1982, Жанин - Аласдер Грей

Я не хотел, чтобы Дэнни сидела дома совсем одна, и предложил ей сходить вместе со мной к Алану, который восхищался ею, но она отказалась:

– Никогда в жизни не пойду к нему в гости.

– Почему же?

– Ненавижу этого чванливого Алана.

– Почему?

– Он считает, что может делать все, что ему заблагорассудится.

Она была права. С Аланом мне всегда казалось, что все задуманное нами – осуществимо.

– Но это же не повод для ненависти. Он никогда не делает никаких гадостей.

– Он может делать все, что ему хочется, а вот люди вроде нас с тобой не могут делать всего, что им хочется.

Тут до меня дошло, что Дэнни, выросшая в неблагополучной семье, не получившая образования и даже не способная одеться как следует, равняет меня с собой, а не с Аланом. Настроение у меня сразу испортилось, но на этот раз я не позволил ей снять напряжение веселой возней в постели. Я молча сел и положил руки на колени, а она набросилась на меня и стала бить и щипать, но я терпеливо игнорировал все это, она расплакалась, потом стала умолять меня простить ее; тогда я встал и вышел из дому, не сказав ни слова.

Был теплый летний вечер. Алан открыл мне дверь, и я сразу предложил прогуляться и выпить где-нибудь по кружечке. На нем были брюки с лампасами, заправленные в велингтоновские ботинки, и какая-то бесцветная рубаха с закатанными рукавами.

– Отличная мысль, Джок! – сказал он. – Пойдем, только мне нужно закончить тут одно дельце.

Я прошел за ним в гостиную. Он счищал краску со столика, найденного на помойке.

– Ценный антиквариат? – спросил я, улыбаясь. На мой взгляд, ничего интересного этот столик собою не представлял.

– Пока нет, – ответил Алан. – Но если я его отчищу и отполирую, то лет через шестьдесят восемь он станет антиквариатом.

Круглая столешница была фута два диаметром, держалась она на одной ножке, которая заканчивалась книзу треногой. И тренога, безусловно, выглядела весьма элегантно. Алан показал мне, что углы и способ подгонки соединений придает всей конструкции дополнительную прочность.

– Он, конечно, не вечный. Рано или поздно вот сюда, в стороне от центра столешницы, положат большой груз, и тогда столик переломится вот здесь. – И он показал на линии древесных волокон.

– А ты не можешь укрепить его в этом месте?

– Нет, – ответил Алан. – Он слишком хорошо сделан. Любые дополнения лишь ослабят конструкцию в целом.

Два часа возился он с этим столиком, скобля его наждачной бумагой и мелкими рашпилями. Я не возражал и не торопил его. Мы болтали о том о сем, я листал старые технические журналы, слушал голубиное воркование, доносившееся сквозь дымоход. В конце концов он сказал:

– Пожалуй, уже поздновато идти пить пиво. К тому же у меня денег нет. А у тебя?

Я показал ему несколько монет.

– Знаешь, столик выглядит очень по-парижски, давай-ка лучше устроим дома что-нибудь вроде континентального ужина. Твоих денег хватит на бутылку «Олд Торна» – отличного шотландского вина, любимого гурманами. На сдачу купи пару сигар самого высокого качества. С меня стаканы, спички и, понятное дело, столик.

Пока я ходил за вином и сигарами, он принарядился – надел свой армейский мундир и повязал на шею белый шарф. Отчищенный столик стоял у открытого окна, к нему были придвинуты три кресла, а на столешнице стояли три стакана, подсвечник и маленький поднос со спичками и гильотиной для сигар. Алан развернул сигары, положил их на поднос и сказал:

– Зажигать еще рано.

Он налил понемногу вина в два стакана, а остатки перелил в граненый графин, который поместил в центр столика. Как опытный официант, он отодвинул от стола одно кресло и ловко подсунул его под меня, потом уселся напротив. Мы сделали по глотку.

– Ты еще кого-то ждешь? – спросил я.

– Кэрол может зайти.

Так звали его девушку, художницу.

– Почему ты никогда не приходишь вместе с Дэнни? – поинтересовался Алан.

Я пересказал ему наш разговор с Дэнни. Он вздохнул и сказал:

– Она понимает меня. Она удивительно проницательный человек. Женился бы ты на ней.

– Мне еще только восемнадцать. Дэнни – моя первая женщина, и вышло так, что она меня выбрала, а не я ее. Я не стану жениться, пока не начну зарабатывать достаточно, чтобы содержать двоих, и не обзаведусь собственным домом.

– Да, – сказал Алан. – Очень жаль.

– А ты женишься на Кэрол?

– Не-ет, нет, нет. Ты когда-нибудь замечал, как она обращается с вещами? Она обожает книги по искусству и действительно изучает все эти картины и читает про них, а поскольку фигура у нее что надо, да и одевается со вкусом, за ней ходят стаи влюбленных болванов и снабжают ее всеми этими книжками. Как только ей в руки попадает очередной том, она тут же умудряется заляпать его краской и перегнуть корешок так, что книга разваливается. Она и со мной будет так же обращаться, если я на ней женюсь. Так что я не стану этого делать. Но мне кажется, что мы будем вместе до самой смерти. У Кэрол железная хватка. Повезло тебе с Дэнни, можно только позавидовать.

– Ни слову не верю, – заметил я мягко.

– Жаль…

Улицы окрасились розовым светом заходящего солнца. Мы смотрели на них, попивая вино, обсуждали прохожих и то, что происходило в окнах дома напротив. Появилась Кэрол – тоненькая девушка с очаровательно одиноким и потерянным выражением лица. Мне показалось, что она не слишком обрадовалась, увидев меня у Алана, но не смогу объяснить, по каким внешним проявлениям я понял это. Она была мила и дружелюбна. На ней были джинсы, заляпанный краской свитер и сандалии; волосы стянуты в хвостик резинкой.

– Кэрол, ты не очень удачно одета для континентального ужина. Пойди в ванную, сними с себя все и надень вот это. И сними эту резинку. Парижанки не носят резинки, а если и носят, то уж во всяком случае не на этом месте. Он выдал ей черное платье, видимо принадлежавшее когда-то его матери. Когда Кэрол надела его и вышла к нам, стало ясно, что мать Алана была крупной женщиной – платье доходило девушке до лодыжек и все время сползало с одного плеча. Выглядела она просто великолепно. Я еще подумал, что она, наверное, будет великолепно выглядеть в любой одежде. Алан поднял ее волосы и аккуратно уложил их на ее обнаженном плече, потом заложил ей за ухо белый цветок, который в мгновение ока изготовил из бумаги. Он церемонно подвел Кэрол к креслу, усадил и разлил в стаканы остатки вина. На улице засветились фонари. Алан зажег свечу, обрезал сигары и дал мне прикурить первому. Полчаса мы сидели, окутанные ароматным дымом, прихлебывая дивное вино и глядя, как на улицу опускается летний вечер, как темнеет небо над домом напротив, как зажигается в окнах электрический свет. Я представлял, что окно, которое для нас обрамляет пейзаж улицы, для прохожих тоже является рамой, в которой они видят освещенную свечой девушку, сидящую между своим любовником – высоким худощавым юношей – и его низкорослым другом.

Я чувствовал себя – и уверен, они тоже это чувствовали, – таким же прекрасным, интересным, цивилизованным и вечным, как персонажи на полотнах Ренуара. Все это придумал Алан, но мое ощущение полноты чувств происходило, главным образом, из осознания, что дома, в миле к востоку отсюда, меня ждет Дэнни. Я уже чувствовал в теле ту умиротворяющую радость, которую мы оба скоро испытаем, насладившись друг другом.

Я вернулся позже, чем обычно, и очень обрадовался, увидев, что Дэнни сидит на кухне и болтает с нашим хозяином, которому ее общество явно по душе. Вообще-то я советовал ей держаться от него подальше, поскольку как раз опасался, что общего языка они не найдут. Он был молодым начинающим юристом, и я очень его уважал, возможно, потому, что он был в чем-то похож на меня. На нем всегда был добротный костюм, говорил он, тщательно подбирая слова, и очень редко улыбался. Но сейчас он хохотал. Дэнни рассказывала ему истории про своих нелюбимых родственников, и, хотя все, что он слышал, звучало для него дико и странно, он продолжал расспрашивать ее, видимо получая удовольствие от шокирующих подробностей. Она была очень возбуждена тем, что ей удалось развеселить такого человека. Мы вместе выпили по чашке чаю, и я сказал бодро:

– Ну что, Дэнни, пора спать.

Когда я выходил с кухни, он задержал меня на секунду и шепнул:

– У тебя замечательная женщина.

Обнимая ее той ночью, я понял наконец, как мне повезло. Это был самый счастливый день в моей жизни.

Так почему же, когда Алан познакомил меня в столовой с девушкой, которая меня не хотела и которую я не хотел, я все-таки пошел следом за ней? Жадность. Мне хотелось выяснить, сколько еще удовольствий я могу получить от жизни. Дэнни наблюдала из-за стойки, как я разговаривал с Хелен, а вечером сказала мне:

– Готова поспорить, ты увлекся этой высокой девкой.