Прорвать блокаду! Адские высоты - Алексей Ивакин

Запах?

Точно! Дымом тянет. Неужто с лагеря донесло? Да быть не может! Очень уж сильно несет. Близко где-то костерок развели. Встаю, принюхиваюсь — точно костром пахнет. И дымок видно. Блин, какие козлы разожгли?

Громко, очень громко, матерюсь и иду по направлению к дыму. Это егерей и прочих спецназеров учат по лесу тихо ходить. А нам, поисковикам, надо ходить шумно. Техника безопасности, знаете ли. Шоб придурки слышали, что рядом люди и не взрывали всякую фигню.

По идее, мне надо валить отсюда. Охотников сейчас нет — рано еще. Они ближе к вечеру тусуют здесь. Да и ментов сегодня в лесу — полна жопа огурцов — как говаривала покойная бабушка. Но какому придурку приспичило разжигать костер в военном лесу?

Блин, погода — сухая. Вот пойдет пламя по прошлогодней траве — мало никому не покажется. Надеюсь, что, все же, охотники.

— Кто ходит в гости по утрам тот, поступает мудро, тарам-парам, парам-тарам — ну вот уже и утро! — ору я на весь лес. Меня слышно ото Мги до Синявино, наверное.

И старательно ломаю ногой сухостоины так, что треск стоит на весь лес. А запах костра все сильнее. Люблю я его. Копченостями пахнет. А чеснок пахнет колбасой, да.

На небольшой прогалинке действительно горит костер. И никого. Костерок недавний, только-только разгораться начал. И два хвостовика торчат из сучьев, объятых пляшущими язычками пламени. Минометных хвостовика. От полтинничков.

Ну, бляха же муха! Ну, японский же городовой! Ну это же вам не глухой Демянск! Отсюда километр до лагеря! А там менты, блин! Рванет — опять же мы виноваты во всем окажемся! Так. Рефлексии на потом оставим.

Машинально поправляю повязку на лбу.

И рывком к костру, занося ногу для пинка по минам. Не руками же их вытаскивать… Стоп! Руками! От пинка и сбарабанить может.

Я нагибаюсь к костру, ругая сам себя за то, что рабочих рукавиц не прихватил, хватаю одну из минометок за крылышко хвостовика… Блять, как горячо!

Внезапно угольки, светя рубиновыми звездами, метнулись мне в глаза, опережая взрывную волну.

Это последнее, что я увидел глазами.

Ну, здравствуйте, ангелы мои, хранители мои.

Вот он весь я. Был да весь вышел и пришел весь.

Здравствуйте.

И до свидания.

Свидимся еще…

ЭПИЛОГ. (ДЕВЯТОЕ МАЯ. ЛЮБОГО ГОДА)

Дембеля спали на своих боковых полках плацкартного вагона, медленно трясущегося между Тихвиным и Волховстроем.

Сергей Викторович, улыбаясь, посматривал то на них, то в окно.

А там, за окном, медленно плыли кривые и корявые деревья болот Приладожья. Вот и Волхов. А деревья не изменились. Такие же — кривые и корявые. И дембеля не изменились — храпят пьяными глотками на весь вагон.

Сергей Викторович опять улыбнулся. И начал одеваться.

Делал он это не спеша и со вкусом. До Ленинграда еще два часа — куда спешить? Но… Ему не терпелось.

Он должен войти в город как подобает.

Впрочем…

Еще пара лет и пара болезней — начать придется переобмундирование еще за Тихвиным. Иначе просто можно не успеть.

Вы никогда не были стариком? Ничего. Еще успеете. Если успеете.

Когда Сергей Викторович застегнул последнюю пуговицу — мимо прошел проводник с криком: 'Туалеты закрываю! Подъем!'

Изверг, честное слово.

Один из дембелей поднял похмельную головушку и с изумлением увидал… А потом треснулся лысой башкой о верхнюю полку.

— Товарищ…

Сергей Викторович обернулся.

Второй дембель приоткрыл левый глаз и едва не сверзился с верхней полки:

— О, бляха муха, виноват, тащ…

Гвардии подполковник запаса Сергей Москвичев осторожно сел на свою нижнюю полку:

— Вольно, ребятки. Собирайтесь уже. Город-то — вот он уже.

И откуда у парней силы взялись? Ведь так вчера нажрались, рассказывая Москвичеву о тяготах военной службы в полку внутренних войск под Череповцом. Ведь целый год караулы несли! Понял, дед?

Дед кивал и отнекивался от очередного стакана водяры:

— Сердце, знаете ли.

— Дед, ты че не служил, что ли?

— Было маленько…

— А мы целый год!

Гвардии подполковник — запаса, конечно — звякнул орденами на очередном толчке вагона. Дембеля же, спешно вернувшись из прокуренного тамбура, торопливо натягивали свои ботфорты, кителя и прочие белые сопли с аксельбантами, с уважением поглядывая на 'Отечественную войну', на 'Красную Звезду' и даже на 'Богдана Хмельницкого'.

"Чисто павлины" — усмехнулся про себя подполковник Москвичев.

Целый год, да…

А вещи они помогли ему вынести.

А что там тех вещей-то? Чемоданчик один. Это нынешние привыкли с баулами ездить, а старому служаке и чемоданчика хватает.

Жаль, что прибыли на Ладожский вокзал.

Теперь придется долго подниматься, потом долго спускаться разными кривулями. Вот то ли дело на Московском — вышел — и сразу в городе.

А тут еще и в метро надо…

Дембеля помчались к киоску с пивом, а Сергей Викторович спустился в зев метро.

На самобеглой лесенке, прямо перед ним, стояли четверо парней с большими рюкзаками на спинах. От парней неуловимо пахло…

Молодостью.

Да, молодостью Сергея Викторовича.

Порохом и тленом.

Один из парней зачем-то вертелся из стороны в сторону, и Москвичев едва успевал уворачиваться от его рюкзака. Один раз по носу все-таки прилетело. Сергей Викторович не выдержал и придержал вертуна в камуфляже за плечо.

Тот резко обернулся, приоткрыв рот, но осекся и покраснел:

— Извините, товарищ гвардии подполковник…

Потом парень захотел было еще что-то сказать, но эскалатор внезапно закончился и толпа, бегущая к вагонам, их разминула.

Глаза у него были… Словно он вчера потерял друга.

Какое-то время Москвичев даже спиной чувствовал больной и отчаянный взгляд этого парня, но вот он вошел в вагон, и вагон тронулся и вот уже ласковый голос сообщает:

'Станция метро 'Достоевская' Следующая станция 'Садовая'. Переход на станцию…'

Ласковый голос не успел договорить, как Сергея Викторовича опять вынесло толпой на перрон станции.

Вообще-то Москвичев любил именно здесь выходить. Чтобы пройти до Невского по Марата, а оттуда уже на площадь Восстания. Чтобы…

Его вдруг толкнули и он, не удержавшись, толкнул плечом какую-то девочку лет семидесяти.

Да, именно так. Девочку.

А вы не знали, что у девочек возраста не бывает?

Виктория Павловна оперлась на трость, чтобы не упасть.

— Умоляю, простите, — неловко улыбнулся ей какой-то гвардии подполковник.

Она сухо, совершено по-ленинградски, кивнула ему в ответ и тяжело захромала дальше. Ноги…

После Блокады ее ноги так и не восстановились. Каждую весну и каждую осень они опухали и она с трудом шла в свою библиотеку — выдавать детям Жюля Верна и Конан-Дойля. Врачи ей еще в пятидесятых советовали сменить климат. Но как она могла сменить его, когда тут, в Ленинграде, осталась Юта и мама?

И четыре раза в год — в день смерти Юты, в день ухода мамы, в день снятия Блокады и в День Победы она шла по своему маршруту. От старого своего дома по улице Марата до Пискаревского кладбища. Виктория Павловна не знала — там ли Юта? Но там точно лежала мама.

Шли годы и девочка старела, но ходила и ходила вдоль Невы сквозь промозглый город, меняющий имена быстрее человеческой жизни.

Потом она ходила три раза в год — прости, Юта! потом два раза — мамочка, извини! — после один раз — простите, ленинградцы. Все простите! Сил больше нет…

Но в День Победы — обязательно.

Как бы тебе трудно не было — пройти тебе, Вика, надо. Ведь тогда ты смогла? Значит — сможешь и сейчас!

— ПОБЕДААААА! — заорал кто-то прямо над головой.

Виктория Павловна вздрогнула — она так и не перестала бояться резких звуков. Может быть, поэтому она выучилась на библиотекаря? Или потому, что так и не успела дочитать 'Приключения капитана Гаттераса'? А ведь она так и не смогла ту книжку прочитать… Слишком явственно Вика слышала хруст разрываемых страниц и шелест огня в печке…

Слишком жесток был холод, веявший от перелистываемых страниц.

А тот мальчик с погонами подполковника… Как он похож…

Да, мальчик. И пусть ему восемьдесят или около того.

А вы не знали, что у мальчиков возраста не бывает?

Вика медленно, переваливаясь словно утка, неспешно перешла Невский проспект. Ровно по тем следам, невидимо впечатавшимся в Ленинград. И пусть память подводит, но следы-то остаются.

Они на стенах. Они на душах. Они остаются в глазах детей и внуков. Уцелевших детей и выживших внуков.

Вот словно у тех пареньков в камуфляже и с рюкзаками за спинами.

Глаза у них… Как у наших… Такие же… Отчаянно-огнедышащие.

Она слегка улыбнулась — по-девичьи небрежно, и задела одного из них плечом — по-старчески осторожно. Тот вежливо отшагнул в сторону и чуть кивнул, мимолетом глянув.