Смерть призрака - Марджори Эллингем

— Ну хорошо, мистер Пендл, — сказал он наконец, — в моем кабинете наверху, через десять минут.

Он повернулся к Кэмпиону, и они продолжили путь. Еще не дойдя до нужной им камеры почти в конце коридора, перед которой дюжий полицейских без каски сидел на хилом стуле, до смешного не соответствующем его комплекции, они столкнулись с двумя вышедшими из камеры мужчинами, негромко переговаривающимися друг с другом. Один из них был как будто бы знаком Кэмпиону, но он не мог вспомнить — откуда.

Оутс снова остановился и подключился к их беседе. До Кэмпиона донеслось его собственное имя и фраза «стимулировавший атаку».

— Понимаю, — сказал человек, имени и звания которого Кэмпион не мог припомнить.

Он поглядел на Кэмпиона с каким-то непонятным, то ли таинственным, то ли удивленным видом, чем-то напомнившим недавний взгляд мистера Пендла. Потом он снова понизил голос и еще что-то сказал инспектору.

— Хорошо, сэр, — громко произнес инспектор. — Я буду чуть позднее. Через десять минут, в моем кабинете. Мистер Пендл уже там.

— А знаете, Станислас, — сказал Кэмпион инспектору, когда тот вновь приблизился к нему, — я, пожалуй, все же не смогу с ним увидеться. Я не считаю это целесообразным. В конце концов, что это может нам дать?

Но инспектор, казалось, вовсе не услышал его.

Он сделал знак констеблю, который встал при их приближении и отодвинул засов на двери.

Мистер Кэмпион все еще не мог совладать с собой. Чувство глубокой ненависти, по сути дела незнакомое большинству рафинированных снобов, охватило его, заставив одновременно устыдиться. Он медленно вошел в камеру навстречу своему врагу.

Первым, что бросилось ему в глаза, был сам Макс. Это было первое и единственное из того, что он увидел. Кэмпион был наблюдателен по своей природе, а многолетняя тренировка усилила его внимание к деталям любой сцены, которые, словно фотографический снимок, отпечатывались в его мозгу. Но здесь и сейчас он увидел лишь одно, лишь нечто, затмевающее все, что было вокруг.

Уже потом Кэмпион подумал, что камера выглядела не так, как он мог бы ее себе представить. Окна, забранные массивной решеткой, два человека в белых халатах, сидящие в тени. И световой пучок прикрытой отражателем лампы, направленный только на него, не обратившего никакого внимания на вошедших.

На полу сидело то, что отдаленно напоминало Макса Фастиена. Оно идиотски улыбалось, широко раздвинув слюнявые губы.

Это существо заговорило медленно, невнятно, произнося бессмысленные звуки с ужасающе заговорщическим видом.

Инспектор взял Кэмпиона за локоть и вывел его в коридор.

— Простите, что пришлось обрушить это на вас, — сказал он виновато. — Но сейчас ему еще хуже, чем тогда, когда я его оставил. Это начало проявляться рано утром, когда ему принесли еду в камеру. Ночью он буйствовал и его оставили одного, чтобы он поостыл. Он вытворял какие-то несусветные вещи перед следователем, и тому показалось, что он притворяется. Он тогда был еще не в таком состоянии, но, по-видимому, уже невменяем. Заявил, что он Лоренцо Медичи. И что ему самому это стало известно некоторое время назад… — Мистер Кэмпион не мог выговорить ни слова. — Это происходит именно так, знаете ли, — неторопливо продолжал инспектор Оутс. — Пока все идет гладко, они кажутся нормальными, но как только встречается какое-либо препятствие, которое они не могут уничтожить, ну хотя бы такое, как камера в полицейском участке, они переваливают за свой защитный барьер. И вот вам результат.

Мистер Кэмпион вытер лицо ладонью. Он теперь вспомнил, кто были те двое в коридоре.

— Так что же дальше? — спросил он неуверенно.

— Изолятор в Пентонвилле для предотвращения припадков. Ждем теперь санитарную машину, — коротко пояснил инспектор. — А теперь о его «заявлении». Пять тысяч слов. Он их выпаливал все утро. Там было признание во всем, что он совершил, в том числе, в вашем убийстве, а также в убийстве Джироламо Риарио, герцога романского. Но последнее он совершил, оказывается, еще в пятнадцатом веке!..

— А когда он выздоровеет, — проговорил Кэмпион, — вы отдадите его под суд?

Оутс покачал головой.

— Он не выздоровеет. Вы видели в коридоре старину Брейбриджа? Он за ним наблюдает. Обычно он очень осторожен в диагнозах, как и все эти судебные медики, но он все же определил это как несомненную манию величия. А я видел лицо Фастиена утром. Ему будет все хуже и хуже, пока он в конце концов не выдохнется. Тогда он умрет. Я уже увидел признаки этого.

— Но это произошло так стремительно, — пробормотал Кэмпион, — еще вчера…

— Еще вчера он был гением, — ответил инспектор, — а сегодня он уже обыкновенный сумасшедший. Впрочем, особой разницы тут нет, не так ли? К тому же это произошло вовсе не так внезапно, как вам могло бы показаться. Я здесь сегодня утром расспрашивал его компаньона, Айзадора Леви. Бедняга, он совсем выбит из колеи. Он рассказал, что Фастиена уже довольно давно «заносило» все выше и выше. Иногда это с него слетало, но в последнее время он был в этом состоянии почти всегда. Были и какие-то другие проявления. Например, он мог отправиться на прием в алом шелковом жилете. А что может быть ненормальнее этого?!

Кэмпион глянул через плечо на запертую дверь, и что-то похожее на искреннюю жалость мелькнуло в его глазах.

— Он был моим заклятым врагом, — мрачно произнес он, — но такого я ему не пожелал бы!

Инспектор улыбнулся.

— Ну, старина, — сказал он выразительно, — я и не думал, что вы могли бы!

Глава 25

Всего хорошего, Бэлл!

Несколько дней спустя Макс Фастиен умер в тюремном изоляторе.

…Площадь Кресент, по которой шел Кэмпион, была покрыта пылью и опавшими осенними листьями. Он направлялся в Литтл Вэнис, чтобы повидаться с миссис Лафкадио.

Они стояли в мастерской Джона Лафкадио, рассматривая картину, которая вернулась из галереи Салмона и была подвешена над ближним камином.

На картине был изображен мрачноватый интерьер с поникшими фигурами. Холодноватый свет в интерьере был выписан изумительно.

Бэлл качнула головой в сторону холста, и ее белый чепец отразил лучи осеннего солнца, льющегося через огромные окна над балконом-галереей.

— Какая прекрасная картина! — произнесла она. — Он предполагал, что она должна быть показана последней. Я очень хорошо помню, как он писал ее. Это было в Испании. Мне она всегда очень нравилась.

— Что вы хотите с ней сделать? — спросил Кэмпион. — Оставите ее у себя?

— Да, я так думаю, — мягко ответила старая леди. — Ведь с этими Воскресеньями Показа, придуманными Джонни, выпало столько передряг! Бедный Джонни! Все его идеи были связаны с передрягами. В будущем году мы проведем этот прием одни: он, я, Лайза и бедняжка Беатрис.

Мистер Кэмпион был в затруднении. Они приблизились к весьма деликатной теме.

— А вы видели остальные… остальные три картины? — наконец решился спросить он.

— Нет, — ответила Бэлл. — Мистер Леви, и мистер Пендл, и инспектор Оутс мне все рассказали. Я все знаю.

Эти картины все еще в галерее Салмона, как я предполагаю…

Она помолчала, ее светло-карие глаза посуровели, а губы сжались.

— Я слышала, что он умер, — неожиданно произнесла она.

Кэмпион понял, что ей не хочется произносить имени Макса, и сам он тоже не стал его упоминать.

— Да, — проронил он, — скверное это дело. Я весьма сожалею, что вы о нем узнали, Бэлл!

Она сперва будто не услышала его слов, но потом произнесла так же спокойно, как прежде:

— Инспектор намекнул мне, что Томми Дакр пытался его шантажировать, а он потерял голову и при первом же удобном случае убил бедного мальчика. Но я не представляю, чтобы Томми был способен на шантаж! А вы как думаете? Он же был таким очаровательным ребенком!

Кэмпион пожал плечами.

— Я не думаю, что это было настоящим шантажом, — осторожно заметил он. — Но, насколько мы могли это выяснить у Розы-Розы, да еще из того «заявления», Дакру было уплачено за четыре картины и за его обучение в Риме. Он всегда нуждался в деньгах и поговаривал о том, что напишет еще четыре картины в том же духе и в том же коттедже… Вот почему это произошло. И все же если бы… если бы его убийца не получил такого шанса в тот момент, быть может, всего этого и вовсе не случилось бы!..

— А Клэр? — спросила Бэлл. — Бедная ловкая Клэр? Ее-то за что?

Кэмпион нахмурился.

— Ах, она-то и была для него наиболее серьезной опасностью! Она же знала все. Она была посвящена в фальсификацию картин, она обслуживала Дакра в коттедже. Она предполагала и давала ему понять, что это она сообщила вам и мне в тот день насчет авантюры с Ван Пипиером. Ее нервы были напряжены до предела, поэтому, когда он по телефону сказал ей, что полиция собирается учинить весьма опасное для них обоих дознание, она, естественно, кинулась к тому, что могло ее утешить, — и погибла.