Лжец, лжец - Т. Л. Мартин

Почему ты мне не доверяешь?

Я пытался собрать в себе гнев, ярость, любые эмоции, которые я должен испытывать при мысли о ней с тем парнем в моей спальне, но эмоции спали, неспособные вырваться на поверхность, как это было, когда я увидел их вместе. Если бы она действительно порвала со мной, она бы не смотрела на меня так, как смотрела этим утром. Так, как она смотрела только что.

Верно?

Боже, мне нужно, чтобы она была настоящей. Мне нужно, чтобы она была такой, какой я ее знал, под тем шоу, которое она разыгрывала, потому что она была создана для меня. Должно быть объяснение. Иначе, почему это так чертовски больно?

Или, может быть, я такой же помешанный и отчаявшийся, как Картер, неспособный смириться с тем, что она никогда не стала бы моей, и одержимый до слепоты. Боль, сжимающая мои легкие, усилилась, и я поморщился, открывая дверь в химический кабинет.

Я одержим девушкой, которая не отдавалась мне, и я каждое утро готовил кофе для отца, который ненавидел меня до глубины души.

В отчаянии.

Как это чертовски уместно.

Ева

Посмотри на меня

Только один раз.

Посмотри на меня, Истон.

Стоя перед холодильником, одной рукой придерживая его открытым, я смотрела туда, где он сидел на островке, и наблюдала, как его ручка царапала по бумаге. Учебники разбросаны по мраморной столешнице, а рядом с ним стоял единственный стакан воды.

Апельсинового сока сейчас нет.

Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как закончился самый болезненно неловкий ужин в мире и Бриджит ушла на неотложную терапию со своим массажистом. Для Истона нормально притворяться, что меня не существовало, когда присутствовали другие, но что ненормально, так это то, что Винсента нет дома всю неделю, а Бриджит прилагала реальные усилия, чтобы казаться внимательной матерью по отношению к своему сыну. Она задавала вопрос за вопросом, все они были стандартными: Как прошел твой день?

На каждом из них она заикалась, как будто говорила на свинячьей латыни. Возможно, так оно и было. Я никогда не слышала ни слова о ее родителях. Интересно, насколько они отсутствовали в ее жизни.

Закусив губу, я взяла апельсиновый сок, закрыла холодильник и поставила упаковку на столешницу. Я открыла шкафчик, хмурясь при виде того, что все стаканы стояли на верхней полке, и потянулась до кончиков пальцев ног. Пытаясь дотянуться до чашки, я разочарованно вздохнула.

Ну, это чертовски нелепо. Как Мария вообще затащила это сюда? Лестница?

Я замерла, когда тепло коснулось моей спины и послало легкую дрожь по позвоночнику. Бицепс Истона коснулся моего плеча. Его запах, тепло и присутствие обволокли меня и крепко сжали.

Он без усилий схватил стакан, и у меня перехватило дыхание на прерывистом выдохе. Отойдя от меня, он поставил его на столешницу с тихим постукиванием. Я оглянулась на него, встретила непроницаемый взгляд, и он медленно пододвинул чашку ко мне. Это казалось бесконечным — тихое скольжение стекла по мрамору и его пристальный взгляд на мне.

Мое сердце остановилось.

Пробудилось к жизни, а затем снова остановилось.

Я пыталась дышать, но в его близости мои легкие разбиты, проколоты, я в отчаянии. Его волосы растрепаны больше, чем обычно, а черная толстовка с капюшоном подчеркивала темные тени под глазами.

Я облизала пересохшие губы, в горле так же пересохло.

— Ты забыл сегодня свой апельсиновый сок.

Мой апельсиновый сок.

Ты забыл меня.

Его горло поднялось и опустилось, ответ тихий, но болезненно четкий.

— Я ничего не забыл.

Ой.

Глупые слова укололи и вывернули наизнанку. Но в то же время его голос сочетался с грубой гранью разбитого сердца в его глазах — они проникали глубоко внутрь меня, будоража что-то чужеродное под раной. Это слой надежды, всплывающей на поверхность, мутной и сюрреалистичной. Надежда на то, чего я никогда не думала, что смогла бы иметь. Что-то постоянное. Непоколебимое. Потому что не знала, что кто-то мог так глубоко сочувствовать мне, чтобы его сердце было разбито.

Мой пульс стучал в ушах. Я открыла рот, и его взгляд опустился на мои приоткрытые губы. Прежде чем я успела что-либо сказать, его челюсть сжалась, он повернулся и ушел.

Я оцепенело смотрела, как он собирал свои книги, запихивая все в рюкзак. Он перекинул сумку через плечо, остановился и повернул голову ко мне, но не настолько, чтобы встретиться со мной взглядом.

Сделай это, — мне хотелось закричать.

Посмотри на меня.

Поговори со мной.

Останься со мной.

Он прочистил горло, повернул голову и вышел из комнаты.

Мои пальцы сжались по бокам, гнев и боль захлестнули меня горячими, калечащими волнами. Мой желудок свело, глаза горели. Он нужен мне. Мне нужно его внимание, как мне нужен мой следующий вдох.

И к черту это. Я сделала бы все возможное, чтобы получить это.

Адреналин подпитывал каждый мой шаг через кухню и вверх по винтовой лестнице. Может быть, я вела себя по-детски, но раньше меня это никогда не останавливало. Я медленно прошла мимо его открытой двери, но он проигнорировал меня, уставившись в свой телефон.

Может, Истону и принадлежала часть меня, которой не было ни у кого другого, но он все равно всего лишь парень. И я знала, чего хотели парни.

К тому времени, когда я закончила переодеваться и посмотрела на свое отражение в зеркале на туалетном столике, я почувствовала себя уверенно. В своей стихии. У каждой девушки былл маленькое черное платье; мое просто — меньше, чем у большинства. И плотнее. И шире. Каблуки удлиняли мои голые загорелые ноги, густая тушь придавала моим глазам сексуальный спальный вид, а тонированный блеск для губ подчеркнул рот.

Когда-то мои средства к существованию зависели от привлечения противоположного пола. Это то, что я делала не задумываясь. Когда я подкрадывалась ближе к комнате Истона, мое сердце заколотилось сильнее. Я выдохнула, приподняла подбородок. Я заставила себя не смотреть в его сторону. Это не должно казаться неправильным, делать то, что я делала каждый день. Я потратила годы, пытаясь привлечь его внимание тем, что носила, чем занималась. За исключением этого времени, мои отношения с Истоном стали лучше, чем когда-либо. Мы пересекли черту, о которой я никогда не думала. Признавались в таких обнаженных и деликатных вещах, что я больше не знала, как вести себя рядом с ним. Но моя потребность в нем громкая. Она пульсировала внутри меня с каждым ударом сердца, и