Месть венецианки - Жанна Лаваль

«Досточтимый Себастьяно. Я все устроил, как мы договорились. Все произойдет на моем корабле, что стоит на якоре в бухте Золотого Рога. Там будем только мы, команду я отпущу на берег. Я немало постарался, чтобы узнать, как тебе выбраться из Топканы. Для этого мне пришлось заплатить немало денег разным людям. Но это еще больше подкрепляет мой азарт, ведь теперь ты вдвойне мой должник.

Эту записку тебе передаст старший дворцовый эконом. Я хорошо заплатил ему, и он покажет тебе тайный ход, ведущий к морю. Сегодня ночью для тебя там будет оставлена лодка. Если же ты не придешь, я сочту это трусостью и расправлюсь с тобой иным путем. Срок пришел, думай о смерти. Слава Аллаху!»

Себастьяно прочитал записку еще раз и посмотрел на эконома. Тот виновато улыбнулся и возвел очи к небесам.

— Что ж, говори, я слушаю.

— Аллах всемогущ, он все видит и накажет меня за сговор с тобой, христианин. Это большой грех, ведь этот ход — тайна султана. Если он узнает, что я говорю с тобой об этом…

— К чему ты клонишь? Говори же скорее!

— Аллах накажет меня, чувствую, накажет. Какой тяжкий камень взваливаю я себе на сердце. Если султан узнает…

— Что ты хочешь? Денег у меня нет. Разве Ибрагим мало заплатил тебе?

— Ибрагим Дасарлык — хороший господин, но он далеко, а уши султана — они здесь, за каждым углом, в каждой комнате. У султана много ушей, везде уши султана.

— Говори же, хватит плакаться. — Себастьяно в раздражении схватил его за длинную седую бороду. Тот сразу затараторил:

— Ты можешь помочь мне. Можешь… Подари мне твою белую девушку. Свет не видывал такой красоты. Прошу тебя, ты ведь можешь сделать это…

— Негодяй, разве тебе мало заплатили? Ты ничего не получишь. А эту записку я передам великому визирю. И Ибрагима, и тебя ждет виселица на площади. Весь город соберется посмотреть на вас.

— Не делай так, христианин. Ведь я знаю, что ты так не сделаешь, правда? Если ты расскажешь кому-нибудь о записке, ты не выйдешь из дворца. Но я читаю в твоих глазах. Ты желаешь свободы. Если ты и победишь Ибрагима, ты ведь не вернешься сюда, правда? А за твою свободу Ибрагим Дасарлык мне ничего не заплатил. Значит, это должен сделать ты. — И старик улыбнулся Себастьяно, как старому другу.

— Хорошо, бери ее. Она совершила в своей жизни столько мерзостей, что вполне заслужила твоих ласк, старик. Будь ее хозяином. — Себастьяно решил, что это вполне заслуженная участь для Лукреции. Она хотела убить его. Что ж, Господь даровал ему возможность воздать ей по заслугам. — Я знал, что мы расстанемся друзьями, — сказал старик и вытащил из-под халата план подземного хода.

Распахнулась ажурная дверь и, крадучись, в комнату вошла Елена. Гречанка была не одна. Она ввела за руку человека в плаще с капюшоном, накрывавшим его голову.

— Это художник, француз. Я привела его тайным ходом, который мне показал сам султан. Никто не должен его видеть. Так сказал Баязид. Он уйдет сам, тем же путем. — Елена говорила шепотом. Потом подошла ближе к Клаудии и показала лист бумаги. — Смотри, ты видишь это?

— Что это? — спросила Клаудиа, всматриваясь в начертанную вязь.

— Посмотри сюда, в самом низу. Это — монограмма султана, она скрепляет все его грамоты. Он дал мне вольную! С сегодняшнего дня я свободна. — И Елена бросилась на шею Клаудии, рыдая от счастья.

— Милая моя, я так рада за тебя!

— Я так счастлива. Если бы не ты…

— Не надо обо мне. Моя жизнь кончена, не думай об этом. — Клаудиа положила голову на плечо гречанки. — Я многого не рассказывала тебе, но я заслужила такую участь.

— Не говори так! Ты тоже получишь свободу. Султан не даст тебе умереть здесь. Я знаю, он любит тебя.

— Нет, Елена, моя жизнь кончится в этой золотой клетке. Это я знаю наверняка.

Стоявший чуть поодаль человек в плаще задел серебряный кувшин, и тот со звоном упал на пол. Это напомнило девушкам, что они не одни.

— Мне пора идти, Клаудиа. Теперь я покидаю дворец навсегда.

— Дождись хотя бы утра, Елена. Куда же ты пойдешь сейчас?

— К грекам, в Галату. Они помогут мне. Я уйду сейчас же, я не могу больше оставаться ни минуты в этом проклятом месте. — Елена поцеловала в последний раз Клаудию. — Прощай. Пусть Господь подарит тебе свободу.

Когда гречанка вышла, Клаудиа села на ковер.

— Я готова. Говорите, как мне сесть, где будут стоять свечи…

Но человек в плаще ничего не отвечал. Он подошел вплотную к Клаудии и сбросил капюшон.

— Рене?!! Ты? Откуда?

— Тише, тише, умоляю тебя! — Они бросились друг к другу в объятия. — Ты видишь, я искал тебя по всему свету! Я люблю тебя и вызволю из этой темницы.

— Господи, я ничего не понимаю. Как ты здесь оказался?

— Не спрашивай сейчас, дай мне наглядеться на тебя.

Он обнял ее крепче и стал жадно целовать. Поцелуи были сладкими, родными… Она отвечал ему со всей страстью, которая долго дремала в ее душе и наконец выплеснулась наружу.

— Подожди, подожди, Рене, — отстранилась она. — Но как ты попал сюда? Тебя убьют, если увидят…

— Все это время я искал тебя. Искал повсюду. Я поклялся, что не отступлю, пока не отыщу тебя.

— Рене, Рене, пиратская твоя душа. — Клаудиа потрепала его по волосам и опять прижалась к его горячему телу. — Я не видела тебя целую вечность. Здесь день кажется неделей… Я ничего не вижу, кроме этих ненавистных ковров и павлинов за решеткой. Будь проклят этот рай.

— Но теперь я уведу тебя отсюда. Помнишь, как мы забрались на виллу того князя, на Бренте?

— Конечно, Рене. — Они рассмеялись. — Только там я знала дорогу, а здесь… Топкана — это город в городе, здесь трудно разобраться.

— Я знаю дорогу. Как бы иначе я попал сюда?

— Да, кстати, как ты попал сюда?

Рене опустился на ковер. Клаудиа села рядом и положила голову ему на грудь. — Если б ты знала, что я почувствовал, когда я увидел, что «Большой Берты» нет на рейде. Я сразу понял, что это проделки Щеголя.

— Он устроил бунт. Маноло убил Эля, а Тюленя бросили в трюм.

— А ты?

— Меня связали еще раньше. Абдул хотел задушить меня, но, видимо, вовремя передумал. А потом…

— Я знаю, что было потом. Потом Щеголь атаковал турецкую грузовую барку, но кто-то из турков подпалил ему порох, и «Большая Берта» взлетела на воздух.

— Точно, еще мгновенье, и я бы последовала за ней. Этот смельчак оглушил Тюленя. Я бы подстрелила его, но у меня не было оружия.

— Господи, Клаудиа, если бы ты не спаслась, я бы убил себя. — Он крепко обнял ее. — Как я люблю тебя…

— Рене, мой милый Рене! — Клаудиа не могла сдержать слез радости. Она до сих пор не верила, что видит перед собой дорогого ей человека. — Но откуда ты все это знаешь?