Озомена - Чикодили Эмелумаду

И тут я начинаю плакать. Ведь если б рядом был папа, разве я стала бы заниматься такой ерундой? Он сразу бы поинтересовался, как я себя чувствую, не то что мама, которой все равно. Ей только и надо, чтобы я заботилась о ней, как будто я папа, а не маленькая несчастная девочка. Если б папа был жив, разве он позволил бы, чтобы кто-то касался моей груди?

Как бы то ни было, мой зов остается без ответа.

Тельма, Тельма, Тельма.

Тельма была хорошей девочкой. Легкой в общении, таких любят. Волосы у нее были черными, как вороново крыло, и она никогда не подкрашивала губы, как некоторые. Очень способная, не зря же ее посадили за первую парту. Немного воображуля, конечно, но не так чтобы слишком. Самый большой ее талант состоял в огромной наблюдательности, ничто не ускользало от ее внимания.

Тельма знала, что ее родители несчастливы в браке, еще до того, как они сами это поняли. Она видела, какие взгляды кидал ее папа на своего шофера, что часами мыл и полировал его машину. Немного повзрослев, Тельма заметила, что похожа не на маму с папой, а на своего дядю Джофри, доброго и тихого человека – он был шафером на свадьбе у родителей, а сам до сих пор так и не женился. Люди все знали, просто вслух об этом не говорили, а для Тельмы эти догадки стали как обжигающе горячий ямс во рту, который так и хочется выплюнуть – потихоньку, конечно, потому что уверенности не было, но, судя по некоторым разговорам, это все же было правдой. И Тельма пригрозила родителям, чтобы они не смели разводиться.

А потом однажды перед контрольной она увидела, как какая-то старшеклассница стоит на улице спиной к ее окну и, задрав юбку, пишет шпаргалки на ногах. Тельма лежала на спине в своей кровати, подложив руки под голову и притворившись спящей. Брезжил серый рассвет, но она точно видела, как девочка пишет ответы на ноге мелким почерком. Она ничего не стала делать, решила подождать. Несколько старшеклассниц прикрывали Тельму, освобождая ее от уборки и наказаний. На самом деле они терпеть ее не могли, но притворялись, будто уважают Тельму за ее успехи в учебе. Втайне они гадали, есть ли у нее на кого-то компромат, но не смели спрашивать. Зачем кидать камни в дом, выстроенный из стекла?

Уже днем Тельма сидела на деревянном помосте и рисовала в альбоме, и вдруг увидела, как эта самая одноклассница потихоньку нырнула в высокую траву, скрывшись из виду. Тельма спрыгнула с помоста и потихоньку пошла следом. Шуршание и шепот травы заглушали ее тихие шаги, а потом Тельма увидела эту девочку в обществе незнакомого мальчика-оборвыша. Он явно был из деревни, и эти двое о чем-то разговаривали. Вернее, говорила девочка, а мальчик общался жестами и казался каким-то заторможенным. Надо же, одним выстрелом сразу двух зайцев. Должно быть, девочка и сама проживала в какой-то из близлежащих деревень, иначе с чего они друг друга знают? Только почему, в отличие от других детей на стипендии, эта скрывает, что местная? Тут явно что-то нечисто, и Тельма решила поразведать. И еще – мальчик с девочкой не имеют права общаться на школьной территории, даже если один из них тут не учится.

Высокие заросли травы забеспокоились на ветру, заслоняя обзор. А когда ветер стих, эти двое исчезли. Но Тельма полагалась на свое чи, зная, что однажды все равно застукает их снова. Развернувшись, Тельма собралась уйти, и тут перед ней возникла эта девочка, лицо ее перереза́ла широкая улыбка.

– Что ты тут делаешь? – спросила она.

От неожиданности Тельма даже уронила карандаш.

– Я? Рисую траву. – Собравшись с духом, она задала встречный вопрос: – А ты что тут делаешь?

– Я? Пришла за тобой.

Тельма почуяла неладное, но девочка уже крепко схватила ее за пояс и быстро потащила за собой, едва ли не приподнимая над землей. Тельма не ожидала от нее такой силищи и не смогла вырваться. Занервничав, она шла за девочкой и все время оглядывалась.

– Что ты там высматриваешь? – спросила девочка.

– Я карандаш уронила.

– Да он же у тебя в руке, глупая, – рассмеялась девочка и вдруг умолкла. – Ого, кровь. – Она указала на живот Тельмы.

Та приподняла кофточку и увидела надрез, но слишком маленький, чтобы оттуда вылилось столько крови.

– Наверное, ты порезалась о слоновью траву, – то ли спросила, то ли констатировала девочка и улыбнулась. – Дай-ка помогу. – Вытащив из кармана юбки бумажный пакетик, она извлекла из него ватный диск, промокнула ранку и подула на нее. Тельма болезненно поморщилась. Затем девочка заклеила ранку пластырем.

Возле комнаты привратника девочка отстала от Тельмы и поспешила прочь. Тельма неровной походкой пошла к себе в комнату. Она сокрушенно кусала губы, гадая про непонятности, связанные с этой девочкой.

Обычно такая подвижная и бойкая, через неделю Тельма вдруг обнаружила уплотнение вокруг пупка, которое становилось все больше и больше. Она вроде помнила о причине этой неприятности, а потом снова вроде как забывала. Да и кто поверит в ее историю? Слишком много девочек недолюбливали ее.

Глава 29

У Озомены периодически болит голова. И всегда это начинается внезапно. В такие моменты кажется, будто голова разрастается до непомерных размеров или становится такой маленькой, что на ней едва умещаются два глаза. Ночь сегодня тихая – лишь какая-то зверушка возится в мусорном баке, но никаких шагов, слава богу, не слышно.

Озомена лежит в своей кровати в комнате номер четыре и размышляет, насколько поменялись ее представления о тишине. Воздух заполнен звуками насекомых и ночных существ, но это не вызывает никакого чувства тревоги. И вот она лежит на темно-лиловых простынях, перешедших ей в наследство от Мбу, и пытается заснуть.

Тельма. Мельница слухов продолжала крутиться, перемалывая, обсасывая детали скандального события прошедшего дня. Тельма понесла! Но от кого? В представлении Озомены есть огромная разница, как именно это называется. Потому что она знает, что такое беременность, она видела много картинок в отцовских медицинских книгах – да что там говорить, по ним она училась читать, не видя в этом ничего предосудительного. Но тут совсем другое дело. «Понести» – это не то же самое, что забеременеть. Беременность – это чисто медицинский термин, безо всяких оценочных суждений. А вот «понести», да еще в таком юном возрасте, – это совсем другое. Это чревато большими последствиями, позором для семьи. Потому что теперь все будут помнить, что когда-то Тельма понесла, учась в школе, – будут помнить до тех пор, пока не отойдут в мир иной и не превратятся в прах. И даже тогда на роде