно непохожий на него. Внезапно я тоже почувствовал жуткое возбуждение. Пришлось демонстративно посмотреть на часы и сказать:

– Мне пора.

– Извини, что сегодня все вышло так сумбурно, – бормотал режиссер, провожая меня к дверям паба. – На следующей недельке встретимся и поговорим наедине, как я и обещал. Продумаем вместе схему освещения и составим список всего необходимого. Тут такая штука: мы работаем на голой сцене без занавеса, задника и вообще с минимумом декораций; только площадка, стол и стулья, поэтому все переходы и вообще настроение постановки целиком зависят от света, то есть – от тебя. Я верю, что ты сделаешь все как надо и не дашь нам провалиться.

Занимаясь любовью в ту ночь, я представлял себе, что ласкаю отчаянную и взволнованную Хелен, глубоко проникаю в нее, и немало удивлялся, вдруг обнаруживая, какие у Дэнни короткие ноги.

На следующей неделе я несколько раз побывал на складе театрального агентства и после получасовой беседы с сотрудником уже имел представление о том, что сценическое освещение может осуществляться потоком (интенсивность которого довольно просто регулировать) или точечно (причем точки эти можно растягивать в большие пятна света). С режиссером я так и не встретился, он был вечно занят, но мы обсуждали схему и сценарий освещения с Родди, ответственным за имущество, и с Дианой, выполнявшей функции продакшн-менеджера. Когда я спрашивал их, какого цвета будут костюмы и немногочисленные декорации, они удивлялись, полагая, что меня это касаться не должно. Я объяснил, что некоторые цвета будут оживать или, наоборот, тускнеть в зависимости от цвета ламп. Родди сказал:

– Ты, Джок, чересчур дотошный. Не тот случай. Постановки вроде нашей вообще не требуют цветного освещения.

– Погоди, погоди, – остановила его Диана. – Джок, ты можешь сделать так, чтобы телефон светился в темноте?

– Без проблем, достаточно покрыть его специальным составом и направить на него ультрафиолетовую лампу. Либо вымочить аппарат в ацетате и поместить внутрь небольшую лампочку. Но если не должно быть кромешной темноты, то можно просто поставить аппарат определенного цвета в тускло освещенную зону, и потом выхватить его точечным пучком света.

– Вот видишь, – сказала Диана Родди, – это же решает нашу главную проблему.

В пьесе были моменты, в которых люди звонили друг другу по телефону из разных зданий, сидя на разных краях сцены. Всем казалось, что это очень сложно поставить. Всем, кроме сценариста. Но тут Родди быстро нашел в тексте нужное место:

– Ну конечно! Вот, в конце пятой части. Харбингер начинает свой финальный диалог, стоя на правом краю, потом свет слабеет, потом он стреляется и падает на стол, свет гаснет совсем, остается только небольшое пятно на нем и телефонном аппарате. Входит мисс Сомс, берет телефон, набирает номер, и в тот же момент спет выхватывает звонящий аппарат на левом краю! Джок, ты гений.

И они действительно были уверены, что я подсказал им идею, хотя я просто спросил, что им нужно, а потом предложил варианты решения проблемы. Диана произнесла:

– Я расскажу Брайану.

Родди возразил:

– Может, пусть это будет чисто технической задачей – Джок сам сделает все так, как сочтет нужным?

– Нет, я все-таки скажу Брайану. Поскольку это идея Джока, нет никакой опасности, что он начнет капризничать.

Диана была очень высокой девушкой с неправильными чертами лица и отличалась поразительным здравым смыслом. Красивой ее нельзя было назвать, но была в ней какая-то особенная привлекательность, и я никак не мог взять в толк, чего ради она и Хелен спят с таким непроходимым идиотом, как Брайан, да еще и позволяют непрестанно издеваться над собой. Самые гадкие его выходки они воспринимали с поистине материнской предупредительностью. Ни я, ни Родди, ни Роури не могли этого объяснить. Брайан был очень скупым. После репетиций он вел нас в «Красного льва», театрально бросался на скамейку, вытягивался на ней, закатив глаза, и тихо шептал:

– Кто-нибудь, дайте мне выпить.

И кто бы ни оказался в этот момент у стойки – Хелен, Диана, Родди, Роури или я (я-то почему?), – он немедленно покупал пинту пива и спешил к Брайану, а тот одним жадным глотком выпивал четверть кружки, опять ложился на спину, закрывал глаза и устало выдыхал:

– Я заслужил это.

Все стояли вокруг, толкали друг друга локтями и хихикали, стараясь, чтобы он не заметил. Потом я обратил внимание, что веки его не полностью прикрыты и краешком глаза он следит за тем, как все хихикают и переглядываются. Все в этой компании оставались для меня загадками, кроме сценариста, который был милым простаком. Никто с ним особо не общался, поэтому я сам объяснил ему схему и сценарий освещения. Он внимательно выслушал и сказал с облегчением:

– Хорошо, по крайней мере ничего не нарушено.

Он был уверен, что для успешной постановки достаточно, чтобы актеры следовали его указаниям и точно произносили слова пьесы. Помимо этого, его ничего не интересовало – ни режиссура, ни освещение. На репетициях он главным образом следил, чтобы режиссер не переврал текст пьесы.

Сценарист был не единственным, кто выскакивал из репетиционного зала после перебранок. Все, кроме меня, делали это время от времени. Даже режиссер однажды выскочил, когда Хелен не согласилась с его мнением и остальные ее поддержали. Оскорбленный обычно мчался в паб, а поскольку я был более-менее свободен в эти дни, то именно меня просили сбегать за беднягой и утешить его. Это было несложно. Я внимательно выслушивал жалобы, а говорить старался как можно меньше. Я даже позволял себе слегка удивляться, ибо суть ссоры, как правило, совершенно не совпадала со словами, в которых она выражалась. Хелен рассказывала мне о своих подозрениях насчет Дианы; Диана плакалась, как она виновата перед Хелен; режиссер советовал никогда не связываться с женщинами, потому что они – настоящий АД, беспросветный, совершенный, абсолютно проклятый АД; Родди рассказывал мне, как он боится потерять Роури; Роури жаловался, что Родди стал относиться к нему как к своей собственности. Когда каждый из них успокаивался, то неизменно одаривал меня небольшим комплиментом вроде: «С тех пор как ты с нами, Джок, напряжение в труппе стало меньше» или «Ты так мил с людьми, которые совсем на тебя не похожи».

Я вовсе не был мил с ними, мне было просто интересно. Одна только Хелен смущалась, когда жаловалась. Успокоившись, она замечала:

– Зря я позволяю всему этому так тянуться. Прости, трудно сохранять самообладание в такой ситуации.

И только Диана выказала интерес ко мне. Однажды она прервала свой монолог по поводу Хелен и Брайана и спросила:

– А как твоя личная жизнь, Джок? У тебя ведь есть кто-нибудь?

Я объяснил, что не люблю говорить о подобных вещах.

– Неудивительно, что с тобой я чувствую себя в безопасности, – сказала Диана.

Я задумчиво смотрел в свою кружку. Не знаю, было ли ее замечание оскорблением или комплиментом, но оно меня задело. Я сидел и гадал, бросит Диана режиссера одновременно с Хелен или позже. Я хотел Хелен, но не собирался отказываться от Дэнни. Почему какой-то инфантильный эгоист вроде Брайана может одновременно наслаждаться двумя женщинами, а рассудительный, добрый и интеллигентный малый вроде меня не может позволить себе трех?