Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович

Казалось, он нашел достаточно веские основания для упреков. И прежде всего - ложь. Лжи он не потерпит. И недоумевал: почему не может найти общего языка с дочерью. Вот ведь с Колей - все отлично, никаких недоразумений. Растет хороший, правильный парень, работает, учится, радует родителей. А ведь говорят, что мальчишки - народ более трудный, чем девчонки. У Луговых же все наоборот. "А может, мы сами в чем-то виноваты, может, не нашли верный подход к ней, не тем ключом открывали этот ларчик. Дело прошлое - история с поездкой на турбазу. Поговорили, пошумели между собой. А главная виновница - Лада - осталась как-то в стороне. Поняла ли, осознала ли она всю глупость своего поступка, позор свой?" Вот в чем вопрос, и ответа на него Константин Сергеевич не находил. Что у ней на душе, в мыслях? Чем она живет, к чему стремится, что любит и что ненавидит? И как поступить сегодня? Отец прав - криком, пожалуй, делу не поможешь. Нужно просто поговорить, спокойно, толково, чтоб понять друг друга.

С такими мыслями примерно через час Константин Сергеевич возвратился домой. Лады еще не было. Он молча разделся, взял газету и прилег на диван. Дверь в комнату, где занимался Коля, была открыта. Из кухни позвала жена.

- Чего тебе? - недовольно откликнулся Константин Сергеевич.

- Ну поди же, поди, дело есть.

Во время отсутствия мужа она уже поговорила с сыном и окончательно убедилась, что ничего такого не случилось. Конечно, нечего ей там делать - дите еще. Да к тому же ложь. Тут она не находила оправдания дочери. Константин Сергеевич нехотя поднялся, пошел в кухню, стал в дверной раме.

- Ну? Слушаю.

- А ты присядь, возьми табуретку и садись.

- Ну, говори, говори. Может, мне стоя удобней тебя слушать.

- Ты что ж это убежал, не попрощался с Клавой, никому ничего не сказал. К чему такое, Костя? Вспылил неизвестно из-за чего. Ты руководи собой. Подчиненными руководишь, и, говорят, неплохо, а собой не можешь. Ай как не хорошо!

И от ее полушутливого ласкового тона, который был хорошо знаком ему и который всегда гасил его вольные и невольные вспышки, Константин Сергеевич тепло, признательно заулыбался и сказал примирительно:

- Ну ладно, ладно. Вот придет она, и мы все спокойно выясним. Только мне не мешать: первое слово я скажу. А с Клашкой мы сочтемся - свои люди. В цех собирается прийти. Думаешь, и впрямь соскучилась?

- А почему б и нет. Все ж таки свое, родное. Завод - тот же дом.

- Конечно, конечно. Только я ее насквозь вижу. Литейщики подводят механический. То есть, ее сына подводим. Порядком брак даем. Вот она и решила нас поучить.

- И то дело, и надо вас учить. Что ж, так и будете брак поставлять. Молодец, Клава, коли так.

- Ну-ну, пусть поучит. Девчонки у меня с формовочной зубастые.

- Так ведь не зубами же форму делают, а руками.

Ужинали без Лады - не стали ждать. Но спать не ложились и о ней не говорили, помалкивали. Она пришла веселая, довольная. Глаза блестят вкрадчиво и виновато.

- Вы уже поужинали? - спросила машинально, чтоб что-то сказать. Не отрываясь от книги, отец спросил:

- Что так долго? - Он читал толстую "Куклу" Болеслава Пруса. Увлекся.

- Засиделись, - ответила скороговоркой и ушла в комнату, где занимался Коля. Мать спросила вдогонку:

- Где ж это так долго засиделись?

- У девочки. Из нашего класса, - донесся до них уверенный ответ. Родители переглянулись. Ответ был столь естественный, что у матери снова появилось сомнение: ошиблись насчет кафе, обознались. Да и отец уже готов был поверить ей. И тогда Коля вышел в комнату, где сидели родители, и, покачивая головой, возмущенно произнес:

- Ну и ну… - Выждав паузу, спросил появившуюся в дверях сестру: - А кто этот, что с тобой сидел… с квадратным лицом?

- Где? - быстрым изучающим взглядом пробежала по лицам родителей.

- За столиком. В кабачке, - пояснил отец, - теперь уже отложивший в сторону "Куклу".

Она все поняла: знают, видели. Вспышка смущения легкой тенью скользнула по ее лицу лишь на миг и тут же погасла. Сказала совсем весело, как ни в чем не бывало:

- А-а, вы смотрели? Правда, было интересно?

"Актриса", - подумала мать и, прикрыв веками глаза, тяжело вздохнула.

- Погоди, я что-то не пойму. Где было интересно? У подруги? - Голос отца пока еще ровный, но уже на пределе, готовый сорваться.

Его вопрос несколько сбил с толку дочь, но по лицам брата и матери она догадалась, что ее видели по телевидению. Сказала тоном капризного ребенка и надула пухленькие губки:

- Да что вы меня разыгрываете! Ну знаю же - видели. Смотрели передачу из молодежного кафе? Нас пригласили, было очень интересно. Ты знаешь, Коля…

- Кто пригласил? - перебил ее скороговорку твердый вопрос отца.

- Знакомые ребята.

- Ребята или дяди? - Это спросила мать.

- Да что ты, мама, ну, конечно, ребята, с которыми встречала Новый год, - быстро ответила Лада и немножко смутилась.

- Тот самый? С которым на турбазу ездила? - Этот вопрос отца прозвучал жестоко. Лада вспыхнула, ресницы затрепетали, глаза заблестели слезой. Мать решила смягчить накаляющуюся атмосферу, заговорила своим обычным примирительным тоном:

- Нас что беспокоит? Неправда. Ты опять говоришь нам неправду. Сказала, что занималась у подруги. Оказывается…

- Ложь, снова ложь, - не удержался Константин Сергеевич.

- Никакой лжи нет, - ответила Лада. - Сперва занимались. Потом за нами заехали эти ребята…

- Какие? Что-то знакомое лицо. Тот, что с тобой сидел, это кто? - спросил Коля.

- Драматург. Ты его не знаешь, - отмахнулась Лада и быстро продолжала, уклоняясь от прямого ответа: - Сказали, что будет интересно, и мы поехали.

- И действительно было интересно? - спросил отец.

- Очень. Выступали талантливые известные артисты, поэты, композитор Грош.

- Грош - это что, цена композитора? - съязвил Коля.

- Предел остроумия, - Лада метнула на брата короткий презрительный взгляд. Но Коля не обиделся и с улыбкой снова спросил:

- А драматурга как фамилия? По-моему я его знаю.

- Нет, ты его не знаешь, - ощетинившись, бросила Лада.

- Ну, что ж ты не хочешь назвать, если он - знаменитость. Что ж тут такого. И нам интересно, - уже мягко попросила мать.

- Макс Афанасьев. Смотрели кино "Гибель батальона"? Вот это его фильм, - ответила Лада даже с некоторой гордостью.

- И пьеса "Трое в постели" - тоже его, - уточнил Коля нежелательную для Лады деталь.

- Ничего себе компания, - съязвил Константин Сергеевич и продолжал допрашивать: - Значит, тебе очень понравилось? И этот, с лошадиной шеей? Гость из Минска?

- А вам не понравилось? - с каким-то непосредственным удивлением, в свою очередь, спросила Лада. - Да что вы, его так принимают! У него такой сильный голос!

- На батарее команды подавать, - заметил отец. - А приличную песню этим голосом не споешь. Только испохабишь.

- Папа, ну как ты не поймешь - это эстрада. Там своя специфика, свои песни.

- Ну да, ну да, там все свое, - в тон проговорил отец. - Там даже звезды свои - шестиконечные. Ты не знаешь, что они обозначают?

- Ну, папа, ты придираешься. Нельзя ж на занавес пятиконечные звезды, - возразила Лада. - Что тут особенного. Вон и журнал "Юность" разбивает стихи шестиконечными звездочками.

- Во всяком случае, дочь, и ты это хорошо себе запомни: разница огромная, как два полюса. И наша звезда, советская, пятиконечная. Под этой звездой наши соотечественники ходили на смертный бой за нашу, Советскую, власть. А шестиконечная звезда - знак государства Израиль. Каждому светят свои звезды. И ходить тебе с этим, который сочиняет про Троих в постели, я решительно не советую. Если ты уважаешь себя и нас… Вот так-то, дочь. И, на наш взгляд, ничего там, в этом кафе, хорошего не было. Цинизм. Эти угрозы превратить Большой театр в элеватор. Большой театр!

Последнюю фразу Лада не поняла. Сказала:

- А при чем тут Большой театр, элеватор?