Наставница королевы - Карен Харпер

— Не спишь, любовь моя? — тихонько проговорил Джон, лаская губами мое обнаженное плечо.

Он потянулся и сладко зевнул — не похоже, чтобы он всю ночь не спал и переживал. А я вот не смогла уснуть, потому что даже в его объятиях меня не отпускал страх.

— Я уже давненько проснулась. Если я не сплю, то и кошмары мне не снятся. Ты понимаешь, королева Анна вроде бы является ко мне из могилы и предостерегает.

— О том, что королева Мария ненавидит Елизавету?

— Можно и так сказать. Анна всегда умоляет меня позаботиться о дочери, сберечь ее. Но я сама так напугана — как же я смогу защитить ее в нынешние времена, когда мне не на что опереться?

— Боюсь, скоро станет еще хуже, — прошептал Джон и крепче прижал меня к своей мускулистой волосатой груди. Мы приникли друг к другу. — Как бы королева не уступила своим советникам и не начала расправляться с теми, кого она клеймит как еретиков — черт бы побрал испанцев, папских лакеев, которые отравляют ее своими лживыми речами.

— Еретиков… — шепотом повторила я. — В понимании Марии, это и мы с тобой, потому что не склоняемся перед ее папской верой. А те книги, что спрятаны в твоих комнатах у королевских конюшен в Лондоне, да еще и те, которые я оставила в Сомерсет-хаусе…

— Да, надо бы их оттуда достать и перепрятать подальше от нашего жилья и от особняков принцессы — сразу же, как только окажемся там в следующий раз. А твои кошмары, возможно, связаны с тем, что ты слышала: если королева выйдет замуж за испанца Филиппа, она объявит брак отца с Анной Болейн незаконным. Тогда Елизавета снова станет незаконнорожденной, а незаконнорожденная дочь не сможет взойти на трон, случись что с Марией. Но сможет ли Мария родить детей? Не слишком ли она стара для этого?

— Ты хочешь сказать — как и я?

— Нет, любовь моя. Ты слишком болезненно это воспринимаешь. Я только имел в виду, что эта история с Уайеттом может подстегнуть Марию поторопиться с отстранением Елизаветы от прав наследования престола.

— Что он за дурак — собрал войско и двинулся на Лондон под именем Елизаветы! Он же не только ничем ей не помог, он навредил ей! Надо мне вставать — пойду посмотрю, как она сегодня себя чувствует. Меня беспокоит ее отечность — как бы не выяснилось, что у нее снова начинается бледная немочь. Принцесса ослабела и стала совсем бледненькой.

— Хм, «девичья болезнь» у нашей драгоценной девицы. Больше похоже на то, что ей нездоровится от дум и переживаний. Чего бы я только ни дал за то, чтобы очутиться с тобой и принцессой в Италии, развеяться и взбодриться! Ах, — продолжал Джон уже более звучным голосом, как всегда, когда на него накатывали «итальянские грезы» (как я их называла), — мы бы там занимались науками, беседовали, гуляли, катались верхом под тамошним солнышком. Может статься, в Италии я напишу больше об искусстве верховой езды. Надо убедить людей в том, что лучший способ приручить лошадь — это терпение и ласка. Мы бы съездили в Падую — там прекрасный старинный университет.

— Слишком уж ты размечтался!

Джон так сжал меня в объятиях, что у меня перехватило дыхание.

— Лучше уж мечтать, чем видеть по ночам кошмары, милая моя Кэт.

Но как раз в то самое утро — я хорошо запомнила эту дату, 10 февраля 1554 года, — нас постиг кошмар уже не из моих снов, а вполне реальный. И сомкнул на нас свои стальные челюсти.

В ту ночь я почуяла надвигающуюся беду, едва заслышала в коридоре топот бегущих ног — этот звук никогда ничего доброго не предвещал. Неужели Елизавете стало хуже и она послала за лекарем? Да нет, она бы в первую очередь позвала меня. Потом послышались голоса, крики и сильный стук в дверь.

— Надень платье или какую-нибудь накидку, — велел мне Джон, вскочив с ложа и проворно натягивая штаны и рубаху. — Черт бы побрал Тирвиттов, если это они впускают гонцов в такой ранний час, ничего не сказав мне.

Сунув ноги в домашние туфли, он тотчас выбежал в коридор и громко хлопнул дверью.

В слабом свете занимающейся зари я натянула платье, привязала рукава, которые так небрежно сбросила вчера, спеша оказаться в объятиях Джона. Я не потрудилась даже зашнуровать платье до конца и надеть туфли; а просто выбежала в коридор босиком, хоть и стояла зима. Поскольку нижних юбок я не надела, подол платья волочился по земле, и я путалась в нем. Меня поразило зрелище у дверей в покои ее высочества: Джон громко ссорился с каким-то человеком и отталкивал его, а рядом стояли еще двое в ливреях королевских слуг. Несмотря на сильный шум, я расслышала, как кто-то вытащил из ножен шпагу. Леди Тирвитт, которая, вероятно, впустила этих людей, стояла, будто привидение, в белом пеньюаре и ночном чепце.

Из-за дверей комнаты послышался голос Елизаветы:

— Подите прочь! Приказываю вам удалиться!

Боже правый, неужели эти люди ворвались в ее покои?

— Как понимать это безобразие в покоях сестры ее величества? — громко спросила я, быстро подходя к ним; Джон в эту минуту бесстрашно отталкивал человека с обнаженной шпагой.

Дюжий детина, совершенно мне не знакомый, вскинул руки, прекращая потасовку, и проревел:

— Королева повелевает принцессе явиться в Лондон и держать ответ за ту роль, которую она сыграла в заговоре мятежника Уайетта! Ее величество, не желая, чтобы принцесса отговаривалась нездоровьем, прислала сюда своего лекаря доктора Хаксона! — Он ткнул пальцем в сторону грузного мужчины, уже вошедшего в опочивальню Елизаветы, затем обратился ко мне: — Это вы мистрис Эшли?

— Да, я…

— Вас мы тоже должны забрать с собой. Если ее высочество в добром здравии — а так оно и есть, судя по тому, что она уже полчаса отказывается от услуг королевского лекаря, — то и говорить не о чем. Мы уезжаем и берем ее и вас с собой. Там, внизу, — носилки и слуги.

— Я действительно нездорова и слаба, — подала снова голос Елизавета, не вставая с ложа, — но я желаю, чтобы меня осматривал мой личный лекарь!

Из-за полога появилось ее лицо, похожее на бледную луну. Джон выставил посторонних за дверь и стоял теперь на страже.

Лекарь, облаченный в отороченную мехом мантию и шапку с наушниками, покинул комнату с крайне обиженным выражением лица. Я проскользнула в опочивальню и безуспешно попыталась захлопнуть дверь.

— Двери не закрывать, ибо корона требует ответа за измену! — крикнул детина, который был у них за старшего.

— В этом доме нет изменников! — заорала я в ответ. Клянусь, я бы его ударила, если бы мне не приходилось удерживать незашнурованное платье, чтобы оно не сползло и не обнажило мою грудь. — Да как вы смеете говорить сестре королевы, что она не вправе закрыть дверь — ведь она готова ответить на ваши вопросы прямо здесь. Вы же сами слышали, принцесса Елизавета слаба и не может отправляться в путь в такую лютую стужу! У нее в лучшем случае бледная немочь, а в худшем — что-то куда более серьезное, возможно, даже заразное! Вы что же, думаете, мы сможем выпрыгнуть из окон второго этажа и скрыться?

— Мы не следователи, мистрис, мы посыльные, — настаивал детина, но с помощью Джона мне все-таки удалось закрыть дверь у них перед носом.

— Если принцесса не появится в холле, как я сказал, то у нас приказ — вывести ее силой! — донесся голос, лишь слегка приглушенный дубовой дверью. — А осматривать ее будет только королевский лекарь!

— Кэт! — жалобно воскликнула Елизавета вполголоса, как только мы с ней остались наедине. — Я не хочу никуда ехать, не могу: месячные причиняют мне нестерпимую боль, и отек стал сильнее. Нельзя ли как-то убедить их в том, что мне запрещено двигаться — хотя бы чтобы выиграть время?

— Думаю, они это предвидели — значит, и королева тоже, — проговорила я тихо, стараясь отыскать в сундуке самое теплое платье и плащ.

Даже если нам и удастся обмануть посыльных, все равно лучше быть готовыми.

— Мария только ищет предлог. Я же почти не вставала с постели, как и во время всей этой шумихи вокруг Джейн Грей, а в том, что сумасшедший Уайетт написал мне письмо, я не виновата. Я сдержанно ответила ему и ничем его не поддержала.

Я ничего не говорила принцессе о любви отца этого «сумасшедшего» к ее матери. Может, я и должна была рассказать ей обо всем, да все никак не могла заставить себя это сделать — о том, что я присутствовала во время казни Анны Болейн и видела, как плакал поэт Уайетт. Кроме того, если мою принцессу станут допрашивать, лучше будет, если она скажет правду: никаких связей с Уайеттами у нее никогда не было, а о том, что отец Уайетта сидел в Тауэре из-за своей любви к ее матери, она даже не подозревала. Я не сомневалась, что попытка сына Уайетта возвести на престол дочь Анны Болейн отчасти объяснялась былой страстью его отца. Королева должна вдвойне ненавидеть Уайетта, ведь она до сих пор терпеть не могла ни Анну Болейн, ни тех, кто ее любил. И почему люди не могут оставить прошлое в покое?