Чернильная кровь - Корнелия Функе

Всю дорогу в Омбру Гвин сидел на плече у Фарида, словно желая показать Сажеруку, что он его еще не простил. А стоило Пролазе высунуть нос из рюкзака, Гвин оскаливал зубы и рычал так грозно, что Фарид зажимал ему пасть.

Виселицы перед городскими воротами стояли пустые, лишь два-три ворона сидели на перекладинах. Суд в Омбре пока вершила Уродина, как это было уже и при жизни Жирного Герцога, а она не любила отправлять людей на виселицу. Может быть, потому, что ребенком слишком часто видела болтающихся на веревке людей с синими языками и раздутыми лицами.

— Слушай, — сказал Сажерук Фариду, когда они остановились между виселиц. — Пока я отнесу Крапиве корень и заберу письмо у Небесного Плясуна, ты сходишь за Мегги. Мне нужно с ней поговорить.

Фарид кивнул, заливаясь краской. Сажерук насмешливо подмигнул ему.

— Что с тобой? Уж не случилось ли в тот вечер, когда ты был у нее, еще чего-нибудь, кроме возвращения Козимо из царства мертвых?

— Это тебя не касается! — пробормотал Фарид, краснея еще больше.

Какой-то крестьянин, отчаянно ругаясь, гнал нагруженную бочками телегу к городским воротам. Волы встали поперек дороги, и стража сердито дергала за поводья.

Сажерук воспользовался моментом и протиснулся с Фаридом мимо них.

— Мегги ты все-таки приведи, — сказал он, расставаясь с мальчиком за воротами. — Только не сбейся с дороги от большой любви.

Сажерук смотрел ему вслед, пока тот не исчез за домами. Неудивительно, что Роксана считает Фарида его сыном. Иногда ему казалось, что и его сердце того же мнения.

34

ПИСЬМО НЕБЕСНОГО ПЛЯСУНА

Да, любимая моя,Наш мир истекает кровьюНе от одной любовной боли.

Наверное, на свете нет худшей вони, чем та, что поднималась из чанов красильщиков. Едкий запах ударил Сажеруку в ноздри, когда он шел еще по улице кузнецов. Здесь жили котельщики, ковщики, а на другой стороне — оружейники, пользовавшиеся большим уважением, чем их собратья, и потому заносчивые. Грохот всех этих молотов, ударявших по раскаленному железу, выносить было не легче, чем вонь, тянувшуюся от красильщиков. Их бедные домишки прятались в самом дальнем углу Омбры. Ни в одном городе вонючие чаны красильщиков не хотели терпеть поблизости от зажиточных кварталов. В ту минуту, как Сажерук подходил к воротам, отделявшим их улицу от остального города, его грубо толкнул человек, выходивший из мастерской кузнеца.

Свистун. Его не трудно было узнать по серебряному носу, хотя Сажерук еще помнил те дни, когда нос у него был из плоти и крови. «Везет же тебе, Сажерук, — подумал он, поспешно отворачиваясь и проходя побыстрее мимо придворного шпильмана Каприкорна. — Надо же натолкнуться сейчас изо всех людей на свете именно на этого кровавого пса!» Он уже надеялся, что Свистун его не признал и встреча обошлась без последствий, как Среброносый схватил его за локоть и развернул к себе лицом.

— Сажерук! — сказал он хриплым голосом, так не похожим на прежний.

Раньше звук его голоса напоминал Сажеруку слишком сладкий пирог. Каприкорн обожал его слушать и высоко ценил его стихи. Свистун сочинял великолепные песни о поджогах и убийствах, внушавшие своим великолепием мысль, что нет на свете более благородного занятия, чем перерезать людям глотки. Интересно, Змееглаву он поет те же песни или они все же грубоваты для серебряных залов Дворца Ночи?

— Нет, ты только посмотри! Нынче, похоже, только ленивый не возвращается из царства мертвых, — удивленно проговорил Свистун, пока двое сопровождавших его латников с вожделением рассматривали оружие, выставленное перед мастерскими. — Я-то думал, Баста уже много лет назад закопал тебя в укромном уголке, разрезав предварительно на куски. Ты знаешь, что и он вернулся? Он и Мортола — ты наверняка помнишь старуху. Змееглав с радостью принял их у себя. Ты знаешь, он всегда ценил ее смертельные снадобья.

Сажерук скрыл за улыбкой страх, сжавший его сердце.

— Смотри-ка, Свистун! — сказал он. — Новый нос тебе очень идет, даже лучше, чем прежний. Сразу видно, кто твой новый хозяин и что ты из тех шпильманов, что продаются за серебро.

Глаза у Свистуна остались прежние — светлосерые, как небо в дождливый день, с пристальным птичьим взглядом. Сажерук слышал от Роксаны, как он остался без носа. Ему отрезал нос человек, чью дочь он соблазнил своими мрачными песнями.

— У тебя всегда был слишком острый язык, Сажерук. Это опасно! — прохрипел Среброносый. — Пора бы тебе его отрезать. Кто-то, помнится, уже пытался, и ты легко отделался только потому, что тебя отбил Черный Принц со своим медведем. Эта парочка тебя по-прежнему охраняет? Что-то я их не вижу поблизости.

Он осмотрелся.

Сажерук бросил быстрый взгляд на латников. Оба на голову выше его. Что бы сказал Фарид, увидев его сейчас? Что лучше было не расставаться, чтобы он мог выполнить свою клятву. У Свистуна был меч, разумеется. Он уже взялся за рукоять. Очевидно, он, как и Черный Принц, не особенно считался с законом, запрещающим комедиантам носить оружие. Хорошо, что кузнецы так бьют своими молотами. А то было бы, пожалуй, слышно, как колотится у Сажерука сердце.

— Мне нужно идти, — сказал он равнодушным тоном. — Передавай привет Басте, когда увидишь. Закопать он меня, может быть, еще успеет.

Сажерук повернулся — попытаться все же стоило, но Свистун крепко держал его локоть.

— Ну конечно, и куница с тобой! — прошипел он.

Сажерук почувствовал ухом влажный нос Пролазы. «Это не та куница, — успокаивающе сказал он своему заметавшемуся сердцу. — Не та. Но разве Фенолио упомянул имя Гвина в сцене моей смерти? Не вспомнить сейчас, как ни старайся. Придется попросить Басту одолжить мне книгу еще разок, чтобы освежить воспоминание, — с горечью подумал он, движением руки загоняя Пролазу обратно в рюкзак. — Лучше не думать об этом».

Свистун все еще не выпускал его руки. На нем были перчатки из светлой кожи, изящно простеганные, как у женщины.

— Змееглав скоро прибудет сюда, — тихо сказал он Сажеруку. — Известие, что его зять чудесно вернулся к жизни, ему решительно не понравилось. Он считает, что все это — грубый маскарад, подстроенный, чтобы отобрать трон у его внука.

По улице спускались четверо стражников с гербом Жирного Герцога на зеленых плащах. С гербом Козимо. Никогда еще Сажерук так не радовался при виде вооруженных людей.

Свистун выпустил его руку.

— Мы еще увидимся, — прошипел он.

— Наверное, — только и ответил Сажерук.

Он протиснулся между оборванными мальчишками, таращившимися на выставленный на продажу меч, обошел женщину, протягивавшую ковщику дырявый котел, и исчез за воротами на улицу красильщиков.

Никто за ним не гнался. Никто не схватил его сзади и не потащил обратно. «Многовато у тебя врагов, Сажерук!» — сказал он себе и замедлил шаг лишь у кадок с кипящим красильным раствором. От них подымался вонючий пар, как и от ручья, уносившего цветную жижу под городскую стену и дальше в реку. Неудивительно, что русалки встречались только выше того места, где ручей впадал в реку.

Во втором доме, куда постучался Сажерук, знали, где найти Крапиву. Там, куда его послали, дверь открыла женщина с заплаканными глазами и ребенком на руках. Она жестом пригласила его в дом, если это можно было назвать домом. Крапива склонялась над девочкой с красными щеками и нехорошим блеском в глазах. Заметив Сажерука, она недовольно выпрямилась.

— Роксана просила меня передать тебе вот это!

Крапива быстро взглянула на корень, поджала тонкие губы и кивнула.

— Что с девочкой? — спросил он.

Мать снова присела на кровать.

Крапива пожала плечами. Похоже, на ней было то же мшисто-зеленое платье, что и десять лет назад, и она, очевидно, по-прежнему терпеть не могла его, Сажерука.

— Скверная лихорадка, но девочка выживет, — откликнулась она. — Почти ерунда по сравнению с той, от которой умерла твоя дочь, пока ее отец гулял по свету!

Говоря это, Крапива смотрела ему прямо в лицо, словно желая убедиться, что ее слова причиняют боль. Но Сажерук умел скрывать боль. Он умел это не хуже, чем играть с огнем.

— Это опасный корень, — сказал он.

— Думаешь, мне нужно это объяснять? — Старуха посмотрела на него так обиженно, как будто он ее обругал. — Та рана, для которой он нужен, тоже опасна. У него много сил, а то бы он давно умер.

— Я его знаю?

— Ты знаешь его жену.

О чем толкует старуха? Сажерук взглянул на больного ребенка. Маленькое личико полыхало от жара.

— Я слышала, Роксана снова пустила тебя в свою постель, — сказала Крапива. — Скажи ей, что она глупее, чем я о ней думала. Ступай за дом. Там тебя дожидается Небесный Плясун, он расскажет тебе больше о той женщине. Она дала ему письмо для тебя.