Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вернемся к крюку. Рука с крюком слабей и короче рабочей руки. Возможно, именно поэтому гоблины не выносят симметрии. Как рассказывал один из наших генералов, гоблины потому и обрушают углы человеческих домов, что им становится дурно от прямых линий. Наши прекрасные памятники с математически выверенными очертаниями кажутся им отвратительными и грубыми, оскорбляющими саму природу. Сооружения гоблинов точно так же озадачивают нас, как и их корабли.
Я охотился с луком на скальных цыплят, потому что не сумел наловить рыбы и загладить вину перед Малком. Мне пришлось сознаться, что это я съел его рыбу, хотя на самом деле не тронул ни плавника, ни косточки. Традиционный способ охоты на тупиков был мне хорошо известен: нужно повиснуть на скале и размахивать сетью на длинной палке, пытаясь поймать птицу в воздухе. Но у меня не было ни палки, ни сети, ни особого желания висеть на скале. Поэтому я использовал грубый, примитивный способ, и две мелкие пичужки уже висели у меня на ремне. Птичий помет покрывал меня с головы до ног, ветер хлестал в лицо. Мы как раз поцапались с самкой тупика, видевшей, как я подстрелил ее дружка. И тут я заметил парус. Зеленый гоблинский парус на голубой-голубой воде у самого горизонта. Над кораблем поднимался сизый шлейф дыма, почти белый на фоне летящих темно-серых облаков.
Я бросил охоту и побежал к лагерю, прячась за выступами скал. Солдаты научили меня, как на языке жестов показать гоблинов. Я сжал руку в кулак и отогнул два последних пальца в виде крюка. Увидев это, Гальва стащила с себя рубаху, видимо собираясь выпустить на волю боевую птицу. А Малк поднял саблю.
– Подождите! – сказал гарпунер. – Какого цвета у них парус? Зеленый?
Я кивнул. Парус и впрямь был серо-зеленым, цвета полыни.
– Это хорошо. Значит, они уважают договор. Это цвет их крови. Красный означал бы, что они вышли на охоту.
– Они всегда на охоте, – возразил Малк. – Красный они показывают, чтобы напугать нас. И только тогда, когда видят, что их больше.
– Что случилось? – спросила Норригаль.
Я объяснил.
У нее округлились глаза.
– Срань! – пробормотала она. – Вот так срань!
– Да, самое подходящее слово, – согласился Малк.
– Мы будем драться? – спросил я.
– Будем, – ответила Гальва.
И в тот же миг Гормалин сказал:
– Смотря сколько их.
Спантийка бросила на него недовольный взгляд.
– Может быть, они даже не высадятся, – заметил Малк.
Гальва засомневалась. Если выпустить птицу, о том, чтобы спрятаться, можно уже и не мечтать.
– Давай, спантийка, помоги мне раскидать этот навес, – сказал Малк.
Норригаль забросала костер песком и разгладила веткой единственного на весь остров дерева. А потом посыпала сверху каким-то порошком, чтобы усилить запах тухлой рыбы и скрыть наш собственный. Малк поднялся на скалы, чтобы самому взглянуть на гоблинов, я пошел следом.
– Что они делают так далеко на севере? – спросил я. – Им же не нравится холод.
– Не нравится, – признал Малк. – Но они поднимаются по Южной Хребтовой реке, потом по старому кешийскому Верхнему каналу доходят до самой Хребтовой реки и там торгуют и охотятся на тюленей. Тюленье мясо гоблины любят не меньше человечьего. Из-за жира. А с детенышей они еще и сдирают мех.
Я встал рядом с ним на вершине скалы.
– Видишь этот дым? – спросил он, и я кивнул в ответ. – Это, должно быть, паровые котлы. Они жгут уголь под палубой и обрызгивают ее водой, чтобы было жарко и влажно, как на их островах. Солграннон, я знаю, как ты любишь кровь, но не дай им высадиться на берег.
– Почему ты не хочешь, чтобы они высадились? – спросил я, чуточку повысив голос, чтобы Малк услышал меня за криком кружащих над нами чаек.
– Они не любят птиц, – ответила Гальва.
Я слышал об этом, но забыл. Оказывается, в том, что против них использовали корвидов, был еще один смысл. Погубили наших лошадей? Ладно. Вот вам тогда армия огромных птиц-убийц, которые разорвут половину из вас в клочья, а остальным мелким тварям, попрятавшимся по ульям, будут сниться в кошмарах.
– Наверное, они видели обломки «Суепки», – сказал Малк. – И если поняли, что это был кракен, то не ожидают найти здесь выживших. Просто прочешут весь берег в поисках чего-нибудь ценного. Если мы спрячемся в скалах, то… Ох, чтоб тебя!
– В чем дело?
– Трупы.
Мы помчались вниз к трем мертвым телам, выброшенным вчера на берег. Надо было их просто сжечь, но мы пожалели дров и закидали трупы тиной. И выложили в ряд, как принято у людей. Никакая волна не прибила бы их к берегу так ровно.
– Что такое? – спросил гарпунер.
Малк показал на трупы.
– Нужно их спрятать!
– Где? – спросила Норригаль.
– В скалах.
Началась отчаянная гонка. Мы хватали отвратительные, распухшие от воды трупы китобоев и тащили их вверх по осыпающимся, скользким от дерьма камням. Всего через четверть часа корабль мог повернуть, и гоблины увидели бы слепую сторону острова. Мы едва успели приволочь последний жуткий, вонючий труп той самой загорелой и толстой как бочонок женщины, что ухмылялась мне с палубы в первый день плавания. Бросили его в седловину между двумя скалами и навалили сверху кучу камней и птичьих гнезд. Норригаль оставалось лишь замести следы, когда она вспомнила о сундучке с пузырьками и ядами.
– Оставь там! – прикрикнул на нее я.
– Если нас найдут, он мне понадобится, – прошипела в ответ Норригаль, и я отпустил ее руку.
Не стоило этого делать. Да, она забрала сундучок и, обессиленная, плюхнулась на камни рядом со мной, словно старый башмак. Но не в самом удачном месте. Чтобы не сползти вниз, ей пришлось упираться неудобно согнутой ногой. Когда вдали показался парус гоблинского корабля, Норригаль задрожала. Мы оба понимали, что она может сорваться и устроить целый камнепад.
– Держись, – сказал я.
– Я и держусь, – ответила она.
– Ты же легкая, как виноградная лоза.
– А ты тяжелый, как дерьмо. Оставь меня в покое, я справлюсь.
– Справишься, – подтвердил я.
– Ну так захлопни пасть.
– Оба захлопните, – прошипел Малк.
