Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович

Любимая моя. Ты не представляешь, что они, гады, делают с нашей Родиной, с живыми людьми. Ужас, кровь стынет в жилах. Все, что о них пишут в газетах, об их зверствах - все правда, жуткая, страшная правда. И мы мстим святой местью. У нас нет иного выбора: умереть или победить. Многие из нас не вернутся домой. Это судьба. Кому как она улыбнется - никто наперед не знает. Но верь - ты всегда будешь со мной, до последнего вздоха. Ты и мой сыночек, кровинка моя. Я часто смотрю на фотокарточку, где мы втроем. Любовь моя, здесь, в огне, я сильней понял, как дорога ты мне, какое это большое счастье любить и быть любимым. Я часто вспоминаю прожитую нами совместную жизнь. И мне приятно и тепло на душе - как хорошо мы жили. И это потому, что ты - самая славная женщина в мире, жена, мать и друг. Ты же знаешь, мне никогда прежде не приходилось писать тебе писем, потому что мы никогда не разлучались. И теперь, наверное, все, что на душе накопилось, говорю тебе в этом письме. Нет, не все. Всего не скажешь, не передашь словами. Да и слов таких нет, чтоб передать тебе все, что я думаю и чувствую. А если письмо это окажется последним, если мне придется умереть за Родину - помни и знай: я не посрамил земли русской и чести рабочего класса. И ты с Андрейкой можешь гордиться мной. Клава, радость моя! Береги Андрейку. Приласкай его. И скажи, пусть он мне напишет. Я жду от вас весточек. Здесь они нужны, как патроны. Они помогают нам бить фашистского гада. Целую вас обоих и крепко прижимаю к груди.

Любящий вас Петр".

Андрей дрожащей рукой отложил письмо в сторону, задумался. Не впервой читает он это письмо, и каждый раз находит в нем что-то новое, дополняющее портрет отца. Его поразила огромная сила любви, супружеской верности. Любви к жене, матери Андрея, и Родине. Верности жене и опять же - Родине. Отец ему казался воплощением любви и верности, человеком большого сердца, нежной души. Такие люди не способны не только на подлость, но и вообще на плохой поступок. Какая нравственная сила, красота и величие. Простые и великие. Это они спасли человечество от рабства. Великие и простые.

Андрей взял другое письмо: самое страшное, последнее, предсмертное письмо. Исповедь и завещание человека, идущего на смерть во имя жизни. Оно было написано чернилами: видно, писал отец не в окопе, а в штабе. Строки ровные, почерк четкий.

"Дорогие мои Клава и Андрейка.

Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. Через два часа я ухожу на ответственное боевое задание в стан врага. Если жив останусь - вы не прочтете этих строк. Если не вернусь - товарищи мои перешлют вам это письмо. Но я знаю, что не вернусь. Шансов уцелеть менее одного процента. Я пошел добровольно, пошел потому, что это нужно для Родины, для нашей победы, для вас, родные мои, для будущего моего сына. Не печалься, Клава, не убивайся. Слезами ничего не добьешься, только здоровье подорвешь. Ты не одна теряешь мужа и отца. Таких тысячи. Постарайся получше устроить свою жизнь, найди счастье с другим человеком. Ты еще молода, а главное - ты замечательная женщина. Таких нельзя не любить. Ты должна жить и за себя и за меня. Ты должна воспитать Андрейку гражданином, достойным памяти его отца. Он сделает то, что не успел сделать я. Я не успел вступить в партию, не считал себя достойным быть коммунистом. Это высокая честь, и ее надо заслужить не словами, а делами. Но я всегда был большевиком. Пусть же мой сын будет коммунистом. Идя на смерть, я думаю о жизни, которая настанет после нашей победы. Хорошая это будет жизнь. Эх!.. А мы победим - в это я твердо верю. Запомните, родные мои, ваш папка верил в победу. А те, кто вернется с войны, будут великие люди, настоящие. Верьте им. Потому что здесь, на войне, я понял истинную цену всему. Я понял, как дорога для нас Родина и наша родная Советская власть - единственная в мире праведная власть. За Родину, за нашу Советскую власть, за рабочее дело - не страшно умирать, гордо умирать! Я знаю, что есть еще у нас брюзги и ворчуны, которым то не нравится, это нехорошо. И Советскую власть готовы хаить. Хорошо прочитал наш политрук слова великого Пушкина: "Зачем кусать нам грудь кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?" Это Пушкин так сказал о тех, кто Родину свою оплевывает, к недругам ее в услужение идет.

Клава, передай мой прощальный привет всем нашим заводским. Не знаю, получила ли ты письмо, в котором я писал о ранении Кости Лугова. Скажи дяде Сереже, что сын его храбро бил фашистов под деревней Елкино. Сейчас его нет в нашей части, эвакуирован в тыловой госпиталь. Трудно тебе будет, я знаю. Обращайся за помощью и советом к дяде Сереже Лугову и Яну Витольдовичу. Они старые рабочие, всегда помогут. Это настоящие люди. И еще раз говорю: выходи замуж и воспитай Андрейку. Кем бы он ни был, пусть только будет человеком. Конечно, я желал бы, чтоб он учился, окончил институт. Нашей стране нужны грамотные люди. Везде - и в колхозе, и на заводе.

Сыночек мой, Андрейка. Выше голову. Мне доверена высокая честь умереть за советскую Родину. Иначе нельзя. Иначе Гитлер сделает тебя и маму нашу рабами. Я не могу допустить этого. Сын мой, помни, что фашизм - это самое страшное зло на земле. И мы его победим. Кончится война. Ты вырастешь большой. Будь бдительным сам и учи бдительности своих товарищей. Не допустите нового Гитлера. Он может поменять свастику на какой-нибудь другой значок и будет говорить, что его нация богом избранная господствовать над миром, что его народ самый талантливый и самый достойный.

Будь к таким беспощаден. Это людоеды-фашисты, враги человечества. Знай, что все люди, все народы и нации - равны. Так Ленин учил.

Прощайте, мои родные.

Не надо слез.

Прощай, Родина - Советская Россия.

Прощай, русская земля!"

Что-то сухое подступило к горлу Андрея, сжимало, душило и отпустило лишь тогда, когда слезы навернулись на глазах. Теперь он мысленно, не глядя в текст, повторял отцовские слова, медленно, размеренно, вдумчиво. И они возникали перед глазами как-то даже зримо, эти отлитые из нержавеющей стали слова: Родина, Советская власть, коммунист, рабочий класс. А кто-то длинноволосый, бородатый с ехидной улыбочкой шептал ему: "Не надо громких слов, не надо лозунгов!" И стыдил, стыдил сыновей, чьи отцы спасли мир от фашизма. А те, великие и простые, шли на смерть с гордо поднятой головой и не стыдились высоких слов, потому что в них, в этих словах, была их сила, их вера, их надежда, - настоящее и будущее. Андрей выпрямился, положив на стул вытянутые, сжатые в кулаки руки, вздохнул глубоко. Подумал: "Какой отцовский завет я еще не исполнил? Не научился любить, как любил отец?" Но это еще впереди, он не встретил женщину, которой можно было бы подарить весь жар своего сердца. Не научился ненавидеть волосатиков, кусающих грудь кормилицы своей? Пожалуй. Но это оттого, что мы слишком снисходительны и терпеливы. Слишком доверчивы и благодушны. "Будь бдительным", - завещал солдат, уходя на подвиг и на смерть. "Будь коммунистом. А быть коммунистом - высокая честь, и заслужить ее надо не словами, а делами". Так думал простой советский рабочий сороковых годов в последний день своей жизни. Рядовой, обыкновенный, беспартийный большевик.

Андрей посмотрел на висящий над диваном портрет и вслух вполголоса молвил:

- Спасибо тебе, отец, и вечная слава.

И вспомнил мать - самую лучшую женщину в мире, достойную большой любви. И добрая, теплая улыбка осветила его суровое задумчивое лицо. Она, его ласковая мама, исполнила завещание своего мужа: воспитала и вырастила сына таким, каким хотел его видеть отец. Андрей, повинуясь какому-то внезапному желанию, поднялся и хотел было пойти сейчас же к Луговым. Там она - его мама. Но тут же сообразил: зачем, не нужно. Его приход сейчас могут не так понять. Ведь там небось идет разговор о делах заводских, о литейном цехе, о формовщиках. Эх, мама, зачем ты пошла, неугомонная душа твоя!