Новая история денег. От появления до криптовалют - Андрей Всеволодович Остальский

инфляция, тем меньше безработица, и наоборот. А так как стабильность цен и уровень инфляции могут регулироваться через количество денег в обществе (см. предыдущую главу), то открытие Филлипса имело далеко идущие последствия для деятельности центробанков, для всей так называемой монетарной политики. В увязке с теорией Кейнса кривая Филлипса показывала, что при увеличении денежной массы в обращении и снижении учетной ставки кредитного процента можно реально снижать и безработицу. И напротив, если ставку повышать, то можно затормозить инфляцию, четко понимая при этом, чем это чревато — ростом безработицы. То есть получалось, что это как бы два сообщающихся сосуда: надавишь на жидкость в одном — поднимается уровень в другом, и наоборот. А снизить и то и другое сразу — никак невозможно. Казалось, что впервые можно даже научно измерить, какой эффект то или иное конкретное действие Центробанка может иметь. Тянешь за один кончик веревочки — снижается безработица (но растет инфляция), тянешь за другой — происходит обратное. Волшебство, да и только! И вот, мягко, аккуратно потягивая то за один конец, то за другой, можно вроде бы поддерживать в экономике оптимальное равновесие, обеспечивая тем самым лучшие условия и для роста, и для общественного благосостояния. Кривая Филлипса очень понравилась политикам — им показалось, что появился надежный инструмент управления экономическими процессами и удовлетворения избирателей. Волшебная веревочка, как выяснилось, и другие сложные вещи вроде бы умеет делать. Например, повышение ставки процента обычно ведет к повышению и курса национальной валюты по отношению к другим. А это иногда хорошо, а иногда — не очень, если страдают экспортеры, у которых падают продажи. К тому же более высокий процент тормозит деловую активность и рост курса акций, увеличивает число банкротств. А процент низкий может обернуться резким ускорением инфляции. То есть опасный инструмент, острый, но если пользоваться им с умом, осторожно, внимательно следя за количеством денег, индексами инфляции и деловой активности (а также и безработицы), можно научиться тонко подстраивать все эти сложные, взаимоувязанные механизмы. Помимо всего прочего, кривая Филлипса сильно повысила градус самоощущения макроэкономистов. Предмет их исследований стал наконец-то приобретать конкретные черты, казалось, что обществу становится очевидней полезность их работы. Кто-то даже в порыве восторга сказал: наконец-то экономика, причем не микроэкономика, занимающаяся деятельностью отдельных отраслей и предприятий, а экономика с приставкой «макро», доказала, что она стала подлинной наукой. Потом выяснится: слегка погорячились… Но в 60-е годы показанные кривой Филлипса зависимости подкреплялись жизнью, и, казалось, так будет всегда. Кстати, помните, в главе «Пощечина в кредит» говорилось о том, как каждый из нас, беря кредит в банке или погашая его, увеличивает или уменьшает количество циркулирующих в обществе денег. То есть мы все тоже участвуем в описанных Филлипсом процессах — они зависят и от нас! Но в еще большей степени жизнь населения напрямую зависит от ставки процента. Центробанк определяет ее для коммерческих банков, одалживающих у него деньги. Этот показатель определяет затем (хотя и не напрямую) стоимость кредита, который предлагают банки своим клиентам — и бизнесу, и потребителям. То есть если Центробанк повысит свою ставку (борясь с инфляцией), то это должно отразиться и на потребителях — больше в месяц придется платить. Если он ее, наоборот, понизит, то есть надежда, что и коммерческий банк даст поблажку или, по крайней мере, не станет зверствовать еще более, задирая цену своего кредита.

То есть, гася кредит, мы вершим двойное благо — и деньги в обороте страны уничтожаем, тем самым помогая стабильности цен. И себя избавляем от тяжкого бремени. С другой стороны — а как без него, без кредита, обойтись? Да и без лично нас другие желающие его получить все равно найдутся.

Все эти принципы работают в любой рыночной экономике, но по-разному. Например, в России кредитно-финансовая система еще только развивается. Наличность составляет гораздо большую долю денежной массы в обращении. Коммерческие банки меньше зависят от Центробанка, а потому волшебная веревочка в его руках работает слабовато. Гораздо более эффективное воздействие на состояние дел он может оказывать с помощью так называемых валютных интервенций — скупая рубли за валюту или наоборот. Механизм все тот же: покупаешь рубли — растет его курс, продаешь — курс опускается. Возможность воздействия, впрочем, не безгранична, несмотря на то даже, что Россия накопила огромные валютные резервы. Все дело в том, что курс рубля в большой степени определяется ролью поставщика нефти, газа, и металла, которую играет Россия в мировой экономике, очень сильна зависимость от чужих «дядей» — центробанков развитых стран Запада, прежде всего США. То есть не прямо, так косвенно, волшебная веревочка все равно работает и в России, только концы ее в чужих руках. На потребительском же уровне неразвитость кредитной системы приводит к тому, что россияне вынуждены одалживать деньги под невероятно высокие проценты. В Англии, например, о таких не слыхали со времен 70-х, когда кривая Филлипса вдруг перестала работать.

Главные странности начались после ближневосточной войны 1973-го, когда в результате арабского эмбарго резко выросли цены на нефть. А нефть ведь не просто продукт, а базовый. Дороже нефть — значит, дороже керосин и бензин, а эти субстанции движут всей экономикой, в том числе и транспортируя потребительские товары и продукты питания, — значит, все они должны подорожать. 73-й год дал такой резкий скачок инфляции, что его, казалось, не остановить волшебной веревочкой. Вернее, если решиться совсем уже задрать процентную ставку в небеса, то эффект будет — инфляция остановится. Но ведь понятно, что, согласно Кейнсу и Филлипсу, и безработица достигнет опасных высот. А такого избиратель терпеть не станет. И вот в 70-е годы явился миру новый, невиданный и неведомый экономистам страшный зверь, которого назвали стагфляцией — от скрещивания двух зверей, известных, но ранее никогда не спаривавшихся, — инфляции и стагнации (что в переводе с английского означает — застой). И рост экономический замедленный, вялый, и инфляция высокая, и безработица — тоже. То есть все самое худшее из разных экономических миров. Кривая Филлипса говорит нам, что такого быть не может, а вот ведь как: не может, а есть. Некоторое время правительства и их экономические советники пребывали в растерянности. Но потом появились Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, которые опирались на «Чикагскую школу», так называемых монетаристов, и прежде всего Милтона Фридмана. А те предлагали отказаться от прежних рецептов, поскольку новая болезнь требовала и новых методов лечения. Надо для начала куда решительнее дернуть за волшебную веревку, за тот ее конец, который ударяет по инфляции. (Это, конечно, далеко не единственное, к чему сводится содержание так называемой