Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Полицейские помолчали, потом Плеве спросил, отводя глаза:

— Как он там?

— Ходит по притонам. Сдружился с парочкой московских «иванов», которые давно в розыске. Полагаю, Эффенбах, читая лыковские рапорты, только слюни вытирает… В Хапиловке — это такая пригородная уголовная слобода — Алексей налетел на Рупейто с Мишкой. Вышло столкновение, сначала в трактире, потом на улице. Колбасник, действительно, страшно силён. Даже Лыков не справился, но только потому, что был один, а их двое. Получил касательное огнестрельное ранение. Мне бы туда, в Москву, а?

— Как у вас дело о конногвардейцах?

— Послезавтра передаю прокурору.

— Сразу и выезжайте, как передадите. Раньше нельзя.

На этом беседа закончилась. Благово вернулся к себе недовольный. Он опасался за Лыкова и считал, что его место сейчас в Москве. Но убийства в Конногвардейском полку расследовались им также по августейшему распоряжению. Государь торопил министра с передачей дела в суд, и граф сообщил вчера об этом Плеве. Придётся пока задержаться в столице.

Размышление Благово прервал курьер:

— Ваше высокородие! Там в вестибюле человек к вам просится. Назвался графом Шторре. Прикажете пустить?

— Граф Шторре? Да, пусть заходит. Чего это я Автондилу понадобился?

Автондил Папа-Фёдоров, известный в обеих столицах карточный шулер, обыгрывал простаков на Нижегородской ярмарке, прикрываясь графским титулом. Благово дважды приходилось его арестовывать. Элегантный, весёлый грек, очень артистичный, он вызывал у сыщика симпатию. По правде сказать, и вся ярмарка любила «графа Шторре». Когда тот бывал при деньгах, то устраивал грандиозные попойки, с неимоверной щедростью делясь с окружающими своим капиталом. Особенно много перепадало смазливым каскадным певицам. Они даже сочинили про своего любимца песню и распевали её со сцены. Там были такие слова:

«Эти глазки, эти усикиАх! с ума меня свели!»

Папа-Фёдоров таял при этих словах и лез за бумажником… Если же он оказывался на мели, то купеческая молодёжь охотно кормила и поила его на свой счёт до появления очередного «карася» (так шулеры называют намеченную для обыгрыша жертву). Из-за песни Автондил и получил кличку — Усики. Вот уже три года, как Благово переехал в столицу и потерял шулера из виду.

Вошёл Папа-Фёдоров, как всегда, элегантный, но непривычно серьёзный.

— Здравствуйте, Павел Афанасьевич!

— Проходи, Усики. Садись, рассказывай, что случилось. Тебя обыграли в карты?

— Хуже. Вы не поверите, Павел Афанасьевич, но я только что получил заказ. На ваше убийство!

— Что?!

— Ей богу! Час назад в «Доменике», в отдельном кабинете, у меня состоялась встреча с двумя солидными господами. Один назвался сенатором Шульцем; он и вёл весь разговор. Второй не представился и по большей части молчал.

— Невысокого роста, бритый и очень высокомерный?

— Точно так.

— Это был тайный советник Ример. Синоним шкворня ему в антоним горла! И о чём был разговор?

— Шульц сказал, что получил на меня рекомендации. Как на человека, способного выполнить любую работу… Вскоре выяснилось, что им требуется наёмный убийца, чтобы устранить статского советника Благово.

— Усики! Но ведь ты же шулер, а не мокрушник. За версту видать. Как эти люди могли так обмишуриться?

— Шульц сказал, что меня им порекомендовал Виноградов.

— Виноградов? Не понимаю!

— А я понимаю. Его, как знатока столичного «дна», заставили искать исполнителя. И Виноградов назвал меня, зная, что я тот час же приду к вам. Он хотел вас предупредить.

— Хм… Да, это похоже на Ивана Александровича. И нашим и вашим за пятак спляшем.

— А вот не правы вы, Павел Афанасьевич! Конечно, он взяточник и человек без принципов. Но он сыщик! Хороший сыщик, любимец самого Путилина. Полагаю, Виноградов действовал, так сказать, из чувства корпоративной солидарности. Отказать не мог, но и соучаствовать не желал. Вот и назвал меня.

— Не знаю, не знаю… Но почему эта парочка тебя сразу же не раскусила? Что ты не мокрушник…

— Ха! Я, как только понял, чего от меня требуется, сразу насупился, состроил такую рожу… Эдакая, знаете, смесь настороженности, степенности и осознания своего высокого уголовного статуса. Интонация, грозная угрюмость в глазах… Имею знакомых дергачей с убийцами — их и сыграл.

— И Шульц с Римером поверили?

— А почему вы удивляетесь, Павел Афанасьевич? — Папа-Фёдоров даже обиделся. — Я когда графом Шторре был — все меня за настоящего графа принимали!

— Да, Усики, извини. Ты действительно очень артистичен. Но продолжай. Итак, те двое предложили тебе меня убить.

— Да. Я, разумеется, спросил — а кто это такой, Благово? Когда узнал, что вице-директор департамента полиции, то начал заламывать цену.

— Но не отказался?

— Нет. Мы сошлись на десяти тысячах рублей.

— Ого! Я и не знал, что столько стою!

— После этого Шульц выдал мне аванс — две «больших». Они у меня с собой. Показать?

— Что я, двух тысяч никогда не видел? Ты скажи, на чём расстались.

— Этот второй…

— Ример.

— …Ример заявил, что убийство нужно выдать за покушение террористов. При вашей должности это, мол, очень даже вероятно.

— Знакомый почерк. И как же ты должен меня убить?

— Мне было сказано, что вы живёте около министерства, в Театральной улице, а на службу в департамент ходите по правому берегу Фонтанки. Пересекаете её всегда по Симеоновскому мосту, и далее до департамента идёте уже по левому берегу.

— Верно! — удивился Благово.

— В департаменте вы появляетесь аккуратно в четверть девятого часа. Стало быть, на мосту оказываетесь за десять минут до этого.

— И это верно. А как ты должен уходить?

— В заранее припасённом экипаже в сторону Песков, и там затеряться. Экипаж с возницей я должен найти сам.

— А ведь могло и получиться, — констатировал статский советник.

— Я потому и пришёл, Павел Афанасьевич. Вы всегда ко мне, мазурику, относились по-человечески. Сейчас, спасибо Виноградову, вы предупреждены.

— И спасибо ещё тебе!

— Ага. Я, как вы понимаете, никаких показаний давать не стану, а немедленно уеду из столицы. Подальше — в Ташкент или Иркутск. Иван Александрович тоже смолчит. Ему ещё достанется от Шульца на орехи за такую рекомендацию!

— Ничего, этот отоврётся, — успокоил Папу-Фёдорова сыщик.

— Конечно, отоврётся. Но после этого Шульц с Римером будут искать террориста по другим рекомендациям.

— Понимаю. Я не могу донести до сведения начальства о том, что сейчас от тебя услышал. Доказательств нет. Что ж, примем это, как данность. Ты, Автондил Манолович, действительно уезжай. Ещё раз спасибо за предупреждение! А мне придётся ходить по набережным Фонтанки с удвоенной осторожностью…

— Может, маршруты сменить? Или ездить в карете с охраной?

— Мне охрана не положена. А маршруты… Кого судьба минует, того и обнесёт.

Тепло простившись с шулером, Благово взялся было за папки с делом конногвардейцев, но тут вошёл рассыльный из департаментского телеграфного пункта.

— Ваше высокородие! Экспресс на ваше имя из Москвы.

Статский советник дрожащими руками схватил бланк и прочёл:

«ЛЫКОВ УШЁЛ ДАНИЛОВСКИЕ КАМЕНОЛОМНИ ТРИ ДНЯ НАЗАД ГДЕ ИСЧЕЗ ТЧК СОГЛАСНО ОСТАВЛЕННЫМ ИМ ИНСТРУКЦИЯМ НАЧИНАЮ ПОИСКИ ТЧК ЭФФЕНБАХ»

Глава 27

В Даниловских каменоломнях

На следующий день, в одиннадцать часов дополудни, Лыков снова приехал в Нижние Котлы. Он был так уверен, что беглецы отыщутся, что сразу прихватил с собой помощников. Тоська-Шарап и Федя-Заломай остались ждать его на улице; Алексей прошёл к благочинному один.

— А кто это с вами? — спросил отец Николай, поглядывая в окно.

— Мои ассистенты. Хорошие ребята, тихие.

— Разумно, — одобрил Казистый. — Пещеры есть пещеры. А знаете, ведь нашли мы ваших беглецов!

— Вот это чудно! — обрадовался Лыков. — И где они, шельмы, оказались?

— В Ивановской каменоломне. Это такое обособленное место, между бойнями и мусульманским кладбищем. Она не соединена с общими пещерами, и уголовные, действительно, иногда сдают её пришлым под убежище.

— И как я смогу отыскать там этих нехороших людей? Дайте хоть провожатого.

— Провожатый, конечно, будет. Но только до горы. Дальше вы уж сами… Ошибиться невозможно: пещера имеет единственный вход. Там одна длинная галерея. Она имеет два ответвления на правую сторону, но они тупиковые, вам туда не надо. Ваш коридор, господин Лыков, будет отходить у развилки налево. Это примерно восемьдесят саженей вглубь горы. Коридор кончается подземным залом, имеющим высоко в потолке отверстие наружу. Его называют постоялым двором: в зале можно жечь костёр, готовить пищу… Как только вы свернёте влево, Рупейте с Мишкой уже мимо вас не проскочить.