Второй - Ята Петри

Второй оглядывается в мою сторону и подмигивает, будто чувствуя настроение.

— Не боись, бродяга. Самому страшно.

На этаже две фанерные двери.

— Судя по номерам — нам налево. Как там в сказке — налево пойдешь, коня потеряешь?

Я не отвечаю. Мне в такие минуты не до шуток. Это Второго всегда на «ха-ха» от избытка адреналина пробивает.

Дверь открывается легко, и я вижу перед собой длинный коридор с большим количеством квартир. По планировке общага- общагой. Может, место проживания и является причиной улучшить жилищные условия для господина Ковалевского.

Второй стучит в крашенную в красный кирпичный цвет дверь с номером 62.

— Кто там? — раздается банальное.

Хочется ответить «сто грамм» — но шутить сейчас прерогатива Второго.

— Свои, — говорит Второй и корчит мне рожи. «Легенду» мы как — то особо и не продумали.

На месте тех, кто находится в квартире, я б таким «своим» дверь точно не открывал. Но, как ни странно, щелкает замок и в коридор выходит заспанная, некрасивая женщина лет 35 пяти в застиранном халате и какой-то непонятной копной на голове.

— Нужен кто? — спрашивает она у Второго, оценив мгновенно кто из нас главный.

— Николай Федорович нужен — говорит Второй.

— Спит он. Приболел слегка, водочкой полечился и заснул. А вы собственно кто?

Хороший вопрос. Я молчу. Пусть Второй сам выкручивается.

— А мы собственно с работы. Проведать. Можно? — он говорит так, что отказать становится просто не реально. Мне бы так с людьми разговаривать научиться.

Женщина слегка огорошено отходит в сторону и Второй бодро топает в квартиру. Жестом, показывая на лежащего в кровати мужчину, спрашивает у женщины — Он? И, дождавшись утвердительного кивка, идет, не останавливаясь, к Ковалевскому. Садится рядом с ним на кровать, хлопает по плечу.

— Папаша, просыпаться пора, гости на пороге. — Говорит он.

Я иду, следом сканируя пространство. Вроде бы все чисто. Нет ни пуха, ни плесени, ни спор. Обычная бедно заставленная мебелью комнатенка.

Хозяйка слишком тусклая, у нее пепельная аура, слишком замученная хлопотами и тревогами. С такой аурой человек болеть будет долго, какой- нибудь старой хроникой.

Ковалевский переворачивается на другой бок в сторону Второго. Приподнимается на локте, плохо понимая что происходит. Он основательно пьян. Я это вижу, и вижу, что аура горит у него подозрительно не здраво. Не нравится, как светится у Ковалевского аура. Я вглядываюсь по внимательнее и мне хочется заорать в голос.

— Второй, — говорю я потеряно — У него Дар. Сильный. И пара паразитов в ауре…разве такое может быть? Они Даром питаются…Они его живьем едят…

Второй смотрит на меня, на дядьку- я вижу что он тоже не понимает. Но…В глазах у Второго начинает разгораться стальные отблески.

— Ян, уйди от сюда- говорит он мне совершенно чужим, металлическим голосом.

Мне совершенно не нравится ни то что я вижу, ни то что я слышу.

— Нет- отвечаю я.

Некрасивая уставшая женщина стоит рядом. Она тоже не понимает, что происходит. Но чувствует, что все как- то слишком сложно.

— Хлопчики, — пытается объясниться она- Кто вы, что вам у нас надо. Он же ж больной совсем. Не трогайте, а?

Второй достает пистолет. Смотрит на Ковалевского, на женщину, на меня. Встает с койки, отходит к окну и просит еще раз.

— Ян, уйди из квартиры. Не надо все это видеть. Так лучше будет и для тебя, и для него.

Мужчина молчит. Он хоть и пьян, хоть и болен, но Второй с пистолетов в руках заставит бояться кого угодно. В комнате просто гробовая тишина.

Я достаю телефон. Вывожу на быстрый набор номера Петровича и прошу Второго.

— Не надо. Пусть спецы разбираются, не бери грех на душу. Он все- равно не твой. А вдруг там еще можно, что-то спасти…

Щелкает предохранитель.

Второй держит ствол обеими руками, не сводя глаз с Ковалевского. Я слишком хорошо его знаю и понимаю, что сейчас будет.

Сначала он снесет голову Николаю Федоровичу, потом вызовет чистильщиков, чтоб все подезинфицировали, а потом…Вот этого потом я больше всего и боюсь. Я уже видел, что бывает со Вторым, когда…Когда он делает то, что должен. Когда он вынужден делать именно так, а не иначе. Когда к нему тоже приходят призраки тех кого он убил.

И дело даже не в Ковалевском. Мужик- реально уже труп. С такой аурой- даже с Даром, но с двумя Прилипалами в ауре, не живут. Их из ауры не выдерешь, энергетику вычистить нереально. Прилипалы его сожрут до капельки. И я понимаю, что это не будет убийством. Нельзя убить того, кто уже мертв. Но только не так. Не на глазах у растерявшейся испуганной женщины, не взяв на себя ответственность за то, что исправить не в силах. Не оставив даже крохотного шанса.

Я сажусь рядом с Ковалевским. Слегка хлопаю его по руке. Я боюсь до ужаса. Прилипалы слишком близко, они уже почуяли и мой Дар и мою, подсвеченную сейчас как новогодняя ёлка, ауру. Я вижу, как черные сгустки пытаются тянутся в мою сторону, но понимаю, что если я сейчас это все не остановлю- будет хуже. И будет не только мой страх.

— Второй, — говорю я. — Я никуда с места не двинусь. Ты извини, но…Не так. Не таким способом. Это не наше с тобой дело решать, что можно исправить, а что нет…

Второй понимает, что я делаю, я вижу как ходят желваки на скулах.

— Отойди, — простит он. — Тебе нельзя. Он опасен.

— Тебе тоже. — говорю я устало. Мне страшно, мне противно и тяжело. Но я сижу рядом с пьяным потерянным мужиком и понимаю, что я единственный в этой комнате, кто может хоть что-то в этой ситуации сделать. И от этого становится слишком плохо.

Второй прячет пистолет. Подходит ко мне. Ему ничего не стоит двинуть мне пару раз и силой выволочь из квартиры. Он намного сильнее. Но я надеюсь что до этого не дойдет. И все же когда он подходит вплотную и протягивает руку я жмурюсь, ожидая чего угодно. Но он просто забирает телефон и вызывает Петровича.

— Пойдем, Ян. Ты прав- это не наша битва. — говорит он виновато. И добавляет женщине.

— Я вызвал врачей. Вашему мужу нужна помощь- он действительно слишком болен.

Второй выходит из квартиры, но не закрывает дверь и ждет меня в дверном проеме.

Я еще раз хлопаю по плечу мужичка, киваю оторопевшей от таких гостей женщине и выхожу вслед за Вторым.

Он пропускает меня вперед. Спускаемся шаг в шаг по лестнице. Топая до самой машины я все жду, что он мне по шее основательно за самодеятельность съездит. Но он просто молчит. Не говорит ни слова.

Я первым не выдерживаю игры в молчанку.

— Ты если хочешь, можешь мне врезать, я пойму. Честно.